Показательна и весьма интересна позиция профессора К.Х. Момджяна, выделяющего в глобализации две стороны: «хорошую» (приемлемую) и «плохую» (неприемлемую). Плохая – это глобализм, а хорошая, хоть и с оговорками, – собственно глобализация. «Глобализм, – считает К.Х. Момджян, – это целенаправленная и планомерная деятельность в сфере хозяйства, политики и культуры, которая осуществляется вполне конкретными людьми и направлена на достижение того, что одни деликатно называют однополярным миром, а другие – стремлением США к мировому господству»[5]. В отличие от глобализма «глобализация – это не деятельность, это процесс, в который все мы вовлечены не только в качестве субъектов, но и в качестве объектов; глобализация – это не только то, что делают люди, это то, что происходит, делается с ними».
Глобализация – это планетарный процесс, имеющий сложный многоаспектный и многоуровневый характер. Соответствующим – таким же предельно широким и глубоким – должен быть и подход к осмыслению этого феномена. Поэтому если сузить угол рассмотрения, сосредоточиться на каком-то одном аспекте этой, несомненно, комплексной реальности, то результат может получиться весьма тривиальным. Это произошло, например, с так называемым новым и радикальным анализом глобализации, предложенным профессором экономики университета штата Индиана Аланом Рагманом[6]. С его «строго экономической» точки зрения, глобализация не более чем миф, созданный средствами массовой информации и не очень компетентными в этом вопросе исследователями. Глобализации, считает автор, как единого мирового рынка и свободной торговли, нет и не было никогда. Ключевые, а по сути единственные, акторы, субъекты глобализации, по Рагману, – это транснациональные корпорации (мультинациональные предприятия или компании), которые, на самом деле, «думают регионально и действуют локально». Вообще же глобализация – реальная, а не надуманная – определяется автором как «деятельность мультинациональных компаний, вовлечённых в прямое зарубежное инвестирование и развитие бизнес-сетей с целью создания стоимости поверх национальных границ»[7]. По сути глобализация отождествляется здесь с международными масштабами производства, бизнеса и торговли, с деятельностью ТНК на международной арене, подавляющее большинство которых базируется в США, Европе и Японии. В действительности они являются внутрирегиональными, а не интеррегиональными. Стратегии их развития, стало быть, не глобальны, а региональны. Следовательно, согласно Рагману, глобализация не едина и даже не триедина, а «триадна», т.е. поделена между транснациональными компаниями, группирующимися вокруг трёх центров силы в современном мире – США, Европы и Японии, ведущих между собой жесточайшую конкурентную борьбу. Поэтому глобализация, с точки зрения А. Рагмана, есть явление региональное, а не глобальное[8].
Понимание важности проблемы разграничения понятий «глобальность», «глобализм», «глобализация» и их обоснованную аргументированность можно обнаружить в фундаментальной работе немецкого социолога Ульриха Бека «Что такое глобализация? Ошибки глобализма – ответы на глобализацию». Глобализм, по мнению автора, – это «понимание того, что мировой рынок вытесняет или подменяет политическую деятельность, это идеология господства мирового рынка, идеология неолиберализма»[9]. Данная идеология, утверждает У. Бек, действует по чисто экономическому признаку, сводя тем самым многомерность глобализации к хозяйственному измерению, которое мыслится линеарно, и обсуждает другие аспекты глобализации (экологический, культурный, политический и др.), только ставя их в подчинение главенствующему измерению мирового рынка.
Под глобальностью «понимается то, что мы давно уже живём в мировом обществе, в том смысле, что представление о замкнутых пространствах превратилось в фикцию. Ни одна страна или группа стран не может отгородиться друг от друга». Под понятием «мировое общество» имеется в виду общность социальных отношений, которые не могут интегрироваться в национально-государственную политику или определяться ею. При этом «мир» в словосочетании «мировое общество» означает различия, многообразие, а «общество», согласно У. Беку, – не-интегрированность, поэтому мировое общество можно понимать как «многообразие без единства». Глобальность отражает, таким образом, то обстоятельство, что отныне всё, что происходит на нашей планете, несводимо к локально ограниченному событию, что все изобретения, победы и катастрофы касаются всего мира. Под глобализацией понимаются процессы, в которых национальные суверенные государства вплетаются в паутину транснациональных акторов и подчиняются их властным возможностям, их ориентации и идентичности. Это означает, что рядом сосуществуют различные собственные логики экологической, культурной, экономической, политической и общественно-гражданской глобализации, не сводимые друг к другу и не копирующие друг друга, а поддающиеся пониманию только с учетом их взаимозависимости и единства.
