Но уже социологи науки «второй волны» расширили сферу применимости социологического объяснения до содержания научного знания. В «сильной программе» Д. Блура (1976 г.) утверждается «принцип симметрии» – любое знание, как «истинное» так и «ложное», подлежит социологическому объяснению. Как ученые приходят к согласию относительно «истинного» и «ложного»? Вот главный вопрос, на который, по мнению Д. Блура и его последователей должна ответить социология научного знания. Действительно, «истинное» и «ложное» знание легко поддается ретроспекции, поскольку «истинное» знание обладает правами гражданства в актуальном кодексе научных знаний, «ложное» списывается в архив или, в лучшем случае, попадает в учебники по истории науки как истории «проб и ошибок». Но в тот момент, когда ученые еще не вполне согласились, кто (или что) отвечает за выбор?
По сути дела, этому вопросу столько же лет, сколько самой философии. Но разные эпохи предлагают свою собственную его интерпретацию. Если уж проводить параллели с историей философии, то социология научного знания, конечно, обнаруживает близкое родство с софистами, утверждавшими, что истина происходит из убедительной защиты, а «человеческое, слишком человеческое» установление не имеет онтологических корней и не обладает принудительной силой естественного закона.
В конце 70-х - начале 80-х гг. Э. Пикеринг, получивший степень доктора в теоретической физике, сделал выбор в пользу социологии научного знания. Но и это направление не было отмечено единством. Если с именем Д.Блура связывают начало макросоциологического анализа научного знания, то его последователи, отчасти, оппоненты (среди которых был и Пикеринг) предпочли микросоциологический подход. Они сделали упор на так называемые кейс стадис (case studies) – локальные исследования того или иного эпизода научной практики и сочетали метод исторической реконструкции с методом включенного наблюдения (почерпнутым из этнографии и этнометодологии). Именно с микросоциологии начался знаменитый «поворот к практике», который привел десятки социологов и историков науки в лаборатории. Наука, полагали они, – это не формальная система, а реальное общественное предприятие, состоящее из множества отделов и цехов, укомплектованное людьми и оборудованием, обладающее богатейшей инфраструктурой, соединенное тысячами нитей с иными социальными институтами. Цель этого предприятия – производство научного знания; задача социологов – описать, как осуществляется данное производство, открыть «черный ящик» науки и попытаться понять его внутреннее устройство.
Монография Пикеринга «Конструируя кварки: социологическая история физики элементарных частиц» (Constructing quarks: A sociological history of particle physics, 1984) и программный сборник статей «Наука как практика и культура» (Science as practice and culture, 1992), вышедший под его редакцией, принесли ему известность и заработали авторитет в сообществе социальных конструктивистов. Основная идея этих книг состоит в том, чтобы показать, что «истинное» и «ложное» знание (то есть то, которое впоследствии будет объявлено таковым) конструируется реальными людьми в реальном времени и месте и, что самое главное, с не вполне предсказуемым результатом. Последнее заключение наиболее существенно, и важно понять, откуда оно проистекает.
Известно, что как научному, так и философскому (метафизическому) познанию предшествует убежденность ученого или философа в принципиальной познаваемости мира. Эта «наивная вера в упорядоченность мира» направляет научные изыскания, в ходе которых, если они выполнены методологически правильно, следует ожидать, что порядок природы раскроет себя с необходимостью. Однако, «наивная вера в познаваемость мира» тоже не в полной мере наивна. За ней скрывается определенная познавательная традиция. Ученые и философы не невинные младенцы, а члены научного сообщества, прошедшие образовательный ценз, следовательно, их метафизические ожидания относительно природы подкреплены «школой».
В основе этой школьной традиции лежит определенная трактовка «объективного мира». Экспериментальная наука, в 17-18 вв. отколовшаяся от европейской философии, сохранила незыблемым следующее положение: наука познает вещи постоянно воспроизводимые, т.е. подчиненные законам, о которых можно построить теорию. За кажущимся многообразием мира скрываются алгоритмы, к которым сводится все происходящее. Необратимые изменения реальных объектов во времени и пространстве (то, что, начиная с античности, именовалось «становлением» в противоположность «бытию»), изгоняются из этой картины мира.
