Смекни!
smekni.com

Москва • "Наука" • 1995 (стр. 53 из 67)

* удовлетворения (либидинозных, агрессивных и нар-цисстических) потребностей;

* уверенности (обороны против угрожающих опас­ностей);

* продолжения (первично либидинозных) отношений к

матери и к отцу.

Не у всех детей, конечно, амбивалентные конфликты по отношению к отцу раскрываются так открыто, как у Ни­колауса; часто они остаются полностью скрытыми (имеется в виду внешнее поведение) от постороннего наблюдателя, что зависит также в основном от качества отношений

289

между матерью и отцом. Как правило, в условиях, когда мать представляет собой первичный, а отец вторичный объект, дети, что касается отца, перед лицом угрожающих конф­ликтов чаще прибегают к (моментальному или постоянному) подчинению и приспособлению, чем в конфликтах, отно­сящихся к персоне матери. Таким образом может создасться впечатление, что послеразводный кризис (регрессии, дест-руктуризация) в основном направлен только на объекто-отношения к матери, в то время как отношение к отцу из-за его (частичного) выпадения или из-за потери его освобож­дающей и выравнивающей функции триангулирования ста­новится более весомым. Вначале я тоже разделял этот взгляд118. Следуя этому, манифестный отказ от отца надо было бы понимать либо как (спонтанную) реакцию пере­живаний, либо, если он столь часто развивается лишь по прошествии определенного времени после развода, — как посттравматический симптом, который служит обороне против первичных конфликтов объектоотношений или страхов, направленных на мать. Однако в последнее время мне представилась гораздо ббльшая возможность изучения отношений ребенка и отца в непосредственно послераз­водный отрезок времени путем контактов с разведенными отцами, и я на основе нового опыта склоняюсь к выводу, чти данный (посттравматический) отказ от отца конститу-ционирует механизмы обороны (перенос, проекция, отри­цание, см. выше) уже перед посттравматическим разреше-нием конфликта и в результате становится действующим во время (острого) послеразводного кризиса. Во всяком случае (позитивное) значение отца остается (все еще) настолько большим, что это создает новое дополнительное поле пси­хических конфликтов. Если это верно, то направленный на отца амбивалентный конфликт является своего рода "меж­

290

симптомом", который тем не менее не уменьшает, а, на­оборот, обогащает страхи, активированные в ходе после-разводного кризиса. Или, иначе говоря, послеразводный кризис характеризуется обострением психических конф­ликтов ребенка в его объектоотношений к матери и к отцу.

10.2. Отказ от отца как особый вариант посттравматической симптоматики

Если окружающие не в состоянии оказать ребенку доста­точную помощь, которая позволила бы ему, хотя и с болью, но без больших срывов личности, преодолеть развод (гл. 1), то "Я" ребенка прибегает к подсознательным механизмам обороны, которые, так сказать, временно кладут конец кри­зису, длящемуся порой недели, месяцы, а иногда и больше го­да, и вместе с тем опасной психической деструктуризации (гл. 2 и 3). "Посттравматической обороной" ребенок в из­вестной степени переносится из психического хаоса после-разводного кризиса в собственное воссоздание. Путем про­цессов вытеснения, изменений влечений и схемы восприятия ребенок строит модифицированную систему себя-объекта и репрезентации отношений, новую сравнительно лишенную страхов "картину мира", которая обещает быть жизнеспо­собной. Подобное равновесие, конечно, достигается путем более или менее больших жертв со стороны "психического здоровья" или со стороны шансов развития и это могут быть невротические симптомы, ограничение способности к пере­живаниям и других функций "Я", (например, потеря или од­носторонность в познавательных и интеллектуальных спо­собностях), другие укрепленные черты характера, и прежде всего повышенная диспозиция реагирования на трудные ситуации в дальнейшей жизни тяжелыми психическими заболеваниями и (или) потерей душевного равновесия119.

119 К длительным воздействиям (ср. гл. 11).