Таким образом, особенность процесса глобализации, по мнению У. Бека, заключается сегодня в «установленных эмпирическим путем расширении, плотности и стабильности взаимодействующих регионально-глобальных сетей связи и массмедиальной самоидентификации, а также социальных пространств и их телевизионных потоков на культурном, политическом, хозяйственном, военном и экономическом уровнях»[10].
Действительно, глобализацию можно представить как процесс расширения, углубления и ускорения мирового сотрудничества, затрагивающий все аспекты современной социальной жизни – от культурной до криминальной, от финансовой до духовной. Поэтому, например, компьютерные программисты в Индии обслуживают в реальном режиме времени своих нанимателей из Европы и США, или маковые плантации в Бирме могут быть связаны с употреблением наркотиков в Берлине или Лондоне[11]. Всё это примеры того, как благодаря современной глобализации, сообщества, находящиеся в одном конце мира, подключаются к достижениям или событиям, происходящим на другом континенте.
Однако сущность глобализации не понять без её происхождения, то есть времени начала данного процесса. Необходимо отметить, что однозначности относительно этого начала нет – дискуссии продолжаются[12]. Вот что, например, говорит по этому поводу профессор всеобщей истории А.Г. Хопкинс из Техасского университета США в книге «Глобализация в мировой истории»: «…глобализация, оказывается, – «старая новость» и далеко не только западная»[13]. В её историческом бытии автор различает архаическую, прототипную, модерную и постколониальную ступени. Архаическая глобализация охватывает собой доиндустриальную эпоху, глобализационные сети в ней создавали короли и воители, ищущие богатство и славу в чужих землях, религиозные странники и пилигримы, открывавшие знаки божественного («своего Бога») присутствия в дальних странах и пределах, торговцы и разные искатели приключений. Протоглобализация приходится на время между XVI и XVIII вв. (Европа, Азия, частично Африка), отмеченное распадом старых и созданием новых государственных систем, дальнейшим ростом финансов, услуг и материального производства. Модерная глобализация (период после XVIII в.) связана с возникновением суверенных национальных государств (часто разраставшихся до империй), с индустриализацией и колонизацией. Что касается постколониальной глобализации, то это, по мнению автора, её современная форма, условно датируемая с середины XX столетия. Она включает в себя появление надтерриториальных организаций, новых форм региональной кооперации и транснациональной интеграции. Подобные периодизации процесса глобализации можно встретить и в отечественной литературе. Так, профессор М.А. Чешков выделяет три этапа в эволюции глобальной общности: «…протоглобализация – от неолитической революции до Осевого времени; зарождение глобальной общности – от Осевого времени до эпохи Просвещения и индустриальной революции; формирование глобальной общности – последние 200 лет до конца нашего века»[14].
Выходит, ничего принципиально нового в глобализации нет. Лишь сгустились краски, уплотнились события, рельефнее стали очертания. Преемственность, кумулятивная связь с прошлым не только не нарушена, напротив, глобализация высвечивает её ещё более ярко и убедительно. В расширительной, исторически «размазанной» интерпретации глобализации смешиваются два далеко не совпадающие процесса: глобализация и интеграция[15]. Действительно, процессы исторической интеграции, или, выражаясь словами В.И. Вернадского, нарастания «вселенскости, спаянности всех человеческих обществ»[16], шли всегда. По разным линиям-направлениям и в разных формах. По линии этноисторической: род – племя – народность – нация; по линии социокультурной: дикость – варварство – цивилизация. По линии материально-производственной: собирающее хозяйство – производящая экономика – экономика товарно-рыночная. И так далее – ограничений на примеры нет. Во всех таких линиях проступала (и сохранялась во времени) некая общеисторическая последовательность и в этом смысле универсальность. Но до определенного времени преобладали всё же локальность и региональность, иначе говоря – цивилизационная обособленность, если не изолированность[17].
Поистине планетарные масштабы интеграция впервые набрала только в Осевое время – между VIII и II вв. до н.э., когда в основных культурных центрах тогдашнего мира, в Китае, Индии, Персии, Палестине, Греции, произошли фундаментальные (аналогичные, но независимые друг от друга) изменения, заложившие основы последующего развития всего человечества. Осевое время можно рассматривать как первую волну планетарной интеграции человечества. Вторая интеграционная волна «накрыла» земное пространство уже в Новое время, в эпоху модернизации, инициированной, как известно, Западом и приведшей к созданию единого мирового рынка. С последней четверти XX в. можно вести отсчет третьей волны планетарного единения человечества – собственно глобализации[18].