Эти вопросы ни в коем случае не являются вопросами только теоретического значения. Лишь в случае, если я понимаю значение определенного поведения или позиции, особенного аффекта, чувства и так далее, если мне ясен сознательный и подсознательный смысл и функции наблюдаемого феномена, только тогда я могу определить, какая помощь нужна ребенку. Именно поэтому я придаю такое большое значение динамической классификации. Конечно, как всякая классификация, это только обобщение. Но знание типичных психических "конструкционных образцов" реакций на развод и связанных с ними переживаний может оказать большую помощь, когда речь идет о том, чтобы понять каждого отдельного ребенка с его особенными проблемами. Исходя из сказанного выше, данный обзор должен служить нашему пониманию различных "душевных исходных условий", с которыми ребенок вступает в послеразводное будущее (это тема третьей части настоящей книги).
7.1. Реакции переживаний и защитные мероприятия
В. Шпиль называет реакциями переживаний "психические реакции, которые вступают в момент, когда личность в ее развитии конфронтирует с ирритирующими обстоятельствами. Это в свою очередь происходит, когда к психическим структурам предъявляются чрезмерные требования, т.е. когда личность не обладает достаточными силами, чтобы преодолеть влияние обстоятельств или эти обстоятельства отмечены экстремально отступающими от нормы условиями" (1967, 3). Реакции переживаний могут манифестироваться различными проявлениями в поведении, искажением восприятия, состоянием страха, нарушением сна, соматическими симптомами и другими явлениями. При всей внешней схожести с невротическими симптомами они отличаются друг от друга тем, что, во-первых, послужившее причиной и внушившее страх событие было пережито сознательно и остается в сознании и, во-вторых, пострадавший индивидуум нуждается во времени и поддержке внешними обстоятельствами, чтобы вновь вернуть себе душевное равновесие. Время и необходимые условия дают возможность сознательно переработать событие без необходимости прибегать к "раскрывающей", т.е. делающей сознательными отраженные психические конфликты, психотерапии (7.4).
Такое определение реакций переживаний в качестве предположительно преходящего патологического явления совершенно точно совпадает с той ирритацией, которую мы видели в качестве ("нормальных") душевных реакций на переживания развода (ср. гл. 1.2, 1.3, 2.1 и 2.2). Событие, которое вызывает у детей чувства гнева, вины и страха, воспринимается сознательно. Аффектации могут выражаться в многочисленных осложнениях поведения, соматических реакциях, но могут оставаться и незамеченными. Тем не менее, какими бы сильными ни были душевные реакции, душевная "структура" в этот момент, если и перегружена, однако не изменена. И ребенок принципиально в состоянии самостоятельно восстановить свое равновесие, не прибегая к той или иной реакции на развод (ср. гл. 2.2), а лишь при помощи внешних обстоятельств, т.е. благодаря тому, что мы назвали "первой помощью".
Конечно70, обозначение "Восприятие и переработка пугающего события" не исключает, что в реакции переживаний и в их переработке принимают участие
70 Текст, напечатанный мелким шрифтом в этой главе, читатель, не очень заинтересованный в психоаналитическом теоретическом образовании, может пропустить.
Экскурс
О ВЗАИМОСВЯЗИ МЕЖДУ ИНФАНТИЛЬНЫМ НЕВРОЗОМ И "ПСИХИЧЕСКИМ ЗДОРОВЬЕМ/БОЛЕЗНЬЮ" В ЗРЕЛОМ ВОЗРАСТЕ
Выше я говорил об огромном значении эдипова отрезка развития для будущей жизни детей. На этот период приходится важнейший поворот в развитии половой идентичности, обращении с "тройственными отношениями", и вытеснения этого периода оформляют то подсознательное "помещение", из которого маленький ребенок со всеми своими конфликтами и страхами "соруководит" будущей жизнью растущего и в конце концов взрослого субъекта (ср. с. 170 и далее). Почему, однако, происходит это "выживание" раннего детства? Одно только вытеснение не может дать фундаментального психоаналитического познания. Но можно себе представить, что постепенное изменение детских объектоотношений, в которых дети приобретают все больше автономии по отношению к родителям, уменьшает также давление обороны: если я стал независимым от моих родителей, то ослабляется также инициируемая страхами оборона! Итак, почему взрослый "невротик" боится своих инфантильных влечений и фантазий так, как если бы он все еще был маленьким, зависящим от любви и благосклонности родителей ребенком?
