Лев Николаевич задаётся вопросом, какова роль церкви в истории и современном обществе? Люди сами отбросили противное учению, как то: рабство, религиозные казни и т.д., и церкви ничего не осталось, как принять свершившееся. Но от церкви, по сути, ничего не осталось, и мир уже живёт без неё. Ни в одной из областей жизни церковь не принимает активного участия. Государственные дела вершатся без ведома церкви, искусство если раньше было в лоне церкви, то сейчас отошло, наука так и вовсе враждебна церкви. Но как же это может быть так, если существует сильный институт церкви?
Чтобы разрешить этот вопрос, Л.Н. Толстой обратился к вопросу об отношении христианского учения к современной жизни. Может ли церковь быть оплотом нравственности в современном обществе? Ответ Толстому представился неутешительным: церковь отжила своё, она больше не нужна. Мир – сам по себе, церковь – сама по себе. Но люди не могут жить без морально-этических норм, поэтому теперь миру, даже живущему вполне самостоятельно от церкви, нужны какие-то новые нравственные основы жизни. Л. Толстой предлагает «сознательно принять те истины учения христианского, которые прежде бессознательно вливались в человечество через орган церкви, и которыми теперь живо ещё человечество»[48].
Выбор Толстого не случайно пал именно на христианство. Лев Толстой убеждён, что учение Христа сильно тем, что оно не метафизическое учение о недоступном пониманию, а учение о жизни. Учение Христа шире, чем мировоззрение современного человека, и учение это включает его в себя, но и дает людям к их мировоззрению и ещё нечто, что помогает им обрести счастье. Любой христианин, философ, простой человек может продолжать верить в то, во что верит, это не мешает ему исполнять закон Христа, то есть не гневаться, не блудить, не убивать и так далее.
Но классическое богословие утверждает то, чего нет, и отрицает то, что существует, и при этом разными методами (одним из которых, в частности, является и православная обрядность) отвлекает внимание человека от самостоятельного обдумывания своей жизни, а значит, и правильного поведения по божественным законам. Поэтому, по мнению Льва Николаевича, важно понять и начать исполнять нравственное учение Христа и делать это искренне, от души, а не исповедовать христианство, исходя из правил приличия.
Некоторые духовные лица обвиняют Льва Толстого и в том, что он якобы помышлял создание новой религии, ссылаясь на запись в его дневнике 1855 года: «Разговор о божественном и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества: религии Христа, но очищенной от веры и таинственности; религии практической, не обещающей будущего блаженства, но дающей блаженство на земле». Речь о такой религии, которая бы давала счастье человеку не после смерти, а здесь, на земле. Подчеркивая силу публицистического воздействия, упрекают Толстого в том, что его «Религиозные рассуждения», нашли не десятки, а тысячи прямых последователей, решивших «жить по Толстому», и с годами «толстовство» в его реальном виде все более сближалось с сектантством.
Это было бы справедливо, если бы Толстой действительно основал какую-то религиозную школу или активно распространял своё учение. Но сам же Толстой весьма скептически относился к «толстовцам», всегда подчеркивал, что он не изобретает никакую религию, не навязывает людям «толстовского» понимания бытия. Он просто высказывался по главным человеческим вопросам - вопросам жизни и смерти. Да, у него появились последователи, продолжатели, но сам он не стремился стать для кого-то духовным наставником, непререкаемым моральным авторитетом. Он считал, что любая мысль живет и развивается, и нет ничего страшнее, чем заковать ее в какую-то мертвую схему. Как только идея закована, она умирает.
Отношения Толстого и церкви осложнялись ещё и политическими соображениями сторон. Нравственная проблематика, затронутая Толстым, касалась не только духовной, интимной стороны жизни всякого человека. В его представлении жизнь по христианским заповедям непосредственно отражалась на общественной роли каждого человека. Естественно, идеи Льва Толстого были опасными для самодержавия: в случае, если большое количество людей последует учению Толстого, распадутся такие важные для государственности институты как армия, суд и, самое главное, возникнет опасность для самого самодержавия, которое он, мягко говоря, не поощрял: «После тысячелетних усилий создать что-нибудь похожее на политически реальное тело Россия создала, вместо тела, призрак, чудовищную химеру, полубога, полу-зверя — православное самодержавие, которое давит Россию как бред»[49]. «Не было такого насилия, такого кощунства, такого непотребства самодержавной власти, которые не благословлялись бы православной церковью»[50].
