Профессия компьтерного дизайнера обретёт еще один полноценный и актуальный в общекультурном контексте профиль: творец миров. Ну, со-творец – хотя времена, когда и один в поле воин, могут вернуться.
А оп-арту, знакомому сегодняшнему жителю интернета по рубрике «Улыбнись», в новой космогонии уготована, по всей видимости, роль вундерваффе: в союзе с 25-ым кадром и нейролингвистическим программированием вышибать слезы радости и горя из электората «на глубине коленного рефлекса». «Магические» формулы, вроде «Да-да-нет-да», для выборов – от президента до зубной пасты.
Манипулятивная сущность электронных демократий
(это не столько обвинение, сколько, вслед за Константином Крыловым, констатация нежелания «гражданского общества» заниматься гражданскими делами: «Пробуждение от идиотизма», компиляция, отрывки –
«Мне могут возразить, что для современных обществ как раз характерна "социальная озабоченность" и "социальная активность" граждан, которые только и делают, что вмешиваются в общественную жизнь с какими-нибудь "инициативами доброй воли" - скажем, участвуют в движении против абортов, борются с дискриминацией цветных, занимаются благотворительностью - да и, в конце концов, просто ходят на выборы. Я, со своей стороны, просто обращу внимание читателя на то "оскорбительно ясное" (как сказал бы Ницше) обстоятельство, что все эти занятия являются - по своему экзистенциальному статусу - ни чем иным, как развлечениями, пусть даже и дорогостоящими. То, что сами развлекающиеся относятся к своим развлечениям серьезно, говорит лишь о том, что они вообще очень серьезно относятся к своим развлечениям, что свойственно идиотам. Тем не менее, правило "потехе час" всегда неуклонно соблюдается: чтобы убедиться в том, что это именно развлечения (пусть даже очень захватывающие), а не что-то иное, достаточно сравнить отношение граждан развитых идиотий к своим "общественным нагрузкам" - и к по-настоящему серьезным вещам: деньгам и карьере. Можно сказать, что пресловутое "гражданское общество" является всего лишь своеобразным (и далеко не самым важным) сектором шоу-бизнеса - или, если угодно, просцениумом "общества спектакля".
Впрочем, у "гражданского общества" есть еще одно применение - разрушительное: как показал пример Польши 80-х, Сербии 90-х, а сейчас – Украины... Интересно отметить при этом, что непосредственной целью большинства участников такого рода движений является либо чистое желание развлечься (пусть даже и чем-то рискуя), либо ненависть к властям как к главной помехе для развлечений. О том свидетельствует и все более отчетливо проявляющаяся "карнавальная" природа соответствующих политических акций. <…>
В развитых идиотиях (например, в Европе и США) для того, чтобы хоть как-то держать население "в форме", в массовое сознание внедряются искусственные психозы: культ "отличной фигуры", почти обязательные занятия спортом, панический страх перед некоторыми продуктами (например, содержащими холестерин) и так далее. Однако все это помогает только в качестве паллиативов. <…>
На этом же допущении и работает современная террористическая логика. Террористы предъявляют своим врагам (допустим, "властям") неких схваченных ими непричастных (к действиям их врагов) людей, дальше непричастные переименовываются в невиновных ("ни в чем не повинных"), тем самым de facto враги террористов ("власти") становятся виноватыми (в том числе – виновниками совершающегося теракта). Свою вину они обязаны искупить, выручив невиновных - но по их милости попавших в переплет - людей. Выполнив требования террористов, если уж не остается иного выхода. И даже если выход остается, но он "слишком опасен". Никакая "чертова грязная политика" не стоит жизней людей.
Следовало бы, однако, уточнить - что означает статус "непричастности", присвоенный (по молчаливому согласию всех заинтересованных сторон) так называемому "простому обывателю". То, что "непричастность" и "невиновность" - разные вещи, в этом случае не вспоминается. Не вспоминается и то, что само понятие "непричастного гражданина" есть оксюморон: гражданин, не участвующий в гражданских делах, либо не гражданин (а, в лучшем случае, подданный, причем неизвестно, чей подданный), либо все же к чему-нибудь да причастен (хотя бы как получатель общественных благ).