Для того, чтобы это понять, следует осветить два душевных феномена, которые психоанализ характеризует как "Сверх-Я" и перенесение. "Сверх-Я" является своего рода психической инстанцией или же наследством эдипова комплекса: при помощи эдиповой идентификации (см. с. 168 или по поводу идентификации в целом с. 57 и далее) ребенок разрешает не только комплекс соперничества, но также в известной степени принимает в себя объект эдиповой идентификации, делает этот объект частью своей персоны. Это касается определенных свойств характера, сексуальной идентичности, но также и ряда тех (реальных или фантазируемых) нормативных манер — ожиданий, наказов и запретов, угроз, — ответственных за упомянутые выше конфликты. Иначе говоря, ребенок усвоил часть своих родителей (вернее, их родительской репрезентации). Поскольку процессы обороны являются подсознательными, то добрая часть "Сверх-Я" — а именно, его появление — является тоже подсознательной. Это значит, что индивидуум знает или чувствует, что он должен и чего нет, что он имеет представление о том, что хорошо и что плохо, о том, что разрешено и что запрещено, испытывает страх (чувство вины, "нечистую совесть"), когда нарушает моральные нормы, но он не знает, откуда все это берется, не знает, что он в себе (в своем "Сверх-Я") подсознательно оживляет родителей раннего детства.
С перенесением Фрейд впервые познакомился как с феноменом психоаналитической ситуации. Он убедился, что пациенты развивали по отношению к нему потребности, тоску, фантазии, чувства и опасения, которые происходили из их детских объектоотношений (как когда-то по отношению к родителям, братьям и сестрам). Пациенты подсознательно переносили эти возбуждения или образцы объектоотношений на актуальное отношение к психоаналитику или, иначе говоря, в перенесении пациент подсознательно делает аналитика отцом, матерью и т.д.*
Позднее этот, регулярно возникающий феномен, стал центральным аффектором терапии: перенесение возвращает вытесненное детство пациента в настоящее, в кабинет врача.
Вскоре Фрейду стало ясно, что перенесение хотя и является довольно сильным в психоаналитической ситуации, но здесь тем не менее речь идет о подсознательном процессе, который принимает участие почти во всех социальных отношениях. "Сверх-Я" и ход перенесения дают объяснение тому факту, что для взрослых различные жизненные ситуации и констелляции отношений подсознательно становятся новыми "отложениями" переживаний и опыта раннего детства. Это могут быть также и чрезвычайно радостные "сцены" (Лоренцер), поскольку заметная часть нашего благополучия в настоящее время затрагивает новое переживание счастливого момента детства. Но перенесение в состоянии активировать и запретные побуждения, оценка и осуждение которых воспринимаются единственно посредством родительских объектов (а именно, посредством "Сверх-Я"), так что упомянутому идивидууму не остается ничего более, как отразить активированный конфликт, что становится в один ряд с развитием невротических действий и поведения.
Но здесь вновь возникает один вопрос. Разве мы не сказали, что перенесение является повсеместно распространенным феноменом? Также все дети проходят через конфликтные эдиповы ситуации, разрешают их (минимум частично) путем сексуальных вытеснений и идентификаций и создают свое "Сверх-Я". Таким образом, каждый ребенок, даже при достаточно нерепрессивных и благоприятных обстоятельствах, в силу своих фантазий и проекций часто не в состоянии сознательно разрешить конфликты и вынужден их отражать. Да, известная мера обороны/побеждения влечений даже является условием для развития способности к работе и несексуальным социальным отношениям. Но если это и так, что механизмы обороны действуют патогенно, должны ли мы все стать от этого "невротиками"? Ответ должен звучать так: в известном смысле да! Модель конфликта (ср. экскурс с. 43 и далее) описывает, собственно, происхождение не только исключительно "классических" симптомов, а может быть, действительной вообще как общая модель психической динамики. Вся наша душевная жизнь развивается на напряженном поле различно направленных стремлений и сил, причем, большая или меньшая часть возникающих конфликтов разрешается путем (подсознательных) механизмов обороны. Но можно сказать и наоборот, что в каждом душевном побуждении, — будь то принуждающий импульс в "сотый" раз помыть руки, радость по поводу выдержанного экзамена или просто предложение, высказанное во время беседы, — также записаны подсознательные мотивы и, таким образом, все, что мы делаем или думаем, вплоть до выражения сознательных воли и мнения, является также симптомами: т.е. содержит функцию (искаженного) удовлетворения предосудительных стремлений. Граница между психической "болезнью" и "здоровьем", между "невротическим" и "не невротическим" строится таким образом не на принципиально различных динамических соотношениях, а рассматривается прежде всего квантитативно (количественно): совершенно очевидно, что это зависит от того, в какой мере подсознательные детерминанты наших действий, мышления и ощущений оставляют открытыми, являются препятствием или делают вообще невозможной удовлетворительную реализацию жизненных целей и сознательное достижение душевного благополучия.