Выбор термина “обоснование”, или “оправдание”, возможно, является отзвуком одной из глубинных концепций, лежащих в подоснове позитивистской программы – протестантского “оправдания верой”, с помощью которого Мартин Лютер вознамерился максимально рационализировать сам процесс религиозного оправдания. Примерно такую же процедуру – “оправдание одной логикой” – позитивисты хотели ввести в области науки и абсолютизировали как “религиозную” догму, недоступную ни для каких возражений.
Одной из центральных проблем, подлежащих философскому “оправданию”, является проблема индукции, а именно, принцип выведения общих эмпирических законов из наблюдения. В дедуктивной логике вывод следует из посылок с необходимостью, если соблюдены определенные логические правила. Карнап считал возможной разработку индуктивной логики для подтверждения эмпирических законов или гипотез, созданных на основе наблюдений [284]. Но проблема приобретает дополнительную сложность, когда ученые предлагают две разные теории. Почему следует предпочесть одну другой? Первый и очевидный ответ: потому что она лучше согласуется с эмпирическими законами или наблюдениями. Если это можно установить, обращение к философии не требуется. Однако проблема не всегда имеет такое простое решение. Бывает, что теории эквивалентны, т.е. одинаково подходят для объяснения одной и той же суммы фактов. В данном случае предпочтительнее та, которая способна предсказать или объяснить новые законы или данные. Если же две теории во всех отношениях приводят к одним и тем же выводам, то, по мнению Карнапа[285], в дело вступает критерий простоты, подразумевающий также выделение различных ее типов.
Единство науки
Данный тезис является одной из линий преемства между позитивизмом XIX века и логическим позитивизмом ХХ века. Милль и Конт разработали обширные схемы отношений между науками, в которых иерархия дисциплин отражала иерархию явлений. В Европе первой половины ХХ века тезис единства науки подчеркивал математическое единство наук, а математические основы физики считались образцовой моделью науки. В США же такие авторы, как Дьюи, признавали связь между наукой и технологией.
В философском плане тезис единства науки означает, что междисциплинарные теории не должны противоречить друг другу и, следовательно, возможно совместное использование различных теорий для предсказания новых фактов. На уровне критериев подтверждения данный тезис означает, что философия науки, разработанная для одной дисциплины, – скажем, для физики, – равно применима к другой. Вероятно, главная слабость подобной позиции обнаруживается при перенесении парадигм “естественной” философии науки на гуманитарные дисциплины. Склонность философов науки использовать физику в качестве идеальной модели стала еще одной причиной междисциплинарных непониманий. Некоторые представители гуманитарных дисциплин сводили радикальное отличие первых от естественных к методологической оппозиции интерпретирующее понимание / объяснение. Поэтому во многих социальных и гуманитарных дисциплинах превалирующим методом служила та или иная версия герменевтики. Другие же полагали, что интерпретация или понимание является просто разновидностью объяснения и, следовательно, на методологическом уровне можно сохранить известную степень унитаризма. Однако следует заметить, что предсказывающее объяснение, характерное для физики, практически неприложимо к большинству феноменов, изучаемых социальными науками – потому, в первую очередь, что эти феномены слишком сложно прогнозировать. И когда гуманитариям предлагают доводы, заимствованные из физики или других естественных наук, они быстро замечают неадекватность такой экстраполяции и подвергают сомнению самую идею универсальной философии науки.
Другая плоскость разрыва между естественными и гуманитарными науками – культурное измерение, т.е. сформировавшееся в сфере науки размежевание науки и культурных феноменов, которые не являются наукой (искусство, религия). Тезис Сноу о “двух культурах”[286], по-видимому, сохраняет свое значение. К этой же плоскости принадлежит деление наук на идиографические и номотетические. Первые описывают отдельно взятые факты, вторые формулируют общие законы. Это противопоставление присутствует как в естественных науках (например, биология / естественная история), так и в социально-гуманитарных (социология / история). Применяется оно даже к различным стадиям развития одной дисциплины. Так, в рамках антропологии этнография может считаться идиографической, а этнология или социальная антропология – номотетической. Различные цели, методы и процессы формирования идиографических и номотетических дисциплин тоже способны поставить под сомнение тезис о единстве науки.