Что же хотят сказать конструктивисты, когда защищают непредсказуемость развития науки и научных результатов? На первый взгляд они хотят сказать следующее: научный результат зависит от общества, а не от природы, поэтому наука не демонстрирует необходимую и непрерывную линию развития, или, по крайней мере, «логика» науки не очевидна. Наука развивается, скорее, хаотично, потому что определена не природой вещей, а случайными обстоятельствами. Однако, Пикеринг, судя по всему, понимает сомнительность подобного рассуждения. Оно базируется на противопоставлении изменчивой субъективности и устойчивой объективности, иначе говоря, базируется на том же самом метафизическом допущении упорядоченности и неизменности объективного мира, которое, таким образом, конструктивисты разделяют с реалистами!
Поэтому Пикеринг настаивает на том, что в процессе конструкции создаются не идеи объектов, а сами объекты. Но тогда любой физический закон есть следствие не состояния мира, а состояния общества. В конечном счете, это значит, что реальность есть следствие научной деятельности (понятой как разновидность социальной практики, а не ее причина). Пикеринг, тем самым, склоняется не к эпистемологическому, а к онтологическому конструктивизму. Настаивая на том, что реальность создается во времени (конструируется), он принимает «метафизику становления», которая утверждает, что ни природа. Ни культура не обладают устойчивостью. И Пикеринг не одинок. В 80е - 90 е гг многие социальные конструктивисты обращаются к метафизике становления (наиболее известный пример – Б. Латур, М. Калон и разработанная ими акторно-сетевая теория).
Интересно, что сами науки о природе в 20 в. уже не разделяют то представление об «объекте», которое было характерно для их предшественниц веком-двумя ранее. Необратимость, целевая причина, даже «свобода воли» – те качества, которые в классической физике выносились за скобки, а в механистической метафизике приписывались исключительно человеческому субъекту, в первой половине 20 в. проникают в физические теории и используются для того, чтобы объяснить (понять) поведение микро- и мега- объектов.
Поэтому обращение конструктивистов к метафизике становления вполне в духе времени, хотя и противоречит главной идее конструктивизма – его независимости от метафизики. К тому же, получается, что социальный конструктивизм, полагающий, что призван объяснить результаты науки, на самом деле (видно, без указаний на самое дело ну никак не возможно обойтись) зависим от объекта своего изучения – от последних результатов экспериментально-математического естествознания, иначе говоря, от актуальной естественнонаучной онтологии. Впрочем, Пикеринг этого и не скрывает, широко используя результаты естественных наук – квантовую механику и теорию сопротивления материалов, теорию эволюции и термодинамику – для построения собственной метафизической модели.
Итак, становление. Сложись социальные обстоятельства по-другому, мы получили бы другую (но это не означает неправильную!) физику. Если бы не родился Ньютон, возможно, закон всемирного тяготения был бы иным не только в теории, но и на практике. Не родись Менделеев, химический состав мира, тоже, возможно, изменился бы. Заметьте, не только наше представление о нем, а сам химический состав. Потому что метафизика становления отрицает существование устойчивых вневременных объектов, которые, по выражению Б. Латура, «молча ожидают, пока их откроют». «Реальность» зависима от социальных обстоятельств, но что понимать под социальными обстоятельствами? Последние немедленно теряют свою специфику, поскольку их отличие от природных объектов питалось из источника дуалистической метафизики. То, что мир рассказывает нам о себе, детерминировано социальной и культурной позицией исследователя, но и она не является непосредственной. «Общество», в свою очередь, зависимо от «реальности», поскольку «общество» также не может похвастаться вневременной объективностью социального порядка. Люди и вещи становятся относительно друг друга, вот главный итог размышлений социального конструктивизма о естественных науках, очень трудный итог, который затрагивает основы конструктивизма, поскольку вновь напоминает о том, что вещи нужно принимать всерьез.
Книгу «Валки практики: время, возникновение и наука (The mangle of practice: time, agency, and science, 1995). Пикеринг посвящает взаимодействию «социального», «концептуального» и «материального», рассматривая конкретные научные достижения как производные этого взаимодействия. Понятно, что обособленность «социального», «концептуального» и «материального» условна. Например, «материальное» распадается на две части – природное (естественное) и техническое (культурное). «Социальное» пересекает «концептуальное» и «материальное», а «концептуальное», в свою очередь, выражено через «материальное» и «социальное».
Пикеринг защищает симметричный подход к исследованию, но, если принцип симметрии Д. Блура требовал рассматривать «истинное» и «ложное» знание как равноправное, то теперь речь идет о равных правах для всех, вещественных и невещественных, компонентов познавательного процесса. Танец действия – вот что происходит в месте встречи всех акторов, участников познавательного события, и в результате рождается новая «реальность», которая всегда больше суммы своих участников.