Так, например, в Карачаево-Черкесии в настоящий момент является острой проблема чеченских беженцев. Официально их зарегистрировано в миграционной службе около 4 тыс. человек. Реально, как признают в МВД республики, их количество не поддается точному учету, так как большинство чеченцев живет в Карачаево-Черкесской Республике нелегально. Приблизительно чеченская диаспора в республике насчитывает около 22 тыс. человек. В результате получается, что беженцев из Чечни в Карачаево-Черкесии больше, чем, например, коренных ногайцев. А если их численность будет продолжать расти, то они могут превысить и численность абазин, и черкесов. Такой стремительный наплыв беженцев волнует жителей республики, так как подрывает сложившееся межнациональное равновесие, традиционные отношения между коренным населением. Этот процесс усугубляют сами беженцы. Они организовали и официально зарегистрировали свою национально-культурную автономию. После этого чеченская диаспора начала предпринимать наступательные шаги в кадровом, этнодемографическом и информационном пространстве республики. Руководство диаспоры стремится институировать чеченцев в качестве нового коренного народа с получением определенных привилегий и распространением влияния на все сферы общества и хозяйственной жизни республики. При этом чеченские беженцы игнорируют местную культурную среду, сложившуюся систему национальных «сдержек и противовесов» в республике, когда ни один народ не может получить что-либо за счет другого. Это приводит к конфликтам и стычкам на бытовом уровне с местным населением.
Вместе с тем, перемещение в этнически родственную среду несет наименьший объем угроз для этнокультурной безопасности России и основных социальных субъектов, объектов. Тем не менее, и оно порождает ряд проблем. Прежде всего, это проблема оказания помощи беженцам и вынужденным переселенцам, обустройства трудовых мигрантов. Неэффективное ее решение ведет к маргинализации больших групп населения, росту конфликтогенного фона в местах прибытия.
Еще большую угрозу несет вариант, когда принимающую и прибывающую группы разделяет разная этничность. В этом случае культурная дистанция между ними значительно больше, чем при встрече групп, принадлежащих к локальным вариантам одной культуры. Возможны также религиозные различия, могут быть резко контрастными поведенческие стереотипы. В результате приток иноэтничных мигрантов может спровоцировать заметное усиление негативных этнических стереотипов и этнофобий, уже отложившихся в "культурном генофонде" принимающей стороны. И тогда к отмеченным социальным издержкам миграции добавляются новые.
При этом происходит увеличение численности мигрантской группы на конкретной территории, увеличивается и одновременно возрастает ее культурная дистанцированность от основных жителей. Формируются замкнутые этнические общины, чему сильно способствует распределение мигрантов и коренных жителей по разным сферам приложения труда, развитие других вариантов этносоциальной стратификации.
В ряде регионов мигранты "выдавливают" коренных жителей из наиболее прибыльных секторов местной экономики, способствуя обострению на локальных рынках труда[7]. «Прибывающие в край славяне, -пишут Е.В. Крицкий, М.В. Савва, - заняты в основном в народном хозяйстве, мигранты неславянского происхождения больше ориентированы на коммерческую деятельность, торговлю и сферу обслуживания. Это раздражает местное население. Тем более, что известны многочисленные факты, когда мелкие торговцы-мигранты, нанимая продавцов из среды местных женщин, ставят обязательным условием работы сожительство с работодателем. В условиях отсутствия эффективного федерального законодательства такие случаи зачастую провоцирует местных жителей на противоправные действия»[8].
Среди наиболее ущемленных в социальном плане мигрантов могут распространяться девиантные формы поведения, и не просто какие-либо отклонения в социальном смысле, а именно наиболее общественно опасные формы в виде преступной деятельности. В свою очередь, в некоторых случаях девиантное поведение тех или иных представителей конкретного этноса, в особенности на первоначальных этапах, может носить вынужденный характер. Этому, как правило, способствует ряд субъективных факторов (несовершенство законодательства, отсутствие выверенной миграционной политики) социальная незащищенность данной категории и многие другие факторы. Ввиду этого представители национальных меньшинств сталкиваются с острой нуждаемостью, неустроенностью. Это вынуждает создавать свои землячества, где люди объединены по проблемам, интересам и менталитету. Эта тенденция в настоящее время заметна как на бытовом уровне, так и в обществе в целом. При этом такая этническая общность чаще всего закрыта, члены тесно связаны не только общей групповой моралью, но часто и родственными узами. В поисках источников к существованию они бывают вынуждены искать любой доступный способ заработать, во многих случаях незаконный, нередко обращаясь за помощью и покровительством к представителям своей национальной диаспоры на принимающей территории. Зачастую совершая вынужденное противоправное действие, далее лицо осознает легкость такого пути, и единичный случай превращается в систематическое поведение. Тем самым эти лица либо сами образуют этнические преступные группировки, заполняя пустующие преступные ниши, либо рекрутируются уже действующими этническими преступными группировками.
