Наконец мы видим, что государственный интерес как рациональное управление, способное усилить мощь государства в согласии с ним самим, предваряется построением определённого типа знания». (18, с. 301)
«Управление людей людьми – вне зависимости от того собраны ли они в небольшие или в крупные группы, идёт ли речь о власти мужчин над женщинами, взрослых над детьми, одного класса над другим или бюрократии над населением, - предполагает определённую форму рациональности, а отнюдь не физическое насилие». (Там же, с. 316)
М. Фуко предлагает разрубить подавляющие человеческую свободу отношения власти и рационального мышления: «Поэтому те, кто сопро-тивляется определённой форме власти и восстаёт против неё, не должны довольствоваться изобличением насилия и критикой отдельного института. Недостаточно судить разум в целом. Необходимо поставить под вопрос действующую форму рациональности…
Достаточно исследовать рациональность зарождавшегося государства и посмотреть на первый полицейский проект, чтобы понять, что с самого начала государство было одновременно индивидуализирующим и тоталитарным. Противопоставлять ему индивида с его интересами представляется столь же необоснованным, как и противопоставлять сообщество его требованиям.
Политическая рациональность развивалась и устанавливалась на всём протяжении истории западных обществ. Вначале она была укоренена в идее пастырской власти, затем в идее государственного интереса. Индивидуализация и тоталитаризация являются её неизбежными следствиями. Освобождение может состояться только в виде выступления против самих основ политической рациональности, а не против одного из её следствий». (Там же)
Иными словами, автор, критикуя классовую обусловленность интеллектуальной жизни буржуазного общества, стремился разрушить его идеологические механизмы, оправдывающие порабощение человека человеком путём разрушения системного знания.
В беседе с Д. Тробадором (1978г.) М. Фуко критикует представителей Франкфуртской школы за то, что они считали, что человеку свойственна постоянная природа, которую либо стимулируют, либо уродуют общественные отношения. По мнению же Фуко, никакой постоянной природы у человека нет, и «на протяжении всей истории люди непрестанно строили самих себя, то есть постоянно изменяли свою субъективность, формировали себя с помощью бесконечной и многообразной серии различных субъективностей, которые никогда не иссякнут и не приведут нас к тому, что есть человек». (18, с. 257)
Несмотря на внешнее сходство позиции Фуко с марксизмом в понимании непостоянной природы человека, он не вернулся к анализу социального генезиса сущности человека, а описывает её как спонтанную реализацию, зависящую от внешних факторов, степень воздействия которых на последнюю просчитать нельзя. Между тем, на практике эти факторы – моральные нормы, ценностные установки, воспитательные механизмы, дух конкуренции за место под солнцем формируются в рамках того же классового общества и с раннего детства задают траекторию развития индивида. Системное же знание является лишь одним из таких факторов, причём не только легитимизирующим систему насилия в обществе, но и дающим возможность для развития критического мышления, чему есть множество примеров в истории. Постструктуралистское же уравнивание в правах самых противоположных концепций, интерпретаций и мнений в современном быстро меняющемся мире оказывается даже более выгодным господствующему классу, чем рационализм, позволяя вообще никак не обосновывать свою идеологию, а преподносить её как некую данность. Критерием учёности в таком случае служит принцип – тот лучший учёный, кто лучше говорит.
И. Ильин пишет: «Все основные представители постструктурализма (Ж. Деррида, Ж. Делез, Ф. Гваттари, М. Фуко, Ж. Лакан, Р. Барт, Ю. Кристева), что, кстати, очень характерно вообще для теоретической мысли конца XX в., активно используют художественную литературу для доказательства и демонстрации своих гипотез и выводов. В этом отношении постструктурализм, …находится в общем русле той тенденции научного мышления современности, для которого изящная словесность стала испытательным полигоном для разного рода концепций философского, культурологического, социологического и даже научно-естественного характера. …Сама специфика научного мышления, заострённого на языковых проблемах и апеллирующего не к языку логического и строго формализованного понятийного аппарата, а к языку интуитивно-метафорических, поэтически многозначных понятий, вызывала повышенный интерес к проблематике литературно-художественного свойства. …При таком подходе литературоведение, со своей стороны, перестает быть только наукой о литературе и превращается в своеобразный способ современного философствования». (6, с. 15)
Междисциплинарная природа постструктуралистской мысли как рефлексии на современное состояние гуманитарных наук, рефлексии, берущей в качестве точки отсчета тезис о художественно-литературном по самой своей сути характере человеческого мышления, нашла наиболее яркое выражение в текстах Ж.Деррида, на авторитет которого, вне зависимости от степени приятия или неприятия его идей, ссылаются все, кто занимается данной проблемой. При этом его всемирная популярность находится в вопиющем противоречии со сложностью его манеры изложения своих идей.
