________________________________________________________
21 Ср.: Bock, Emil. Apokalypse. Stuttgart 1951: Posaunen und Harfen, S. 167. [Стр.109]
круга, но другие, поющие теперь «пред» этими избранными. Кто эти «другие», подхватившие новую песнь, прямо не сказано. Они дают этой песни достичь слуха ста сорока четырех тысяч запечатленных, единственных на земле людей, вообще способных услышать небесную музыку. И не только услышать, но и «научиться» новой песни. Меж тем как в царстве антихриста всякому глубокому чувству людей грозит истребление, в душах «святых» под воздействием жертвы Христа прорастает совершенно новый мир чувств. В древних культурах звучали отголоски «старой песни» времен творения, изначального откровения. Древняя культура разрушается, и это знаменуют слова «повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его». Вместе с «Вавилоном» погибнет и все, что относится к «искусствам его». «И голоса играющих на гуслях, и поющих, и играющих на свирелях, и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества» (Откр. 18:22). «Новая песнь» — это расцветающая благодаря приближению человека ко Христу новая «музыка», новый мир чувствования, новая культура. Однако она уже не падет в души, как «старая песнь», словно в сновидении, здесь необходимо напряжение внутренних сил, святое «обучение». Обучение это включает свободное, самостоятельное стремление человека сознательно работать над расширением собственного внутреннего мира. «Придите ко Мне все», — говорит Спаситель, — «научитесь от меня». Сто сорок четыре тысячи запечатленных «девственны» в своем душевном начале и «незапятнанны», их духовное начало не несет на себе трупных пятен «лжи». Эти сто сорок четыре тысячи в силу «запечатления», которое еще прежде выпало на их долю (Откр. 7:3), оказались способны уберечься от начертания зверя, от «charagma» (семь раз упоминается «charagma» «зверя»: в ст. 13:16—17; 14:9, 11; 16:2; 19:20; 20:4). Печать на челе избранных превращается теперь в имя Агнца и Отца Его (Откр. 14:1). В первом предчувствии далекой цели, в шестом послании к Филадельфийской церкви дается обетование: «и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое» (Откр. 3:12). [Стр .110]
Эта троица имен превращается в двоицу в ст. 14:1, чтобы наконец в свершении небесного Иерусалима соединить воедино имя Отца и Агнца (Откр. 22:4). «И узрят лице Его, и имя Его будет на челах их». Это процесс, в котором троица сначала разделяется, а затем вновь соединяется в гармонию. В ст. 14:1 во главе угла стоит аспект жертвы.
В ст. 14:12 в седьмой и в последний раз говорится о «терпении святых», которое отныне близко к воздаянию.
После того как ряд семикратно повторяющихся слов о «терпении» закончен (в ст. 1:9; 2:2,3, 19; 3:10; 12:10; 14:12), начинается еще более мощный апокалиптический ряд из семи повторов другого мотива — обетования блаженства (в ст. 1:3; 14:13: 16:15; 19:9; 20:6; 22:7, 14), которые с этого момента следуют друг за другом все более плотно. В ст. 14:13 звучит: «отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе». Как и в гимне Архангела Михаила (Откр. 12:10), здесь тоже присутствует знаменательное слово «отныне» (arti). Здесь как бы чувствуется вопрос, загадка. Разве в гл. 7 Откровения не воспевалось уже блаженство мучеников и можно ли это превзойти? Почему же теперь говорится — «отныне»? Опять же не стоит слишком напрямую, средствами привычной нам дискурсивной логики подходить к такой проблеме. В апокалиптическом сознании временные соотношения переживаются по-иному. Предыдущий раз слово arti («ныне») встречалось в начале гимна Архангела Михаила в ст. 12:10 и, как видно из продолжения главы об антихристе (13), было «предвосхищением» — в вышнем мире победа уже одержана. Второе «arti» (в форме «отныне» в ст. 14:13) по сравнению с первым есть «послесловие», обращение к свершившемуся. Нечто уже осуществленное только теперь высвечивается в окончательной победоносной осознанности. Так и мученики, о которых прежде шла речь, «умерли в Господе». Но когда прозвучала седьмая труба, всё уже вступившее в силу опять предстает в совершенно новом свете, по аналогии с процессом познания, когда нечто давно известное вдруг как бы поворачивается новой стороной.
Как и при первом явлении мучеников в ст. 6:11, в ст. 14:13 слово «успокоятся» («Они успокоятся от трудов Своих») означает не кладбищенский покой, но некий глу- [Стр.111]
бокий вздох духа. Апокалипсис вновь и вновь показывает, что умершие не пребывают в праздности. «Успокаиваются» они от «трудов», от мучений, сопутствующих любому земному деянию. Адам и Ева после грехопадения не были «осуждены к трудам» — ведь они прежде возделывали и охраняли райский сад. Как проклятие ощущаются труды, связанные с «волчцами и терниями». Вот от этого негативного элемента земной деятельности и освобождаются святые, дабы совершать деяния, которые могут происходить в спокойной гармонии. «Покой» их не нарушается — нет больше ни долгов, ни земных грехов. Труды, которые совершены человеком на земле, не ограничены тем, что есть, так сказать, «тело их поступка». Проистекая от человека, труды его определенным образом одушевлены сообразно его чувствам и несут в себе определенную духовную «интенцию». «Доброе дело», совершенное с эгоистической целью, не является «добрым», ибо «тело поступка», которое со стороны, возможно, и выглядит вполне благопристойно, оскверняется корыстной оглядкой на цель. Человеческие поступки суть конкретные сверхчувственные существа; следуя по пятам за совершившим их человеком, они становятся после смерти реально ощутимы. Деяния же тех, о ком в ст. 14:13 Откровения говорится как об отныне блаженных, не нарушают их покой в посмертном бытии, но, напротив, способствуют тому, что умершие праведники могут пережить в духовном покое вздох облегчения — ибо «дела их идут вслед за ними». Обетование блаженства умершим подводит к пришествию Сына Человеческого на белом облаке, и это пришествие, как уже отмечено, не совпадает в Апокалипсисе с концом мира.
