Если возрастает напряжение, то такие поиски опоры и шаги назад становятся более частыми и паузы в продвижении вперед более длинными. Выравнивающая и придающая силу функция этих частичных регрессий действует естественно только тогда, когда объект, на который направлены регрессивные желания, чувства и надежды, как говорится, "играет за компанию". Иначе говоря, если Эльвирино упрямство действительно повышает привязанность к ней матери, если та действительно держит ее на руках и качает, как младенца, а вечером сидит у ее постели, рассказывая сказки. Если бы мать этого не делала, то регрессивные тенденции ребенка не находили бы разрядки, а, наоборот, обременялись бы дополнительно, потому что "потеря предохранителей" всегда означает возрастание страхов. В Эльвирином случае, например, это страх, что она не так любима, как ее маленький братик. В подобных ситуациях можно часто наблюдать, как дети постепенно освобождаются от своих либидинозных желаний — в данном случае желания, чтобы тебя подержали на руках и покачали, рассказали сказку перед сном и т.д., — но зато у них усиливаются агрессивные тенденции — упрямство, приступы гнева; известно, что ребенок, который злится и кричит, может добиться от родителей больше, чем тот, который просит. Таким образом ребенок открывает для себя — или вновь открывает — применение власти как средство борьбы со страхом.
Послеразводный кризис предлагает все больше возможностей проследить развитие от "нормальных" (частичных) регрессий до распространенного суспендирования соответствующего возрасту набора потребностей, чувств, психических механизмов и возрастания агрессивно-регрессивных устремлений. Трагично, что чем больше такой ребенок, как Стефания, впадает в регрессию, тем меньше шанс, наконец-то, понять, что ей так срочно нужно, а именно, основательные доказательства родительской любви. Часто из-за тяжелой психической ситуации родителей (прежде всего матери) агрессивно-регрессивные устремления ребенка остаются неопознанными и поэтому не вызывают стремительной защищающей и доказывающей привязанность реакции.
Если мы бросим взгляд на внутрипсихические процессы, то сможем увидеть, что Стефания вернулась в период разделенной репрезентации объекта, что она видит мир глазами брошенного двухлетнего ребенка, который чувствует себя зависимым от чужих ("злых") персон и ведет себя соответственно. Со стороны, разумеется, трудно увидеть в злой, раздраженной шестилетней девочке растерянного двухлетнего ребенка. Стефания проявляет, конечно, свои физические и умственные способности, которые не были затронуты регрессией. Если двухлетняя не хочет переходить через улицу, она дрожит и кричит, Стефания же просто бежит; если двухлетняя пребывает в бессильной ярости, она бросается на землю или колотит кулачками, Стефания же ругает мать или кидается на нее; там, где двухлетняя пытается получить разрядку напряжения сосанием пальца, Стефания начинает все чаще открыто мастурбировать. Мать стала все больше бояться всех этих проявлений и пыталась с ними бороться. Стефания же таким образом получила подтверждение созданной ею картины мира, а именно, что она окружена злыми (разделенными) объектами, в то время как добрые объекты исчезли из ее жизни. Страхи и растерянность девочки еще больше возросли...52.
52 Собственно говоря, существует много родителей, которые боятся своих двухлетних детей. Серьезные приступы гнева на втором и третьем году жизни связаны большей частью с тем, что родители не способны правильно реагировать на требования автономии ребенка, которые выражаются в оппозиции или быстро меняющихся запросах, а воспринимают их как проявления, направленные против их личности, раздражаются и считают себя обязанными "сломить" волю ребенка. "Сломить", однако, полагается только нечто угрожающее. Эти родители ведут со своими детьми борьбу за власть, как если бы перед ними стоял физически, умственно и душевно равный им противник. Они стремятся показать своим маленьким детям, "кто здесь главный". Но добиваются лишь того, что дети воспринимают их самих как нечто ужасное, Угрожающее и жестокое и таким образом борьба за автономию превращается в борьбу против злого, угрожающего объекта (ср. с. 119 и далее).
104
Но не только поведение объектов разрушает попытку победить страх путем регрессии. Несмотря на то что дети ставят на службу регрессивным тенденциям функции "Я", которые не были затронуты регрессией, им противопоставляют себя некоторые оставшиеся "зрелыми" части личности. Александру было шесть с половиной лет и он находился в такой же глубокой регрессии, как Стефания. Объекты в один миг способны были менять свое качество и превращаться из "совсем хороших" в "совсем плохие". Тогда Александр начинал кричать и буйствовать, швырять попадавшиеся под руку вещи и его едва можно было успокоить. Когда "приступ" кончался, мальчик снова приобретал ясность. Конечно, он знал, что у него только одна мама и она выглядела снова совсем нормально и ее ужасная гримаса, которую он перед этим видел, бесследно исчезла. Его собственные регрессивные поведение и чувства казались ему сейчас давно прошедшими. Но не только это: он (до сих пор) сильно идентифицировал себя со своим отцом, хотел быть большим и сильным и мать должна была им гордиться, особенно сейчас, когда он был единственным "мужчиной" в доме. Но Александр видел, что в панической растерянности он просто не знал, что делает, и эта ужасающая ненависть к матери в такие моменты... Александру было стыдно за себя и он сам себя ненавидел. Мальчик проецировал в определенной мере как свою собственную ярость, так и свое представление о себе на родителей и думал о том, что отец будет его презирать, а мать будет разочарована в своих ожиданиях. Поскольку такие чувства, действительно, появляются у родителей, то Александр не мог выйти из своего
105
регрессивного заколдованного круга. Когда он в дополнение к этому частично потерял контроль над своим телом и стал по ночам мочиться в постель, мальчику грозила утрата остатков уважения к самому себе. В проекции на родителей это называлось потерять остатки их любви53.