Для мигрантов из стран СНГ кроме проблем, разделяемых ими с российскими мигрантами, возникают и свои, специфические. Прибывая в Россию, бывшие "союзные братья" сосредоточиваются - в значительной мере вынужденно - в отраслях занятости, обеспечивающих быстрые, а зачастую и крупные доходы, прежде всего в торговле. Вызвано это тем, что им нужно зарабатывать не только для собственного выживания и обустройства, но и для поддержания оставшихся за рубежом родственников. По расчетам экономистов, только азербайджанская диаспора в России переводит на родину от 1,5 до 2,5 млрд. долл., что превышает бюджет Азербайджана, равный примерно 1,4 млрд. долл.[9]
Причем довольно часто они осуществляют эту деятельность незаконно или с явными нарушениями закона (невыплата налогов, незаконные банковские операции, отмывание денежных средств, добытых преступным путем, легализация незаконно приобретенного имущества). Все эти факты не могут не вызывать недовольство коренного населения. В особенности это имеет место тогда, когда мигрантские группы хорошо сплочены, демонстрируют чувство превосходства по отношению к "местным" и не обнаруживают заметного стремления к тому, чтобы интегрироваться в принимающую среду. Ответ "коренных" жителей на такое поведение "пришельцев" - всплеск ксенофобии, нередко сопровождаемый этническими погромами[10]. Ярким примером в данном случае могут служить события в Кондопоге (Карелия). Во время драки между местными жителями и выходцами с Кавказа, произошедшей в ресторане "Чайка" в ночь 30 августа 2006 г., были убиты двое жителей Кондопоги и еще четверо получили ранения. Драка спровоцировала стихийные митинги протеста, которые переросли в массовые беспорядки и погромы имущества проживающих в городе представителей чеченской диаспоры[11].
При этом в данном случае с обеих сторон были совершены противоправные действия, которые имеют свою определенную криминологическую характеристику. И прежде всего в данном случае следует обратить внимание на причинный комплекс, породивший массовое нарушение закона (в прокуратуре Карелии обвинения предъявлены по ст. 105 "убийство" и 213 "хулиганские действия, повлекшие тяжкие телесные повреждения"). Кроме того, прокуратура возбудила 17 уголовных дел в отношении участников массовых беспорядков, в результате которых были сожжены и разгромлены несколько торговых точек и автомобилей, в небольшом городе и за очень короткий срок. По оперативным данным, чеченцы контролировали рыночную торговлю и ресторанный бизнес в Кондопоге. Как выразились представители правоохранительных органов города, чеченцы зарабатывают, оказывая "предпринимателям охранные услуги". Впрочем, чеченцы и сами этого не скрывают, только смысл объясняют иначе, "мы тут всех защищаем". «Хотя кроме бандитских разборок была и провокация - провокация межэтнических столкновений», - заявил Б. Грызлов[12].
Но все же именно девиантное поведение некоторых представителей тех или иных этносов из этнического меньшинства (в большинстве своем носящих систематический характер), по сути, является потенциальной стадией для возникновения межэтнических столкновений, а когда эта потенциальная стадия на той или иной территории перерастет в реальную и достигнет эскалации - вопрос времени и стечения ряда других обстоятельств. Подтверждением этому является тот факт, что происшествия в Карелии - это не единичный случай. Незадолго до событий в карельской Кондопоге аналогичный случай, хотя и получивший меньший общественный резонанс, произошел в небольшом городке Сальске Ростовской области. В данном случае конфликт возник по тем же самым причинам между коренными жителями города и представителями дагестанской диаспоры, обосновавшейся в этом городе. Представители дагестанской диаспоры начали переселяться в Сальск сравнительно недавно, в это же время можно отметить возникновение определенной социальной напряженности, конфликтности, существовавшей в отношениях между местными жителями города и приезжими, которые уже по истечении довольно короткого времени стали заявлять о себе как "хозяева" города, по оперативным данным, взяв под контроль торговый, ресторанный бизнес в этом городе. До стадии эскалации конфликта на этой почве различные правонарушения с обеих сторон носили регулярный характер. По словам главы Сальского УВД Евгения Пономарева, рано или поздно все это должно было закончиться трагедией - все предпосылки для этого были. Апогей конфликтных отношений между дагестанцами и русскими - гибель пяти человек[13]. Аналогичная ситуация возникла в одном из сел Омской области между узбекскими гастарбайтерами и местными жителями, в результате погибли двое коренных жителей поселка[14].