Действительно, развитие по своему категориальному смыслу предполагает направленность и цель, а цель, к которой стремится общество, потому и становится общей идеей, что она в идеале лучше отвечает интересам общества, чем преодолеваемое состояние. Потому развитие всегда выступает целью всех подсистем общества, поскольку они явно или неявно стремятся к усовершенствованию существующих отношений. Всё это свидетельствует, что общество не может обойтись без идеи прогресса. При этом прогресс не может рассматриваться как непременно однонаправленное развитие, при котором изменения происходят исключительно в направлении улучшения, совершенствования, постоянного продвижения к более высокому состоянию.
Однако концепции гиперглобалистов построены на примитивном понимании прогресса как линейного развития функционирующих со времен эпохи Просвещения моделей цивилизационного развития. В проекте Просвещения прогресс органично был связан с рациональным, научным познанием. Показательно суждение Н.Г. Чернышевского в этой связи: «Основная сила прогресса – наука, успехи прогресса соразмерны степени совершенства и степени распространения знаний. Вот что такое прогресс – результат знания»[29]. И подобное понимание прогресса было характерным для Запада, стоявшего у истоков научно-технической революции, надолго предопределившей его судьбу.
Идея прогресса была релевантна эпохе Просвещения. В это время Запад горел желанием переделать мир по образу и подобию своему. Он верил в то, что это возможно, более того – необходимо для прогресса, благополучия и счастья всего незападного мира. Отсюда его такая бурная мироустроительная активность: колонизация, религиозное (христианство) и цивилизаторское миссионерство и т.д. Именно благодаря этому вера в непогрешимость и даже богоизбранность западной цивилизации с её мессианскими амбициями превратилась в идеологию, концептуальным ядром которой стала идея прогресса. Отсюда же убеждение в превосходстве западной цивилизации как общечеловеческой. Логическое завершение данной теории в интерпретации гиперглобалистов – глобальная цивилизация (преимущественно рыночная).
Сравнивая статистические данные, которые начиная с XIX в. характеризуют мировые потоки товаров, инвестиций и рабочей силы, антиглобалисты приходят к выводу, что современный уровень экономической взаимозависимости не является беспрецедентным в истории[30]. Для скептиков глобализация означает интегрированную мировую экономику, в которой преобладает «закон единой цены», а история в лучшем случае подтверждает лишь углубление её интернационализации, то есть усиление взаимодействий между национальными по преимуществу экономиками. Доказывая, что глобализация – это миф, скептики опираются на исключительно экономическое представление о глобализации, согласно которому она приравнивается в первую очередь к совершенно интегрированному мировому рынку. По их мнению, достигнутый ныне уровень экономической интеграции ниже этого «идеального типа» и менее значителен по сравнению с тем, что был в конце XIX в. По этой причине они считают систему аргументов гиперглобалистов в корне несостоятельной и политически наивной, поскольку она недооценивает способность национальных правительств регулировать экономическую деятельность. Вне контроля со стороны национальных правительств, обеспечивающих экономическую либерализацию, эта деятельность была бы менее активной.
Большинство скептиков считают, что если текущие события о чём-то и свидетельствуют, так только о том, что экономическая активность подвергается значительной «регионализации» по мере того, как мировая экономика всё больше сосредоточивается в рамках трёх основных финансовых и торговых блоков (Европа, Азиатско-Тихоокеанский регион и Северная Америка). Поэтому по сравнению с XIX в. сейчас мировая экономика гораздо менее интегрирована.
Антиглобалисты далеки от того, чтобы считать национальные правительства скованными требованиями международного права, и указывают на их растущую роль в регуляции и активном содействии экономической активности, пересекающей границы отдельных государств. Правительства, таким образом, понимаются не как «пассивные жертвы» интернационализации, а, напротив, как её главные «архитекторы». Так, например, Р. Гилпин рассматривает интернационализацию в значительной степени как побочный продукт инициированного США многостороннего экономического порядка, который по окончании Второй мировой войны породил импульс к либерализации национальных экономик[31]. А Каллиникос, занимая совершенно иную позицию, объясняет интенсификацию мировой торговли и зарубежных капиталовложений как новую фазу западного империализма, в которую глубоко вовлечены национальные правительства в качестве институтов власти монополистического капитала[32].
