В теории актор–сеть контекст и содержание неразрывно связаны. Факты и технологии перетекают по сетям, и по мере того, как сети расширяются и приобретают прочность, повышается статус знания и успешность технологии. Меняется и социальная структура. Своего рода «коперниканский переворот» адепты теории видят в идее, согласно которой социальная структура не стоит к сетям в каузальном отношении, а, напротив, является результатом конфликтов предшествовавших сетей в конкурентном поле.
Вместе с тем, теория не может внятно объяснить, почему некоторые акторы исключаются из игры и почему не все играют в равных условиях. Возможно, причина в том, что в анализах актор–сеть, как правило, отсутствуют такие категории, как раса, класс, пол, промышленные интересы и т.д. Адепты теории склонны объяснять социальное действие инструментально, не прибегая к не-инструментальным культурным значениям, которые деятель придает действию.
Критические и культурные исследования науки и технологии
Оба термина слишком широки, чтобы иметь четкое определение. В США некоторые представители STS рассматривают культурные исследования науки и технологии как продолжение различных видов социального конструктивизма (о котором речь шла выше). Термин «критический» тоже подвержен многочисленным толкованиям. В STS он иногда применяется к совокупности исследовательских традиций в таких областях, как феминизм, антирасизм, технологическое общество. Можно сказать, что области применения обоих терминов в значительной мере пересекаются, хотя и не совпадают полностью.
Обратимся для примера к критическим исследованиям технологии, основоположником которых считается Л.Мамфорд[367]. Предложенное им различие между авторитарной и демократической техникой используется до сих пор. Оно противопоставляет системо-центричные, мощные, но неустойчивые технологии индивидо-центричным, относительно слабым, но обладающим значительным потенциалом и долговечным технологиям. Мамфорд симпатизировал последним и выражал беспокойство относительно общей направленности «прогресса». В подобном ключе критиковал технологическое общество Ж.Эллюль, определявший технику как «совокупность методов, рационально разработанных и имеющих целью абсолютную эффективность (на данной стадии развития) в каждой области человеческой деятельности»[368]. Конечным результатом развития техники является гипер-рационализированное технологическое общество.
Технологический детерминизм базируется на постулате «социальное развитие определяется технологией»[369] и концепции т.н. «автономной технологии» – в терминологии Л. Уиннера[370], – согласно которой в передовых капиталистических обществах технология развивается по своим собственным законам и не поддается контролю. Уиннер предложил альтернативную перспективу: технология – продукт человеческих интересов; люди должны пробудиться от технологического сомнамбулизма и препятствовать внедрению потенциально опасных технологий[371].
Критиков технологии порой именовали «современными луддитами»[372]. Одной из попыток выйти за рамки критики технологического общества и предложить более позитивную программу стало направление т.н. «приемлемой технологии», основанное Шумахером[373]. Представители этого направления призывали развивать технологию в соответствии с требованиями местной экологии и культуры. Феминистское крыло аналитиков STS изучало влияние новых технологий на занятость и репродуктивность женщин и пришло к ряду позитивных выводов[374].
Две другие области критических исследований технологии – военные технологии и технологии организации труда. К первым относятся, например, т.н. технологии «двойного назначения», применимые как в военном, так и в гражданском секторах. Их можно использовать как инструмент манипулирования бюджетом в целях сокрытия дополнительных военных расходов. Впрочем, как считается, технологии двойного назначения не могут оказать существенного влияния на экономику в целом. Что касается трудовых технологий, то им ставят в вину граничащее с деквалификацией обезличивание труда рабочих и возрастание роли управленческого звена.
Исторические исследования науки
Хотя история науки в значительной мере дескриптивна, или идиографична, ряд критических вопросов возник из исторических исследований. В качестве примеров концептуального вклада можно привести анализ научной революции и проблему периодизации в науке. Обсуждение проблемы научной революции, т.е. возникновения современной науки, привело к появлению общих теорий научных перемен. Первые социологические концепции научной революции связывали ее с новой стадией развития Западной Европы и восходили к теориям Вебера и Маркса. Вероятно, самой известной является концепция Мертона.
