7 А Симптомы как следствие психического процесса деструктуризации; опасности и шансы
Вопрос, сумеют ли родители создать благоприятные внешние условия по отношению к реакциям переживаний или спонтанным срывам ребенка, которые сделали бы возможным его полное душевное восстановление, менее всего является проблемой желания или воспитательных способностей. Специфические "педагогические" трудности в ходе или после развода родителей находятся в одном ряду с тем обстоятельством, что развод (и следующие за ним проявления) — проблема не только для ребенка, но и для матери, и для отца. И это прежде всего собственная психическая беда родителей, их (сознательные и подсознательные) чувства, страхи и фантазии, которые создают трудности в том, чтобы делать для детей рационально правильное и важное. Это, а не моральная или педагогическая несостоятельность, и есть основа того, что только в редких случаях удается освободить ребенка от возникших опасностей так, что он снова способен обрести свое, потрясенное, равновесие, и его реакции переживаний могут исчезнуть. Наоборот, в большинстве случаев страхи детей в процессе так называемого послеразводного кризиса возрастают и приводят к тому психическому событию, которое мы характеризуем как "срыв обороны" (ср. гл. 2 и 3). При ближайшем рассмотрении оказалось, что мы имеем дело не с внезапным сломом психической структуры, как это кажется внешне, а с постепенным процессом деструктуризации, в начале которого стоят "нормальные" реакции переживаний и который кончается (травматической) потерей достигнутых механизмов разрешения конфликтов и обороны в том пункте, в котором прямым путем, без "обхода", минуя послеразводный кризис, оказываются также спонтанно травмированные дети. Большинство детей во всяком случае проделывает этот путь не до конца, а прерывает процесс деструктуризации невротическим ("посттравматическим") сдвигом обороны.
Первые шаги процесса деструктуризации отмечены усилением регрессивных потребностей, которые потом восходят к реакциям переживаний, но постепенно, если они недостаточно удовлетворяются, теряют свой преходящий характер. Тогда регрессия продвигается вперед и вновь проявляются потребности, уже преодоленные на ранних этапах развития отношений с объектом, к досягаемому объекту любви. С этой "регрессией потребностей" часто совмещается заметное возрастание агрессивного потенциала детей, что почти всегда в первую очередь воздействует на отношение к воспитывающему родителю. Такое возрастание питается из нескольких источников:
иногда это "реактивно переживательный" гнев на мать, который не может быть пережит и переработан и "ждет только подходящего момента", чтобы себя выразить. Такие "первичные реакции развода" часто усиливаются перемещением агрессивности, относящейся к отцу, и проекцией своего собственного чувства вины на мать. К этому присоединяются агрессии, которые ребенок развивает, если мать на основе собственных социальных, душевных потрясений или отсутствия времени не в состоянии в достаточной мере удовлетворить его возрастающие после развода запросы и прежде всего регрессивные потребности в зависимости; желание, чтобы его понежили и т.д. В силу этого возрастают не только разочарование и гнев ребенка, но и формы его агрессивности приобретают все более регрессивный характер: толерантность фрустрации становится все меньше, ребенок реагирует оскорблением, тотчас проявляет сопротивление и в конце концов — приступами гнева. Другой источник возрастающего потенциала агрессивности питается, с одной стороны, за счет выпадения отца, — как освобождающей функции триангулирования, — он в качестве "обходного объекта" в случаях напряжения с матерью (ср. с. 95) теперь либо совсем недосягаем, либо досягаем в слишком малой доле, и, с другой стороны, — в случаях агрессивного триангулирования объектоотношений перед разводом (ср. гл. 5.4) — за счет того, что агрессивность, возникающая между матерью и ребенком, не может быть более связана персоной отца. Фрустрированные регрессивные потребности и постепенное возрастение агрессивности объектоотношения к матери ведут между тем к все более драматическому возрастанию — изначально реактивно переживательных — страхов, тем самым ускоряется регрессия уже начатого процесса падения достигнутых заслонов обороны и активируются угрожающие конфликты ранних этапов развития (включая относящиеся к ним агрессии). Можно сказать, что во время послеразводного кризиса дневник психического развития ребенка перелистывается в обратном направлении. Что же касается видимого поведения, то, вероятно, реградирующий восьмилетний ребенок ни в коем случае не напоминает своим родителям четырехлетнего, каким он был когда-то. Но только по той причине, что его словарный запас, моторику и поведение, при помощи которых ребенок выражает свои чувства и конфликты, он между тем развил или был в состоянии часть своих конфликтов, благодаря процессам триангулирования, удерживать латентно. Что же касается внутренней стороны этих чувств и конфликтов, то в послеразводном кризисе отражаются, — пусть даже перемещенные путем изменившихся обстоятельств, — проблемы развития ребенка до развода. Итак, с некоторым основанием можно утверждать, что в большинстве случаев при симптомах послеразводного кризиса речь идет не столько о симптомах развода, сколько о последствиях конфликтных отношений родителей, которые, как нам известно, играют огромную роль в обострении нормальных душевных конфликтов. (Конечно, дети с относительно бесконфликтным, более выгодным развитим до развода в ходе послеразводного кризиса в известной мере также подвержены деструктуризации своих душевных достижений, как мы это уже видели на примере эдипова развития. Но их регрессия минимум при "средне невыгодных" условиях76 является менее глубокой и освобождающиеся страхи могут быть изгнаны путем невротических усилий обороны на менее драматичном уровне.)