Несмотря на различия в акцентах, антиглобалисты едины во мнении, что, какими бы ни были направляющие силы интернационализации, она не сопровождается ликвидацией неравенства между Севером и Югом. Напротив, по мере того как торговые и инвестиционные потоки на богатом Севере усиливаются, наблюдается рост экономической маргинализации многих стран третьего мира. Подобное неравенство, по мнению многих скептиков, способствует развитию фундаментализма и агрессивного национализма, что, в свою очередь, в большей степени, чем предрекаемое гиперглобалистами возникновение глобальной цивилизации, разделяет мир на цивилизационные блоки и культурные и этнические анклавы[33].
В общем, скептики расходятся со всеми основными утверждениями гиперглобалистов, указывая на сравнительно более высокий уровень экономической взаимозависимости и более обширный географический охват мировой экономики в начале XX в. Они отвергают «популярный миф» о том, что власть национальных правительств или государственный суверенитет разрушены сегодня экономической интернационализацией или глобальным управлением. Таким образом, скептики стремятся разоблачить не утверждение гиперглобалистов, что взаимосвязи в мире крепнут, а мифы, которые создаются вокруг глобализации[34].
Если подвергнуть более тщательному анализу аргументацию антиглобалистов, то можно убедиться в том, что их осмысление процесса глобализации основывается по сути на теориях культурно-исторических типов и локальных цивилизаций[35], где отрицаются линейность, «непременная однонаправленность» цивилизационного развития, лежащие в основе идеи прогресса, тиражируемого гиперглобалистами[36].
В этой связи наибольший интерес представляет теория культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского, который органически связал критику идеи прогресса с отрицанием европоцентризма и основанного на ней понимания западной цивилизации как синонима цивилизации вообще[37]. Собственно, сам прогресс в истории он не отрицает, но дает этому понятию весьма оригинальное толкование. Прогресс, утверждает Н.Я. Данилевский, «состоит не в том, чтобы идти всем в одном направлении (в таком случае он скоро бы прекратился), а в том, чтобы исходить всё поле, составляющее поприще исторической деятельности, во всех направлениях»[38]. Исходя из такого понимания прогресса, Н.Я. Данилевский утверждает, что ни одна цивилизация не являет собой высшую точку развития в связи с её предшественницами и современницами во всех сферах её жизнедеятельности. Следовательно, ни одна из существовавших на Земле или существующих в настоящее время цивилизаций не может претендовать на этот ранг, в том числе и западная, не являющаяся олицетворением и венцом исторического прогресса.
Итак, центральное понятие всей историко-социологической концепции Н.Я. Данилевского – понятие культурно-исторических типов: «…самостоятельных, своеобразных типов религиозного, социального, бытового, промышленного, политического, научного, художественного исторического развития»[39]. Народы, составляющие культурно-исторические типы, Н.Я. Данилевский характеризует как положительных деятелей в истории человечества. Каждый из них самостоятельным путем развивал начало, заключавшееся как в особенностях его духовной природы, так и в особых внешних условиях его жизни, и тем самым вносил свой вклад в общую сокровищницу человечества.
При всём многообразии культурно-исторических типов, при всей самобытности каждого из них существуют, утверждает Н.Я. Данилевский, некоторые общие закономерности, которым подчинена их жизнедеятельность как исторических организмов. Обращаясь к ним, он формулирует пять «законов исторического развития», управляющих движением культурно-исторических типов. Стоит, очевидно, присмотреться к ним внимательнее, так как они и сегодня сохраняют определенное эвристическое значение.
Первый закон гласит, что всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой близких языков, составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно, добавляет Н.Я. Данилевский, вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенческого состояния.
Второй закон устанавливает, что для того чтобы цивилизация, свойственная отдельному культурно-историческому типу, могла возникнуть и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, обладали политической независимостью. Нет ни одной цивилизации, заявляет Н.Я. Данилевский, которая бы зародилась и развивалась без политической самостоятельности.