На примере Магдалены и Стефана мы видели, как дети могут использовать первые недели после развода для того, чтобы вновь обрести свое душевное равновесие. Хотя методические гипотезы наших исследований не допускают никаких статистических выводов, но я склонен все же на основе научно-социальных данных и моего собственного опыта сделать вывод, что Магдалена и Стефан относятся к меньшинству и что для большинства детей послеразводный кризис представляет собой действительно критическую фазу. Провоцирующие страх конфликты отношений "мать—ребенок" в послеразводный период в этом смысле настолько сверхдетерминированы, что опасность перегрузки системы обороны намного выше, чем шанс, что мать и остающийся доступным отец в состоянии оказать ребенку необходимую поддержку в самостоятельном преодолении кризиса при помощи послеразводных реакций.
53 Ночное недержание мочи у детей наряду с возбуждающими страх внутренними конфликтами может являться развивающимся невротическим симптомом. Восьмилетняя Беттина на протяжении последних трех лет страдает недержанием мочи. В основе симптома лежит довольно сложный конфликт, который центрирован на рождении ее младшей сестры. Никто из тех, кто знаком с Беттиной, не предполагает, что у девочки большие душевные проблемы. Она хорошая ученица, добивается намеченного, фантазерка, одарена художественно, умеет радоваться жизни, сохраняет довольно хорошее отношение к родителям, а также к другим детям, в том числе и к своей сестре. Беттине удалось все беды в ее конфликте сконцентрировать в этом симптоме. У нее энурезис — результат партиальной (частичной) регрессии, хотя это и невротический симптом, но он защитил основные области ее "Я" от дальнейшего разложения. У Александра же энурезис явился сопроводительным обстоятельством расширившейся регрессии, которая завела его в тупик.
3. ПОСТГРАВМАТИЧЕСКАЯ ОБОРОНА
У Стефании и Александра, как и у многих других детей, попытка регрессии в послеразводном кризисе потерпела неудачу. Ребенок познал массивный срыв отраженных инстинктивных порывов, выходящих далеко за рамки пройденных этапов развития и первоначально примененных в качестве средства преодоления возникших внутренних конфликтов, появившихся на основе изменившегося поведения окружающих, а также изменившейся его оценки со стороны оставшихся помилованными регрессией частей "Я". Этот "второй регрессивный сдвиг" носит не оборонительный, а травматический характер, т.е. он ведет не к преодолению аккумулированных страхов, а предоставляет ребенка во власть этих страхов более чем когда бы то ни было.
Таким образом, дети, жизнь которых схожа с жизнью Стефании и Александра, долгое время после развода находятся в растерянном психическом состоянии как Манфред и Катарина, для которых уже само сообщение о разводе родителей стало травмой. В какой-то момент на пути между срывом выработанной системы обороны — будь то в результате переживания по поводу самого развода или в результате послеразводного кризиса — и полным растворением "Я" путем регрессии должен произойти новый "поворот" внутрипсихической динамики. В регрессии или посттравматической борьбе Манфреда и Катарины непреодоленные страхи вынуждают этих детей прибегать к более действенным механизмам обороны. (Разумеется, речь здесь идет о бессознательных процессах.) Эта новая оборона хотя и защищает детей от полной деструкции, но неизменно приводит к психотическим картинам болезни. Достигнутое таким образом равновесие будет в результате состоявшейся регрессии выстроено на той ступени развития, которая находится ниже достигнутого перед разводом или перед послеразводным кризисом уровня развития. Но это имеет большое влияние на будущее развитие ребенка. Чем "архаичнее" страхи, возникающие в ходе конфликтов влечений, тем массивнее оказывается оборона. И чем примитивнее оборонительные механизмы, находящиеся в распоряжении ребенка, тем большие части "Я" страдают от появления симптомов, следующих за обороной. Итак, послеразводный кризис заканчивается инфантильным неврозом — это цена вновь достигнутого равновесия, причем в данном случае под "равновесием" понимается усмирение тайных страхов. Вид невроза и формы симптоматики — по отношению к разводу — являются совершенно неспецифичными и зависят от вида активированных конфликтов, влечений и реакции окружающих — в данном случае в первую очередь матери. Невротическое развитие Стефании можно причислить к истерической форме. Она вытеснила свои разрушительные и сексуальные импульсы и заменила их недетски-материнской манерой предусмотрительности и опеки над матерью и другими взрослыми и детьми. Стефания заботится обо всем, помогает, где может, и ищет любой возможности понравиться каждому. Мать Стефании была счастлива, считала, что дочь преодолела переживания развода, ей и в голову не приходило посмотреть на "хороший характер" дочери как на невротический симптом. Собственно, даже не прибегая к психологическому исследованию, с помощью которого стали очевидными вытеснение и процессы обороны, есть все основания тем не менее рассматривать "отрадное" развитие девочки как невротический характер. Стефания так старается понравиться и завоевать признание, — и это ей порой ненадолго удается, — что со временем она со своей готовностью помочь стала действовать многим детям на нервы. Но вместе с тем ее не в чем упрекнуть. Таким субтильным способом она завоевывает признание окружающих с тем результатом, конечно, что она не любима по-настоящему и это заставляет ее только