291

Жизнь человека, и особенно ребенка, раскрывается в рам­ках (реальных и внутренних) отношений. Это действитель­но, конечно, и для (в широком смысле) невротических обра­зований. Возьмем, например, подчиненность в качестве при­мера одного из невротических симптомов или невротичес­кого образования характера. Она проявляется (также) и тог­да, когда часть ненависти, появившейся, например, в резуль­тате соперничества или отвергнутой любви, направляется против собственной персоны ("я ничего не стою; я не могу сравнить себя с ним (с нею) и поэтому я не имею права ни­чего желать") и, с другой стороны, превращается в чрезмер­ное восхищение и переоценку объекта. Подчиненность ме­тит, однако, и определенный образец объектоотношений, который в качестве вида внутренней модели применяется к различным объектам, переносится на них. У каждого чело­века есть определенное (часто очень ограниченное) число внутренних образцов объектоотношений, которые тесно связаны между собой. Нередко они имеют также оборони­тельную функцию. Так, подчиненность защищает от опас­ности как перед собственной агрессивностью, так и перед агрессивностью объекта. В определенных обстоятельствах отклонение объекта или обрыв отношений кажутся ребен­ку единственно возможным или наиболее приемлемым спо­собом преодоления страха. Развитие подобного симптома или невротического образца объектоотношения можно себе представить в следующей упрощенной форме120: прежде все­го ребенок любит своего папу, но он также испытывает пе­чаль и ярость по отношению к нему, потому что тот его по­кинул. Если он время от времени с ним встречается, то это примиряет его. Таким образом он получает также что-то от отца. Эти чудесные часы он не хочет портить упреками и агрессиями — он забывает о них на эти несколько часов или

120 Ср. (дифференцированное) теоретическое представление на с. 285 и далее.

292

два дня, проведенных вместе. В промежутках же такое за­бывание становится все труднее осуществлять. От отсутст­вующего отца едва ли ребенок получает что-то, что могло бы смягчить его разочарование и гнев. К этому добавляются проблемы с мамой, страх, что она тоже может уйти, разо­чарование и гнев по тому поводу, что она не дает ему той любви, в которой он в настоящий момент столь нуждается, что у нее нет для него достаточно времени, она не восприни­мает его всерьез и так далее. Но он ничего не может поде­лать и предоставлен полностью в ее власть. Это вызывает в ребенке гнев не только по отношению к матери, но вместе с тем по отношению к отцу, который бросил его в такой труд­ной ситуации, не помогает ему, не может показать ему вы­ход. Чем глубже погружается ребенок в послеразводный кризис, тем "злее" (непонимающими, нелюбящими, невнима­тельными) становятся мать и отец в его глазах и тем труднее становится ему сохранять "хорошую мину" по поводу пе­риодических посещений отца теперь, когда тот здесь, и, наконец, можно предъявить ему счет за его вину. Но он все еще очень боится потерять отца навсегда. Таким образом на какое-то время ему удается приспособиться и (или) подчи­ниться организации родителей и поддерживать составлен­ную отцом программу посещений, что, однако, среди проче­го, приводит к тому, что он в промежутках в совместной жизни с матерью все меньше в состоянии владеть своими аг­рессивными аффектами. И это делает его положение все бо­лее невыносимым, У него создается впечатление, что добрые образы (свойства) мамы и папы полностью потеряны, что, однако, должно означать — одному оказаться в мире, напол­ненном исключительно злыми объектами. Но он не может себе такого позволить. Каждый ребенок (и только ли ребе­нок?) нуждается хотя бы в одной персоне, которой он мог бы доверять. Но кто это может быть? Ведь невозможно най­ти себе новых родителей. Итак, речь может идти только о

293

маме или папе. Но оба они потеряли его доверие. Однако, с точки зрения ребенка, имеются две сменяющие друг друга версии: мама считает только отца злым и виноватым, па­па — исключительно маму. Если ребенку удастся подклю­чить себя к одной из этих двух версий, то можно будет мно­гого достигнуть: один, избранный таким образом родитель будет освобожден от вины и ребенок сможет снова ему доверять. Улучшение отношений не будет больше подвер­гаться опасности со стороны собственных агрессий, кото­рые в дальнейшем он направит только на (одного) винова­того родителя. На него можно будет также взвалить и соб­ственное мучительное чувство вины. Чем злее и недостойнее любви кажется тот, тем меньше поводов у ребенка доверять "этому человеку" в дальнейшем и в будущем развод начи­нает ему казаться лучшим разрешением проблемы. К этому добавляется, что ребенок замечает, как хорошо действуют его "взгляды" на родителя, освобожденного таким образом от вины. Снова просыпаются все желания по поводу двойст­венного союза и неделимого внимания со стороны одного из родителей.