Анализ интересов, предложенный Эдинбургской школой, подвергся критике по ряду причин. Вероятно, самой важной является проблема приписывания. По определению Барнса, она состоит в том, «возможно ли и как именно возможно приписывать мыслительные схемы или убеждения социальным классам или иным формациям в качестве следствий их особых интересов»[343]. Многочисленные критики до сих пор указывают, что анализ интересов страдает от проблемы приписывания. Не вполне ясно, как макросоциологические оценки мотиваций можно трансформировать в микросоциологические описания мотиваций, определяющих действия индивидов. Во всяком случае, подобный анализ интересов грозил представить ученых и прочих технических акторов в марионеток, руководимых внешними интересами, а не сложным набором личных мотивов.
Альтернативой эдинбургскому подходу может быть, видимо, полная его противоположность, а именно: интересы можно рассматривать как следствие, а не как причину деятельности ученых. Теория актор–сеть рассматривает трансформацию сетевых интересов (включая и ненаучные сети) в личные интересы[344]. Анализ «фабрикования» интересов оказался весьма полезен для понимания успеха или неудачи технологий и научных теорий. Вторая альтернатива – отказ от проведения прямых каузальных связей, скажем, между классовыми интересами и двумя различными позициями в теоретическом споре в пользу анализа двух доменов как конгруэнтных или параллельных культурных кодов с похожей структурой. Такой подход открывает иные возможности исследования связей между макросоциологическими единицами (класс, раса, пол и т.д.) и содержанием науки (например, двумя теориями и т.д.) – в тех случаях, когда проблема приписывания делает выведение прямых каузальных связей неубедительным.
Батская школа, репликация и противоречия
Второе крупное течение в социологии научного знания известно как «Батская школа». Фактически она представлена только одним теоретиком – Гарри Коллинзом – к которому иногда прибавляют его учеников, Пинча и Трейвиса. Батская школа, как и Эдинбургская, вела исследования в рамках строгой программы, но, в отличие от Эдинбургской, сосредоточенной на макросоциологических интересах, занималась микросоциологическими процессами и использовала обсервационные методы. Коллинз рассматривал научные противоречия как фазу, на которой ученые и прочие акторы «пытаются, не реформируя структуру в целом, совершить крупные перемены в сфере, где все считается доказанным»[345].
Эмпирическая программа релятивизма Коллинза (EPOR) состоит из трех стадий: 1) демонстрация «интерпретативной гибкости» экспериментальных результатов, т.е. их способности соответствовать более чем одной интерпретации; 2) анализ механизмов снятия противоречий и 3) привязка вышеупомянутых механизмов к широкой социальной структуре. Для второй стадии особое значение имеет понятие «ключевого набора» экспертов и лабораторий, отражающего концепцию сети, принятую в SSK.
Пинч и его коллеги[346] распространили программу Коллинза на сферу социального конструирования технологии (SCOT). Они выделили те же стадии, что и Коллинз, но заменили некоторые термины. В частности, вместо «ключевого набора» появилась «релевантная социальная группа», а «стабилизация технологии» заменила «снятие противоречий» в научной полемике. Третья стадия – привязка снятия противоречий или стабилизации к широкой социальной структуре – как и у Коллинза, описана недостаточно детально.
Коллинз и Пинч также отличали конститутивный форум (теоретизирование, экспериментирование и публикацию результатов) от контингентного форума (участие в профессиональных организациях, привлечение новых членов, апробирования новых идей в популярных журналах и т.д.), т.е. содержание от контекста. Это различие призвано поставить под сомнение точку зрения, согласно которой деятельность в рамках конститутивного форума чисто рациональна и не зависит от случайных или социальных факторов.
Пожалуй, самым известным вкладом Батской школы в анализ противоречий является демонстрация неопределенности репликации. Если спросить ученых, как разрешить противоречие, они, вероятно, предложат повторить эксперимент. Значительная доля привлекательности науки (включая и социальные науки) состоит в нашем убеждении, что объективные данные играют первостепенную роль в разрешении противоречий. Социологическая модель Коллинза заслуживает внимания прежде всего потому, что существенно корректирует упрощенную модель репликации как чисто алгоритмического процесса, способного разрешать противоречия вне-социальным путем.