Несколько видоизмененный мотив «новой песни» встречается в третий и последний раз в гл. 15, где подготавливается излияние чаш гнева Божия, которое с необходимостью предшествует последнему свершению. И снова здесь заметен шаг вперед. Впервые, в ст. 5:8, эту песнь пели вышние существа ближайшего к Богу круга. В ст. 14:2 «новую песнь» уже подхватывают более отдаленные круги, так что она достигает ста сорока четырех тысяч избранных, которые вознесены на гору Сион и учатся этой песни. Здесь под гуслистами и певцами однозначно подразумеваются [ Стр.112]
христиане, «победившие зверя» (15:2) и тем вызволившие себя из области, где властвует «зверь», из области насилия, совершаемого начертанием имени его. Они стоят на «стеклянном море», чей первозданно чистый кристальный мир явлен теперь смешанным «с огнем» — вышнее единство яснейшей чистоты и жаркого огня любви, к которому теперь продвинулось мировое бытие от своего изначально сотворенного облика. Ведь провидец впервые созерцал «море стеклянное, подобное кристаллу», в начале, в великом видении престола в гл, 4 (4:6). «Победившие зверя» играют на «гуслях Божиих». Некогда Давид своей игрой на гуслях заставлял злого духа отступить от Саула. На этот раз «новая песнь» получает другое именование — «песнь Моисея, раба Божия, и песнь Агнца» (Откр. 15:3). Образцом эсхатологического события является в апокалиптической традиции великий переход через Чермное море после исхода из обреченного казням Египта. Исход из Египта совершался под знаком жертвы пасхального агнца. Исход из погружающегося в бездну, запечатленного «зверем» мира становится возможен благодаря жертве истинного пасхального Агнца.
Словами о «победивших зверя и образ его», о вышедших из заколдованного круга, из области «зверя», и в «песни Моисея» возвещается предстоящий теперь великий «исход», «exodus», прологом которого являются все случившиеся прежде события исхода. В притче о пшенице и плевелах тому и другому дано прорастать друг в друга, пока не наступает время жатвы, когда одно отделяется от другого. Живущие на земле христиане в терпении сносят режим «зверя». Люди же, уклоняющиеся от Бога, продолжают ожесточаться (Откр. 16:9,11,21). «Великая блудница» — «Вавилон» — «упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых» (Откр. 17:6). В земном мире, которого не коснулось христианство, который явлен как «великий город Содом и Египет» и изображен в виде поверженного в конце концов в бездну «Вавилона», противоположного образу небесного Иерусалима, — в этом нехристианском мире «найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле» (Откр. 18:24). Звучащий с неба призыв: «Выйди от нее [т. е. от блудницы, [Стр. 113]
из Вавилона. — Р.Ф.], народ (loas) Мой» (Откр. 18:4) — знаменует последний «exodus», последний исход. Засим следует катастрофа «великого города», которая, согласно ст. 16:19, предваряется рядом стадий падения.
За гл. 18 следует видение «всадника на белом коне» и его воинства. Здесь Христос именуется своим высочайшим именем — «Слово Божие» (Откр. 19:13). «Я воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый» (Откр. 19:14). Кто же это, что это за воинство следует Слову Божию? Совершенно отчетливо сказано об этом в одном из предшествующих пассажей Апокалипсиса. После того как уже в ст. 16:16 месту решающей битвы провидчески дано имя Армагеддон, в ст. 17:14 дается предвидение самой этой битвы. Вражьи силы «будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их; ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей, и те, которые с Ним, суть званые и избранные и верные». Здесь появляется тот же эпитет, что и в ст. 19:16: «Царь царей и Господь господствующих». Этот титул вполне под стать великим царям Востока — вновь, как уже часто бывало, Апокалипсис прибегает к устоявшимся оборотам, наполняя их совершенно новым смыслом. Здесь царский титул обозначает не обладателя сверхвласти. Его нужно понимать вполне буквально: «Господь господствующих». Христос может открыть свою истинную, действующую в человеке суть, только когда Он повелевает не рабами и не попутчиками, но когда за ним добровольно идут зрелые, сознающие свое «я» люди, которые сами внутренне властвуют собою, «царствуют» в своем «я». Пролог Евангелия от Иоанна гласит, что Христос пришел «к своим» (idioi), которым именно благодаря пробудившейся в них силе «я» должно было бы стать «Его», но они, искалечив свое «я» в эгоизме, не приняли Его: «пришел к своим, и свои Его не приняли» (Ин. 1:11), — однако это отвержение Христа не было всеобщим: «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими» (Ин. 1:12). Принявшие Христа в свое собственное бытие как великое «самоотверженное "Я"» суть поистине «Его». Они не те, кого называют «правителями», «господами», но они поставили внутреннюю властную силу «я» на службу Христу, который, говоря словами Новалиса, есть [Стр.114]