Наконец, можно упомянуть различие между упорядоченной дисциплиной и эмпирическим исследованием. В частности, Мертон[287] отличал кодифицированные, т.е. вертикально выстроенные на предыдущих данных, науки от некодифицированных, в которых новое исследование горизонтально-линеарно добавляет эмпирический материал, но не обязательно исходит из предшествующего.
В настоящее время многие философы скептически настроены в отношении междисциплинарной генерализации. По словам Дарбина, “философия науки представляет собой сейчас крайне неоднородную область… а каждая из отдельных наук со своими бесконечно разнообразными особенностями движется собственным путем, выказывая полное пренебрежение к любой модели единства науки”[288]. В принципе, конечно, можно по-прежнему защищать тезис о единстве науки в одном отношении, признавая отсутствие единства в другом, или занимать предписывающую позицию, рассматривая это единство как цель. Но лишь эмпирические исследования в тех областях, где единство явно отсутствует, могут подсказать, в какой мере подобная позиция будет реалистичной и продуктивной.
Конвенционализм
Конвенционализм, родоначальниками которого выступили Пуанкаре и Дюэм, можно считать первой значительной альтернативой позитивистской философии науки. Конвенционализм утверждает, что научные законы (например, законы механики Ньютона) и математические аксиомы (например, геометрия Евклида) не являются ни индуктивными умозаключениями, ни априорным знанием, а представляют собой своего рода квази-определения или соглашения. С конвенционализмом связаны два важных тезиса – недоопределенности и теоретической нагруженности.
Первый, видвинутый Дюэмом и Куайном, гласит: теорию можно защищать перед лицом противоречащих ей наблюдений при условии, что вытекающие из нее вспомогательные гипотезы подвергаются коррекции. Иными словами, теория недоопределена по отношению к эмпирическим данным. Пример – концепция эпициклов, т.е. малых циклов внутри планетарных орбит, которая использовалась в ранних моделях солнечной системы для объяснения наблюдений, противоречивших картине идеального кругового движения. Тезис теоретической нагруженности наблюдения был предложен Дюэмом, а затем принят Фейерабендом, Куном и Хансеном. Хотя в настоящее время признано, что теории в целом ряде отношений оформляют наблюдение и определяют его параметры, обусловленность наблюдения не считается достаточным основанием для отказа от выбора теорий.
Данные тезисы, однако, не таят в себе разрушительных последствий, как это может показаться на первый взгляд. На практике возможно разработать эксперименты, в которых вспомогательные гипотезы лучше подтверждаются существующими данными, чем проверяемая теория[289]. Далее, конвенционалистский подход не требует полного отказа от общих критериев при выборе теории. В частности, Дюэм считал, что критерий подтверждения может быть сохранен для набора теорий, в целом соответствующего совокупности эмпирических законов и обобщений. Что же касается отдельных теорий, то в число критериев выбора должны входить внутренняя связность и сочетаемость с другими теориями[290]. Более того, Дюэм допускал возможность опровержения и смены теорий (т.е. нечто подобное парадигматическим сдвигам Куна): “Для ученых было бы наивно и нереалистично упрямо и любой ценой, за счет постоянного ремонта... поддерживать ветхие опоры разрушающегося здания, если есть возможность снести его и выстроить простую, элегантную и устойчивую систему”[291]. Если учесть, что к критерию простоты апеллировал и Карнап, то в данном вопросе позиции позитивизма и конвенционализма предстают не столь противоположными, как может показаться.
Фальсификационизм и проблема демаркации
Поппер предложил критику позитивизма с иной позиции. Хотя его нередко причисляют к позитивистам, он не был членом Венского кружка и расходился во взглядах с Карнапом. Если следовать формулировкам Хакинга[292], расхождения состояли в следующем. Карнап считал значения и теорию языка принципиально важными для философии науки. Поппер считал эту материю схоластической. Карнап считал, что отличить науку от не-науки позволяет верификация. Поппер предпочитал фальсифиацию. Карнап видел выражение рациональности в теории подтверждения. Поппер полагал, что рациональность состоит в методе. Карнап был убежден, что знание покоится на первоосновах. Поппер утверждал, что никаких первооснов нет и что все наше знание подвержено ошибкам (тотальный фаллибилизм). Наконец, Карнап доверял индукции, а Поппер считал, что нет иной логики, кроме дедукции (и возродил тем самым аргументы Юма против индукции).