Итак, с точки зрения психодинамики при симптомах деструктуризации послеразводного кризиса мы имеем дело не с невротическими симптомами (в психоаналитическом смысле), а с обратным явлением: растворением структуры обороны и прорывом вытесненных влечений и страхов. И именно в этом заключается, может быть, удивляющий шанс развития этого тяжелого периода. По той причине, что "деструктуризация" направлена не только на "здоровые", т.е. положительные стороны развития обороны прежних конфликтов, но и при определенных обстоятельствах также на невротические симптомы и образования характера. Например, через несколько недель после развода восьмилетний Роланд, который в течение четырех лет страдал недержанием мочи, перестал мочиться в постель. А девятилетняя Нина перестала стесняться и своих, и чужих. Что в нормальных условиях может быть достигнуто только при помощи психотерапии, а именно, смягчение укрепленных
76 В любом случае внешние обстоятельства послеразводного кризиса являются невыгодными, иначе и речи не было бы о деструктурирующих регрессиях.
структур обороны, создание возможности увидеть отраженные конфликты и вместе с тем доступность "более зрелого" и менее ограниченного решения развития, в этом случае осуществляет послеразводный кризис! Как и в психотерапии, здесь становится видимой симптоматика имеющихся устремлений, влечений. Роланд начал (опять) мастурбировать и агрессивно держаться по отношению к окружающим. Нина же развернула свой (изначальный) симптом в обратном направлении, стала властолюбивой и тщеславной, стремилась быть в центре внимания и т.д.
К сожалению, этот (теоретический) шанс остается в большинстве случаев неиспользованным. Во-первых, родители не распознают взаимосвязи между исчезновением старых симптомов и появлением новых и пугаются актуальных изменений в своих детях. Во-вторых, они не видят освобождающегося путем растворения невротической обороны страха и не способны адекватно на него реагировать, а потому прорвавшийся наружу конфликт вновь оказывается отраженным, но чаще всего на более высоком уровне страха, так что эти дети выходят из деструктурирующего послеразводного кризиса еще более невротичными. И если им не повезет, то их новая симптоматика будет еще и приветствоваться окружающими и в результате ничего не будет предпринято для помощи им. Когда мы познакомились с Роландом (через два года после развода), то перед нами был депрессивный мальчик, боявшийся аффектов. Очевидно, он "избавился" от ставшего невыносимым и усилившегося в ходе послеразводного кризиса конфликта посредством далеко идущего вытеснения всех имеющих свой смысл возбуждений, но он обратил все свои агрессивные импульсы против себя самого. Однако его мать пришла в консультацию совсем по другой причине: она не могла решить с отцом вопрос посещений сына. Роланда же она описала как спокойного, довольно серьезного ребенка, который хорошо перенес развод. Может быть, он несколько "флегматичен", но это у него, вероятно, от отца. Предстояла тяжелая работа — заставить мать увидеть, что ее ребенок сильно болен. Большая опасность в этом отношении заключалась в собственном представлении матери о себе, поскольку именно она активно добивалась развода с мужем77.
В отличие от матери Роланда мать Нины пришла к нам вовремя: конфликты, вызванные пугливым характером ребенка, стали очевидными, но дальнейший процесс регрессии зашел еще не очень далеко. Мы смогли помочь матери понять сознательные и подсознательные проблемы ее дочери. А ей удалось придать Нине мужество, бесстрашно выражать тоску, желания и опасения, а также разочарование, обиду и гнев, и при поддержке отца внушить девочке, что опасения, волнующие ее, не имеют реальной силы. Перед Ниной открылась возможность удовлетворить свои эксгибиционистские наклонности в социальной и адекватной возрасту форме — она стала посещать ритмическую гимнастику. Кроме того, семья акцептировала ее потребности в признании и похвале, которые через несколько месяцев значительно уменьшились, и ей было позволено в некоторых жизненных вопросах проявлять больше свободы в решениях, благодаря чему девочка заметно редуцировала свое стремление к доминированию. Нинины симптомы деструктуризации постепенно исчезли, но не путем, как это чаще всего случается, невротического подсознательного