Она основана на веберовской трактовке Нового времени как общего процесса рационализации, в ходе которого институции становились все более бюрократизированными и специализированными, а практика – более стандартизированной. Вебер полагал также, что аскетичное, кальвинистское крыло протестантизма способствовало развитию рационалистичного капитализма, характерного для Новой Европы. Мертон дополнил эту теорию утверждением, что пуританские религиозные ценности послужили своего рода стимулирующим образцом, плодородной почвой для ценностей новой науки. В частности, по его мнению, значение, придававшееся пуританами хорошей работе и работе как таковой, способствовало использованию экспериментальных методик в ранней новоевропейской науке. Впоследствии концепция Мертона подверглась существенному уточнению. В частности, М. Джейкоб высказала мнение, что теория Ньютона была выражением не столько ценностей пуританства, сколько либерального протестантизма, проповедуемого Англиканской церковью в конце XVII века[375].
Советский физик и историк Б.Гессен, работавший в русле марксистской традции, считал, что ньютоновская механика может быть объяснена инструментально, а термодинамика (в частности, закон сохранения энергии) развилась из обсуждения проблем, связанных с появлением паровой машины: «Как только на сцену выступает тепловая форма движения, причем она появляется на сцене именно как неразрывно связанная с проблемой ее перехода в механическое движение, на первый план выступает проблема энергии. Самая постановка проблемы паровой машины (“посредством огня подымать воду”) ясно указывает на связь с проблемой превращения одного вида движения в другой. Недаром и классическая работа Карно носит название “О движущей силе огня”»[376].
Со временем исследователи разработали культурные концепции научной революции, которые вышли за пределы таких традиционных категорий, как капитализм и протестантизм. Например, Ф.Ейтс полагает, что современная наука родилась из «кокона» распространенных в эпоху Ренессанса магических пркатик, неоплатонизма и розенкрейцерства[377]. Хотя этот тезис, вероятно, и не выдерживает критики, он плодотворен в том отношении, что служит важным напоминанием: многие ранние натурфилософы, включая Ньютона, были далеко не столь «современными» учеными, какими их традиционно пытаются изобразить, и даже сам термин «ученый» в ту эпоху не использовался.
Вопросы
Вопросы, которые, я думаю,должны быть поставлены на данном этапе:
Каковы практические следствия замены «эпистемологической конструкции» на «онтологическую»? Что нового приносит в методологию науки признание того, что «конструкция» – это свойство самой реальности? Способна ли реляционная онтология обеспечить средний путь между «порядком» и «хаосом» в методологии науки?
Отказ от поиска универсальных критериев науки/рациональности выливается в чисто описательный характер методологии науки, которая перестает быть методологией (конструктивистский принцип «следовать за акторами» и не препятствовать им «строить собственные миры»). Но тогда, откуда черпать правила «онтологического конструирования», которые, по сути, являются «правилами жизни»? Ответ «из Священных текстов» вряд ли удовлетворит философию.
В соответствии со стратегиями диалектики частичная утрата эпистемологической нормативности должна быть дополнена обретением «онтологической нормативности», которая диктуется исходным соединением бытия и блага (и которая, соответственно, становится ограничителем тому, что «все позволено»). Это открывает этическое измерение научных фактов и научной рациональности, о чем сегодня говорят постпозитивисты. Удастся ли им пройти «по линии разрыва» между онтологией и эпистемологией? Я думаю, что для этого потребовалась бы коренная перестройка всего новоевропейского мышления с его глубочайшей привычкой опираться на формально-логические конструкции. Может ли понимание того обстоятельства, что мышление обязано бытию и вещам, послужить противовесом стремлению новоевропейского разума замкнуться в границах самообоснования?
[1] Далее я буду использовать именно эту аббревиатуру, которая прочно вошла в употребление на Западе, причем не только в англоговорящей части Западного мира.
[2] Работа выполнена по индивидуальному исследовательскому гранту 08-01-0054 Научного фонда ГУ-ВШЭ.
[3] Первая кафедра такого рода была создана в 1960 г. в Университете штата Индиана, США, усилиями Норвуда Рассела Хэнсона, который ее воглавил .
[4] См. об этом Фройденталь, Г. Возникновение механики: марксистский взгляд. - Эпистемология и философия науки. 2009. № 3. С. Автор связывает как причину и следствие практику использования приводных механизмов, конвертирующих прямолинейное движение в круговое, и новое понимание движения, выраженное в трактате Джованни Бенедетти, в котором Бенедетти утверждает непрерывность прямолинейного движения на основании перевода кругового движения в прямолинейное посредством геометрической схемы.