Смекни!
smekni.com

Москва • "Наука" • 1995 (стр. 47 из 67)

107 С психоаналитической точки зрения можно сформулировать, что дети, чье | социальное приспособление протекает в основном на базе спонтанных (т.е. | служащих первичной обороне против страха) идентификаций ("я хочу быть j таким, как папа, или такой, как мама"), лучше приспосабливаются к различным ожиданиям отца и матери. И напротив, дети, чье социальное приспособление функционирует через требования "сверх-Я", т.е. соответствует (поддерживаю-щей страх) идентификации с запрещающими и диктующими поведение ро-дителями (я должен быть таким, как требует папа/мама), впадают обычно во внутренние конфликты.

258

дальнейшем, исключительно из соображений сохранения хороших отношений с матерью, отец не пренебрегал необ­ходимостью для дочери чистить по вечерам зубы.

9.6. "Педагогизирование" отношений матери и ребенка после развода

Так же и мать Сенты начала корректировать свои пред­ставления о воспитании. В ходе психоаналитически-педа­гогической работы с нею выяснилось, что протесты Сенты против требований матери подчеркивали не только объек­тивную ситуацию "одинокой матери". Часть запретов и ожиданий матери, против которых дочь восставала, основы­валась на ее совершенно индивидуальных и очень честолю­бивых воспитательных представлениях. Так, она открыла в себе преувеличенный страх перед школой, вызванный опа­сениями, что дочь может потерпеть неудачу и вина за это ляжет на нее. Итак, Сента должна была заботиться не только о своих собственных успехах, но также и о "педагогическом чувстве полноценности" ее матери. Фраза: "Смотри, не при­неси мне единицу!" содержит в этом случае глубокий смысл:

мать Сенты переживала отметки своей дочери, действи­тельно, как личные оценки ее материнских способностей"108. Из чего следовало, что она, с одной стороны, оказывала на ребенка чрезмерное давление, а с другой стороны, делала себя полностью зависимой от дочери в своем самочувствии. Мать боролась, по сути, за то, чтобы ребенок учился для нее, и он чувствовал свою власть и пользовался ею. Одно­временно Сенте было отказано в рассматривании школы как своего собственного дела. И еще в одно верила мать — что Сента сама может придерживаться однажды поставленных перед нею правил, сама может соблюдать ограничения и

108 Ср. забавные, но менее подходящие к данному моменту высказывания Nostlinger'a (1985) о так называемой «мы-матери».

259

запреты, без напоминаний и без сопротивления. Поэтому каждое "нарушение" дочери становилось для нее драмой. В то время как отец в дождливую погоду просто напоминал:

"Дорогая, сними, пожалуйста, туфли!", мать в подобных ситуациях начинала обычно стенать и упрекать: "Сента, но ты же знаешь, что надо снять туфли! Почему же ты этого не делаешь? Я должна тебе каждый раз напоминать?!" В то время как отец и не думал раздражаться, если Сента направ­лялась прямо в комнату в обуви, но все же миролюбиво на­поминал ей, что надо снять туфли, мать воспринимала по­добную ситуацию как направленное лично против нее не­внимание или даже как агрессию, которая обижала и раз­дражала ее, и реагировала соответственно упреками и злостью. Тогда Сента, со своей стороны, начинала плакать и говорить: "Тебе я вообще не могу угодить, вечно ты на меня жалуешься!" Очевидно, в конфликтах с детьми виноваты не характер и число ограничений, а просто умение с ними об­ращаться. Мать Сенты поняла, наконец, что она предъявляла к дочери социально завышенные требования в соблюдений правил и проявлении самостоятельности и стала давать ей "больше воздуха", позволять ей больше быть ребенком.

У меня создалось впечатление, что одинокие матери во­обще склонны "педагогизировать" свои отношения с детьми. Это значит, что чрезвычайно большая часть того, что они делают по отношению к детям, что они им говорят, как с ни­ми обращаются, служит часто сомнительным — "педагоги­ческим" целям. Особенную роль при этом играют школа, мнения других, далеко идущее осуждение агрессий и "благо­разумные" разговоры и соглашения, которым придается большое значение. Между тем эти матери подчиняют все свои интересы детям и таким образом дают им больше прав, чем имеют дети в семьях с двумя родителями. Концентрация всех жизненных интересов на ребенке ограничивает также и ребенка, "величественные" ожидания матери перегружают