Попробуем для начала прояснить общественный статус "непричастных". Идеальный "непричастный" (он же образцово-показательная жертва) - это человек, не носящий погон, не отдающий приказов и не являющийся публичной фигурой (из тех, кого "читают" или "смотрят по ящику"). Древние называли таких idiothV, "идиотами": в первоначальном смысле это слово означает, собственно, "сугубо частное лицо", в противоположность "человеку политическому"[2 Аристотель определял "человека" как zoon politikon.]. Греческое слово, усвоенное римлянами, с самого начала имело оттенок "органического дефекта", сопряженного с "пороком": с неспособностью к общественной жизни. Слово это понималась ими именно как неспособность, то есть слабость (в двойном значении - наподобие невежества, объясняемого как природной глупостью, так и неусердием в учебе). В позднейшем словоупотреблении idiothV - это "профаны", "непосвященные", и только потом, в дважды переносном смысле, - "клинические сумасшедшие".
Вернемся, однако, к классике, когда "идиотами" называли именно не участвовавших в общественной жизни. "Идиотам" (они же "подлый люд", "негодные людишки") противопоставлялись "благородные мужи" - то есть воины, ораторы, правители. В древних демократиях "благородными" считались вообще все свободные - а тем, кто недостаточно убедительно демонстрировал свое "благородство", приходилось искать объяснения своему "идиотизму". Отчасти извиняющими (но все-таки не до конца) обстоятельствами считалась разного рода немощи - бедность, старость, физические дефекты, а также некоторые особого рода "служения" (например, жреческое) или специфические убеждения (в тех обществах, где наличие убеждений ценилось).
В деспотиях же идиотизм, хотя и не уважался, но был желателен - по крайней мере с точки зрения правителей и их клик: "идиотизм" как позиция воспринималась ими как проявление лояльности. Идиоты не вмешиваются в сферу интересов деспота - и тем уже хороши. Деспот не верит в бескорыстное усердие подданных. Собственно, "деспотия и тирания" могут быть отделены как от демократии, так и от справедливой и популярной монархии именно по этому признаку: отождествлению идиотизма с лояльностью.
Основной парадокс современных обществ (в том числе - и современного российского общества) состоит в том, что, ни в коей мере не будучи деспотиями, они, тем не менее, поощряют и поддерживают идиотизм, более того - делают идиота (в качестве "частного" - как "ни-к-чему-не-причастного" лица) образцом социально-приемлемого поведения. Поэтому, кстати сказать, имело бы смысл именовать подобные общества не "демократиями", а идиотиями. <…>
Современные идиотии ... могли бы поставить в тупик политика древности. Он уверенно сказал бы, что такого рода общество может управляться только насилием. Демократическая идиотия должна капитулировать перед первой же бандой головорезов-отморозков.
Примерно теми же соображениями вдохновлялись все те, кто - в разное время - надеялся на скорый закат западной демократии. К началу XX века всем сколько-нибудь здравомыслящим людям представлялось, что демократия себя изжила. Вопрос был только в том, что именно придет ей на смену - какой-нибудь вариант социализма (как то думало большинство "прогрессивно мыслящих интеллектуалов") или же откат в архаику (как надеялись их противники). Тем не менее, к началу XXI века "либеральная демократия" (реальная, или хотя бы признаваемая как ценность на государственном уровне) победила в мировом масштабе.
Отчасти это было связано с подавляющим техническим превосходством западных стран. Фактически, серьезная угроза Западу извне, со стороны каких-нибудь "диких кочевых племен", была ликвидирована еще в XIX веке, а для купирования внутренних угроз хватало полицейской рутины. Удачный итог двух мировых войн, когда две величайшие недемократические державы дважды перегрызли друг другу глотки, закрепил успех. Тем не менее, нельзя не заметить, что события типа тех, которые произошли в Париже в 1968 году, - по традиционным меркам, малозначительные беспорядки, ликвидируемые несколькими выстрелами в толпу, - оказались серьезным испытанием для общества. Причем проблему составляли не сами бунтовщики (их было мало, и ничего опасного они не могли сделать при всем желании), а массовое восхищение, которое охватило идиотизирующие массы. Вместо того чтобы "по-охотнорядски" встать на защиту родных буржуазных ценностей, европейские буржуа аплодировали тому, что казалось им красивым спектаклем, причем все симпатии были на стороне "восставших студентов".
В этом смысле, если на Западе что и изменилось после 11 сентября, так это одно: уровень отторжения идиотических масс от власти. Грубо говоря, в Америке (и, в некоторой степени, на Западе в целом) массы вновь полюбили свое правительство. Эта любовь, однако, имеет истерический и компенсаторный характер: уровень отчуждения масс от власти не изменился. То, что мы видим, - скорее иллюзия "национального единения", чем оно само. Общество спектакля изобразило свое "преодоление" - что, однако же, является продолжением того же спектакля: show must go on.
Впрочем, эта иллюзия была, по всей видимости, полезна - поскольку позволила в короткий срок ликвидировать ряд важных демократических институтов и создать ряд других, более напоминающих идеократические.