Абстрактную алгоритмическую модель репликации Коллинз делит на 6 стадий: 1) отказ от операций, не относящихся к воспроизведению; 2) отказ от операций, не являющихся экспериментами; 3) отказ от экспериментов, проводимых неподходящими людьми; 4) отказ от экспериментов, не являющихся адекватными копиями повторяемых; 5) деление результатов оставшихся экспериментов на негативные и позитивные; 6) определение, был ли предшествующий эксперимент действительно воспроизведен. Коллинз показал, что на практике принятые решения зависят от целого ряда привходящих и не поддающихся абстрактной формализации факторов, и предложил альтернативную, «энкультурационную» модель, способную учитывать неформальные знания, умения и методы интерпретации[347].
Для описания проблемы, возникающей в связи с противоречиями при репликации, Коллинз ввел понятие т.н. «регресса экспериментатора». Ключевая группа может разделиться на две партии: адвокаты эксперимента утверждают, что неудачная попытка воспроизвести эксперимент объясняется несоблюдением изначального замысла или протокола; критики возражают, что все процедуры были соблюдены и, следовательно, получено подтверждение негативного ответа. В идеале для принятия правильного решения нужно заранее знать, истинна ли проверяемая гипотеза, – хотя именно это и должен показать повторный эксперимент. По мнению Коллинза, экспериментальные навыки – своего рода искусство, которое нельзя свести к простому алгоритму; поэтому консенсус здесь достижим лишь при учете «ненаучных факторов»[348].
Коллинз возводит это соображение в ранг непременного требования эпистемологического релятивизма и утверждает, что нашел социологическое решение проблемы индукции, т.е. проблемы умозаключения от выводов из экспериментальных данных к общим законам: как только ключевая группа приходит к согласию относительно того, существует явление или нет, спор прекращается. «Не упорядоченность мира навязывает себя нашему восприятию, а, напротив, упорядоченность наших институциональных убеждений навязывает себя миру»[349]. Таким образом, схема EPOR оказывается асимметричной, потому что социальный мир предстает в ней более реальным, более структурированным и эффективным при разрешении противоречий, чем мир естественный.
Иными словами, если первый аргумент Коллинза (социальные факторы или тактики значимы для достижения консенсуса в некоторых или даже во всех случаях) – разумная коррекция наивного убеждения, что наука руководствуется нормами Мертона, то второй аргумент весьма проблематичен, поскольку перетекает в эпистемологический релятивизм. Полагая, что найдено социологическое решение проблемы индукции, Коллинз смешивает описание и предписание. Даже если он адекватно описывает, как на практике снимаются некоторые (или все) противоречия, он не дает ответа на вопрос, как следует их снимать.
Параллельно с Коллинзом свою теорию снятия противоречий разработали Энгельхардт и Каплан[350]. Она позволяет избежать релятивизма и перечисляет несколько механизмов ликвидации конфликта: утрата интереса, принуждение, консенсус, обоснованная аргументация и переговоры. Под «консенсусом» (Коллинз обозначал этим термином завершение конфликта) они понимают нечто вроде куновской смены парадигмы. Обоснованная аргументация – уступка философам в том отношении, что по крайней мере некоторые прецеденты могут следовать некоей прексриптивной модели.
Лабораторные исследования и другие микросоциологические методы
Другой альтернативой ретроспективному, историчному анализу интересов, предложенному Эдинбургской школой, стало в 1970-х – 1980-х годах наблюдение за работой ученых в лабораториях. Этот метод, иногда ошибочно именуемый «антропологией» или «этнографией» науки, правильнее называть «лабораторными исследованиями». Вероятно, самым важным понятием в данной области является «индексичность», описывающая локальные вариации критериев принятия решений в ходе научных исследований – как это формулирует Кнорр-Цетина: «Общие критерии – это проводимая пост фактум или на основании ожидаемых данных схематизация конечныхп решений, которые становятся значимыми и последовательными только в своих индексичных формах, как обстоятельственно обусловленные варианты выбора»[351]. Иначе говоря, реальная практика науки гораздо менее упорядочена, чем явствует из итоговых сообщений. Универсалистские критерии – это последующие генерализации, как правило, затушевывающие роль партикуляристских критериев в принятии решений, зависящих и от таких локальных факторов, как режим работы, доступность оборудования, разнообразие материалов, различие квалификации, рабочих навыков и т.д. Индексичность отражает не только контекстуальные или локальные аспекты научного исследования, но и непредвиденные привходящие обстоятельства[352].