е) Брак как модель гетеросексуального партнерства:
любовные и партнерские отношения, по сути, имеют два подсознательных корня: процессы перенесения и идентификации. Во-первых, человек переносит на партнера образцы объектоотношений собственного детства, что в подсознании превращает его в какой-то степени в отца, в мать (может быть, в брата или бабушку), и, во-вторых, человек идентифицирует себя с собственным отцом и (или) матерью и даже с их обоюдными отношениями. В конце концов брак становится центральной подсознательной моделью позднейшего оформления отношений (даже и тогда, когда дети со временем испытывают желание дистансирования по отношению к определенным интеракциональным образцам родительского супружества). При этом, с одной стороны, речь идет об определенном модусе отношений и, с другой, — на это мне хочется обратить особое внимание — о принципиальной вере в возможность удовлетворительных отно-щений между мужчиной и женщиной.
Как и в отношении умения обихода с агрессивностью, так и здесь, у детей разведенных (и не имеющих партнеров)
305
родителей отсутствует такая модель. А точнее сказать, эти дети идентифицируют себя с представлением о том, что отношения мужчины и женщины на самом деле не имеют настоящих шансов.
ж) Компенсационное триангулирование: в треугольной семье отец как минимум частично может прийти на помощь там, где мать по причине актуальных нагрузок и прежде всего, исходя из специфически личностных качеств, не в состоянии исполнить законные и важные для психического развития ребенка запросы (и наоборот) (гл. 5.5). Как и все процессы триангулирования или описанные выше "ревизии" родителей, компенсационное триангулирование делает возможным более чем уравновешивание материнского (или отцовского) дефицита: обоюдный приход на помощь защищает данное объектоотношение от слишком высокой амбивалентности или, проще сказать, если отец часто обнимает ребенка, берет его на руки, носит и поет ему успокаивающие песни, ребенок легче переносит неспособность матери к подобной интимности. Он меньше ее упрекает и не делает из этого вывода, что мать недостаточно его любит.
Мы уже говорили о том, что там, где компенсационное триангулирование играло необыкновенную роль для сохранения психического равновесия и для психического развития ребенка, развод особенно драматичен. Также и здесь психологическая проблема заключается не просто в расставании, а в необходимости жизни в разлуке. При условии сепаратных объектоотношений, хотя отец все еще и играет уравновешивающую роль, но триангулирование, т.е. здесь — выравнивающее участие также в материнском объекте — более не получается. "Недостатки" матери становятся очевидными или, с точки зрения ребенка: "Я не только вижу папу намного реже, но и мама изменилась ко мне..."
з) Мир отца: значение отца не исчерпывается лишь его ролью "третьего" объекта и партнера матери. Он представ-
306
ляет собой мужественную сторону жизни. Несмотря на то что за последние десятилетия общественное понимание по поводу того, что (кроме биологических функций) характеризует "мужское" и "женское", значительно изменилось, тем не менее в любой эпохе, как и сегодня, существует разделение ролей между мужчиной и женщиной или отцом и матерью по половому признаку. В семейных рамках такое разделение ролей является не только соизмерительным для развития детского представления о том, что такое мужчина и что такое женщина (см. ниже), но ложится в основу, при всем индивидуальном различии семей, специфического "распределения" по половому признаку работы в деле воспитания. Из моего опыта, для развития ребенка в большинстве семей мужчина/отец выполняет особые следующие функции:
репрезентация "внешнего мира";
*в большой степени "неранимость" в отношении поступков и нападений ребенка;
* репрезентация свойств: "большой, "сильный" или вытекающих отсюда "конкурентоспособный", "способный к самоутверждению"',
*и наконец, в дальнейшей жизни репрезентация профессионального успеха и общественного положения127.
С репрезентацией "внешнего мира" мы познакомились как с частью отцовских функций в процессе раннего триангулирования (гл. 5). И это является функцией, которая, по моему опыту, только с очень большим трудом может быть в дальнейшем воспринята женским "третьим" объектом. Причина заключается в том, что другие женщины, с которыми тесно общается ребенок (бабушка, няня, подруга), чаще всего идентифицируются с матерью или с материнским образцом отношений. Отсюда вытекает, что они, подобно
I27 Ср. также: объединенные эмпирические исследования в этой области:
Thenakis (1985).