260

его и часто столь добрые педагогические концепты диамет­рально противоположны тому, что так нужно детям время от времени: право быть эгоистичными, злыми, оказывать со­противление и при этом у них не должно возникать чувства, что этим они ужасно ранят мать. Педагогические представ­ления таких матерей, как мать Сенты, имеют что-то общее с представлением о гуманисте-миротворце. Но они склонны к ожиданиям, что ребенок уже сейчас, хотя он всего лишь ре­бенок, должен приближаться к этому идеалу. Однако добро­детелям невозможно научиться, это будет только прину­дительное приспособление или невротическое эрзацобразо-вание. Открытое, способное к любви существо воспитыва­ется, во-первых, на основе удовлетворительных отношений, удовлетворенных любовных запросов и достаточного само­утверждения и, во-вторых, на основе связанных с этим про­цессов идентификаций с объектами, воспринимающими запросы и чувства ребенка с вниманием и уважением (что не обязательно должно означать абсолютное удовлетворе­ние)109.

Конечно, в нормальных семьях тоже встречается такое "педагогизирование" отношения к детям и, безусловно, не все разведенные и воспитывающие детей в одиночку матери так смотрят на вещи. Но здесь, по моим наблюдениям, речь идет о довольно часто встречающейся разновидности пове­дения. И тому имеются довольно понятные основания. Это вызванная выпадением отношений с партнером концентра­ция на ребенке: развод у многих женщин часто ведет к временному отказу от "взрослого модуса отношений", по­скольку как женщина она потерпела поражение или пре­терпела несчастный случай. Что ей остается, так это роль матери, где она в дальнейшем имеет шансы для самоут­верждения.

109 Ср. также мои суждения на тему "Ответственность за вину" с. 74 и с. 91 (сноска 47).

261

Еще одна причина — это чувство вины, что разводом она причинила вред и боль своему ребенку. "Педагогическая" концентрация на ребенке выполняет функцию отвлечения от чувства поражения и как матери110.

Большую роль, которую нельзя не отметить, играет также социальное давление, оказываемое на разведенных матерей (ср. с. 82 и далее). Они должны доказать окружающим, себе и прежде всего бывшему мужу, что развод не повредил ребенку и что "я могу это также и сама". Школьные проблемы, проблемы с поведением и другие отрицательные моменты в жизни ребенка, которые случаются и в "лучших семьях", выливаются для разведенных матерей в опасность, потому что это может служить пищей для латентной дис­криминации со стороны окружающих (а также со своей собственной).

Возрастающие в результате педагогизирования отноше­ний к ребенку ограничения и чрезмерные требования имеют направленный против ребенка агрессивный налет. Агрес­сивность, которую таким образом подсознательно пережи­вает мать, может исходить из совершенно нормальной ам­бивалентности любых отношений родителей с детьми; она может зависеть и оттого, что мать (сознательно или под­сознательно) приписывает ребенку вину за крушение брака;

она может быть результатом тяжелых последствий после-разводного кризиса или частичного перенесения чувств, которые направлены на отца, а активируются на ребенке. Такое случается особенно часто, когда ребенок, прежде всего если это мальчик, постоянно напоминает матери отца, будь то из-за внешности, из-за продолжающейся любви к отцу или из-за того, что ребенок идентифицирует себя с отцом, и действительно он своим существом репрезентует часть отца.

110 О материнском чувстве вины ср. пример с фрау Б. с. 14 и далее.

262

Подобные перенесения объясняют также некоторые внут­ренние аспекты типичных педагогических представлений разведенных матерей. Прежде всего жесткая неприемле­мость или пренебрежение по отношению ко всему, что со­прикасается с агрессивностью, становится часто перенесен­ной в педагогическую область борьбой против агрессив­ности, претерпленной со стороны бывшего супруга. Таким же образом стигматизированным становится стремление к конкуренции, потребность быть лучше всех, энергичнее всех и т.п., желание хорошо выглядеть и казаться при­влекательнее, чем ты есть и т.д. Но здесь речь идет также о совершенно нормальных и необходимых переходных ста­диях детского развития. Особенно для мальчиков, которые и без того страдают из-за отсутствия теперь постоянного мужского примера и им не на ком развивать свою мужскую идентификацию. В подобных обстоятельствах сопротив­ление или самоутверждение на всю жизнь может оказаться связанным со страхом потерять привязанность ценимых и любимых персон. Может случиться и такое, что эти маль­чики, став мужчинами, точно так же на протяжении всей жизни будут преследовать (детский) "мачо-идеал", в котором ему однажды было отказано из-за его зависимости от матери. Девочкам в этом отношении все'же легче, потому что отсутствие агрессивности прежде всего свойственно социально-приемлемому женскому облику и потому, что они могут благодаря другим источникам, например, при по­мощи красоты, шарма, получать нарцисстическое удовлет­ворение, и, наконец, идентификация с могущественной ма­терью придает им часть бесконфликтной силы.