«В своей ранней работе «Структура, знак, и игра в дискурсе о гуманитарных науках», впервые представленной в виде выступления на конференции «Наука о человеке» в 1966 г. в Университете Джонса Хопкинса, Деррида – отмечает И. Ильин – сформулировал практически все основные положения своей системы взглядов, составившие впоследствии «обязательный канон» теории постструктурализма: идея децентрации структуры, идея «следа», критика многозначного понятия «наличие» и концепции «целостного человека», а также утверждение ницшеанского принципа «свободной игры мысли» и отрицание самой возможности существования какого-либо первоначала, «первопричины», или, как его называет ученый, «происхождения» любого феномена, его origine». (7, с. 19)
Деррида в отличие от теоретиков Франкфуртской школы, утверждавших, что любой стандартизированный язык, язык клише является средством утверждения господствующей идеологии, направленной на приспособление человека к существующему строю, уходит в своих работах от социального аспекта и оперирует крайне абстрактными проявлениями «господства» вообще, господства, выразившегося в системе западных «логико-грамматических структур». (4, с. 231)
Вся восходящая к гуманистам традиция работы с текстами выглядит в глазах Дерриды как порочная практика насильственного «овладения» текстом, рассмотрения его как некоей замкнутой в себе ценности, вызванного ностальгией по утерянным первоисточникам и жаждой обретения истинного смысла. Поэтому он и утверждает, что понять текст для гуманистов означало «овладеть» им, «присвоить» его, подчинив его смысловым стереотипам, господствовавшим в их сознании. В этой перспективе становится очевидным, что в основе деятельности Дерриды лежит тот же импульс, который определил разоблачительный пафос всей западной постструктуралистской мысли: доказать внутреннюю иррациональность буржуазного (возводимого в ранг общечеловеческого) образа мышления, традиционно и, с точки зрения постструктуралистов, более чем незаслуженно и даже незаконно претендующего на логичность, рациональность, разумность и упорядоченность, что в целом и обеспечивало его «научность». Именно этой традиционной форме научности и должна была противостоять «грамматология» - специфическая форма «научного» исследования, оспа-ривающая основные принципы общепринятой «научности». (5, с. 241-242)
Обилие оговорок и закавыченных понятий в работах Деррида и других теоретиков данной философской рефлексии показывает последовательное стремление последней к обновлению не только методов и объектов исследования, но и самого метаязыка. То есть в этом плане, несмотря на неприятие многими постструктуралистами обозначения своих «дискурсов» некоей концептуальной системой, можно говорить о смене философско-методологических парадигм в последней трети 20 века.
Методологический агностицизм постструктурализма в культуре постмодернизма был реализован как отказ от серьёзности и всеобщий плюрализм. Различие между постмодернизмом и постструктурализмом состоит, в первую очередь, в том, что если постструктурализм в своих исходных формах ограничивался сферой философско-литературоведче-ских интересов, то постмодернизм уже в 1980-е гг. стал претендовать на выражение общей теоретической надстройки современного искусства, философии, науки, политики, экономики, моды – идеологической надстро-йки классового общества постиндустриальной эпохи.
Парадокс того, как антисистемные и бунтарские по своим истокам идеи постмодернизма легли в основу идеологии общества господства и подчинения, является хорошей иллюстрацией мысли автора книги «Собственность и управление», посвященной социальным процессам классового общества, В. Бугеры: «Любые идеи и фразы можно использовать для укрепления власти капитала, если ловко использовать их и умело организовывать и направлять их сторонников…». (2, с. 256)
.
3. Пути преодоления кризиса социогуманитарного знания.
В докладе вице-президента Российской Академии Наук В.П. Борисен-кова на собрании, посвященном её 60-летию, было отмечено, что в информа-ционную эпоху «создаются объективные предпосылки для пересмотра теоре-тических основ и технологий системы массового образования…Преодоление репродуктивного стиля обучения и переход к новой образовательной пара-дигме, обеспечивающей познавательную активность и самостоятельность мышления учащихся, является одним из стратегических направлений в мо-дернизации образования. Школа должна научить мыслить и научить учить- ся – вот педагогические императивы современной эпохи». (См. 8 с. 21)