307
первичному объекту (итак, матери), скорее приближаются к модусу отношения: держание на руках, защита, близость, кормление и др. Женщины (находящиеся поблизости) по причине физических признаков, голоса активируют у младенца специфические потребности и ожидания, направленные на мать. Но отцы также частично идентифицируются в материнский объект, иначе они не могли бы исполнять функцию "отстоящего острова" (ср. с. 138). Мужчины, однако, не могут найти исполнение роли "второй матери" по-другому, чем женщины. Если их тщеславие толкает к намерению уязвить мать в качестве "лучшей матери" (что ведет к тяжелым осложнениям для ребенка и для брака), то им не остается ничего более как, подобно матери, ограничить свою мужественность по отношению к ребенку. К этому присоединяется и то, что в подсознании мужчины ребенок является, скорее, продуктом собственного тела, чем его частью и только в небольшой мере пробуждает инстинкт защиты. Отцы в общем и играют с детьми более рискованно и неосторожно128. Таким образом, для маленького ребенка он становится источником своего рода удовольствия и радости, который происходит извне, т.е. не из возможности тесного (нового) воссоединения с матерью.
Я говорю о данном аспекте раннего триангулирования так подробно потому, что уже в раннем возрасте (вторая половина первого года жизни) происходит раннее дифференцирование объектоотношений, которые специфическим образом ассоциируются с понятиями "отец" и "мать" или "мужчина" и "женщина". И не только со стороны ребенка, но и в самопонимании родителей. Как я понимаю себя в качестве отца или матери, имеет свою историю, которая уходит своими корнями в первый год моей жизни. Поэтому как для ребенка, так и для разведенной матери, в дальнейшем явля-
128 Ср. Fthenakis (1985).
308
ется чрезвычайно сложным, почти невозможным интегрировать в свои внутренние отношения матери и ребенка мужские или отцовские аспекты. (То же самое действительно, разумеется, и для отношений отца и ребенка, что тем не менее во время коротких контактов посещений не столь важно, хотя для маленьких детей во время отпуска остается тоже существенным.)
О значении "неранимости" родителей мы уже говорили. И в общем отцы являются в известной степени менее ранимыми по отношению к агрессивному поведению детей и конфликтам, чем матери (ср. гл. 9.6). Иначе говоря, они принимают не столь на свой счет то, что называется "непослушанием", "озорством", "бездумностью" и т.д.; они более в состоянии, даже не одобряя совершенного или запланированного действия, акцептировать само желание, касающееся этого действия. Им легче поэтому удается в конфликтных ситуациях сказать "Нет, потому что..." и при этом не злиться и не упрекать в том, что вообще дело дошло до конфликта ("Ты опять начинаешь..."; "Не мог бы ты быть повнимательнее?"; "Ведь и требуется от тебя немного..." и т.д.). Подобное поведение освобождает ребенка от чувства вины, а также от необходимости освобождения от этого чувства путем доказательства своей правоты, сопротивления и агрессии. Он не чувствует себя по данной причине непременно свободнее, но зато знает, что воспринимается всерьез и в состоянии, со своей стороны, акцептировать ограничения отца129. Это образует как для матери, так и для ребенка освобождение, которого они лишаются, когда отец перестает быть частью их повседневной жизни. Здесь следует искать еще одну причину высокой конфликтности
129 То, что дети в общем легче акцептируют привнесенные отцом ограничения, чем те, которые исходят от матери, имеет, конечно, и другие основания, которые связаны с различием объектоотношений и с активированными внутри объектоотношений желаниями и влечениями.
309
отношений между разведенными матерями и их детьми. Что касается как действительного поведения, так и соответствующих оценок, то сила, конкурентоспособность, умение настоять на своем в нашем обществе являются первичными мужскими признаками и это не нуждается в дальнейшем обсуждении. Для детей, которые большую часть времени вынуждены жить без отца (прежде всего в возрасте между пятью и десятью годами), в этом отношении речь идет о таких важных измерениях поведения и представлений, как о выпадении акцептируемого партнера, а также объекта идентификации. (Также и для девочек в условиях изменяющихся общественных условий частичная идентификация с таким "мужским" поведением очень важна.) Но в разведенных семьях все же имеются шансы частичного восполнения дефицита, и именно, с одной стороны, если отец продолжает частично исполнять эту функцию и контакт с детьми регулярен и интенсивен и, с другой — остальные мужские персоны — дедушка, дядя, воспитатель и т.д., если ребенок им доверяет и симпатизирует, — в этом отношении могут частично заменить отца. Это распространяется также и на последний пункт: профессиональный успех и общественное положение. С возрастающей профессиональной квалификацией женщин возрастает также вероятность, что эта репрезентация не обязательно должна рассматриваться как специфически мужская.