Церковь же, по мнению Льва Николаевича, проповедует философию, согласно которой всё существующее в мире зло не зависит от человека, а послано богом за грехи. Это приводит к тому, что православные люди предпочитают ничего не делать и только лишь подчиняться власть имущим, которые якобы знают, куда вести народ.
Нельзя не видеть, насколько глубоко входили эти политические смыслы в духовный бунт Толстого против господствующей государственной Церкви.
Представители церкви реагируют на выступления Л.Н. Толстого очень эмоционально. Как правило, они выступают в защиту учения церкви путём нападок на Льва Толстого, критикуют учение писателя, часто негативно отзываются и о самом Толстом. Гражданские и церковные власти развернули антитолстовскую кампанию: публицистические произведения писателя не допускаются к публикации, нелегальные распространители произведений Толстого подвергаются притеснениям, церковь устами позднее канонизированного ею Иоанна Кронштадтского признаёт Толстого «предтечей антихриста», создаётся большое количество статей, произведений, критически разбирающих и опровергающих учение Толстого.
Преследованиям подвергались и его друзья, последователи и единомышленники, которые печатали, распространяли или хранили его запрещенные произведения или следовали его призывам не подчиняться правительству. Насаждалась мысль, что толстовство представляло собой новое сектантское направление, которое можно было прибавить к списку различных проявлений религиозного несогласия. Подверглись преследованиям и ссылке сотрудники и друзья Толстого В. Г. Чертков, П. И. Бирюков, Н. Н. Гусев и многие другие.
В 1896 году Толстой послал письмо министрам юстиции и внутренних дел, где утверждал, что такие действия не заставят его замолчать или изменить свою точку зрения, и требовал, чтобы все меры, принимаемые против лиц, сочувствующих ему или распространяющих его произведения, принимались и против него самого.
Известно ходатайство Толстого о Новоселове. Молодой филолог М. А. Новоселов, часто посещавший писателя в Москве, размножил на гектографе его запрещенный рассказ «Николай Палкин» и раздавал оттиски желающим. За распространение недозволенной литературы он вместе с несколькими знакомыми был арестован. Узнав об этом, Толстой отправился в Московское жандармское управление с требованием освободить арестованных. Он доказывал незаконность их ареста, ибо он, Толстой, автор рассказа и главный виновник остается на воле. Начальник жандармского управления генерал Слезкин с любезной улыбкой ответил Толстому: «Граф, слава Ваша слишком велика, чтобы наши тюрьмы могли ее вместить»... Новоселов с товарищами вскоре был освобожден и отделался годом гласного надзора полиции.
Но как бы ни страдали единомышленники Л.Н. Толстого, основной удар приходился на самого писателя. Бескомпромиссную позицию по отношению к Л.Н. Толстому занимал Иоанн Кронштадтский. Его отношение к религиозным исканиям писателя было сугубо отрицательным, можно утверждать, что он был самым ярым, самым непримиримым противником Толстого. Не только в своих сочинениях, но и в своих проповедях он часто упоминает писателя. Вот что говорит об этом современник Иоанна Кронштадтского: «Несколько раз, слушая проповеди о. Иоанна на разные темы, я заметил, что всегда батюшка в них упоминал Льва Толстого и называл его предтечей антихриста и его церковное отлучение признавал справедливым со стороны Синода»[51].
И в своих проповедях, и в дневниках Иоанн Кронштадтский не скупится на резкие слова, старается всеми силами убедить русский народ в неправоте писателя. Называя Толстого дерзким, отъявленным безбожником, он обвиняет писателя в ужасной клевете на русское государство и церковь, в желании обратить в безбожников и простой народ, и детей. В своём предсмертном дневнике в записи от 8 октября он пишет о Толстом, который «занимается баснями о каком-то пастушке простосердечном», и желает быть похожим на него: «Какая идиллия! Какая дурь в старости! Какая сатанинская гордость! Не хочу знать Сына Божия, чрез Которого одного можно придти к Богу; не хочу Троицы; не хочу Церкви. Какое невежество, дикость»[52].
Толстовскую теорию непротивления злу насилием Иоанн Кронштадтский понимает как потворство всякому злу, по существу - непротивление греху или поблажку греху и страстям человеческим, в чём Толстой якобы уподобляется дьяволу, губящему род человеческий, и становится самым отъявленным противником Христу.
Он видит писателя «ужасным порождением ехидны», покушающимся на основные столпы христианского вероучения, хулящим Бога, Христа и церковь. 6 сентября 1908 года она записывает в своём дневнике: «Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превосшедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы, которую он похулил ужасно и хулит. Возьми его с земли – этот труп зловонный, гордостью своею посмердивший всю землю. Аминь. 9ть вечера»[53].