Таким образом, очевидно, что дискуссии о закате государства как хозяйствующего субъекта и основного актора международных отношений оказались таким образом, «сильно преувеличенными». Государства по-прежнему являются основными субъектами на международной арены, вступающие во взаимодействие друг с другом и «относящиеся» друг к другу тем или иным образом. Как феномен, государство по сути является масштабной проекцией парадигмы социальных связей вообще, воплощающих в себе потребность в какой-либо власти и предупреждение «войны всех против всех». Всякое государство, локализовавшись однажды геополитически, «обнаруживает» себя в окружении государств-визави, факт существования которых заставляет с собой считаться, и необходимость вступления в отношения с которыми является естественной потребностью. Сущность государства такова, что если на внутренней арене оно выступает в роли «попечителя» и «гаранта», то на внешней – прежде всего, в качестве «контактора»[47].
Другое государство всегда воспринимается как «пред-стоящее» и, принимая во внимание роль экономических, демографических, политических и этнокультурных факторов, всегда представляет собой большую или меньшую угрозу. В силу этого основной целью государства является максимально возможная оптимизация собственных «жизненных шансов». Способы достижения этого можно назвать балансом сил, или балансом интересов, но эгоистическая сущность государства является доминирующим фактором в определении его целей и формирования интересов. Характерной особенностью современного мира является то, что государства сегодня вынуждены отстаивать не только свою территориальную целостность и политико-экономическую независимость, но и свои символические универсумы, подвергающиеся в условиях «информационной эпохи» постоянной экспансии со стороны различных форм культурной унификации, «символическому насилию», приобретшему статус фактора международных отношений[48].
Таким образом, взаимные символические ряды в межгосударственных отношениях формируются исторически и онтологически. Созданные представления транслируются от поколения к поколению через социальную память и оказывают своё влияние на взаимодействия государств в новых исторических условиях. Факт противостояния и необходимость сосуществования влекут вместе с тем за собой перманентную корреляцию интересов и реальных возможностей[49]. Оппонирующие символические универсумы, культивирующие и оберегающие престиж и пафос государств, стремятся к выживанию и используют для этого все доступные средства, включая экспансию своего «образа жизни», то есть паттернов поведения, мышления и мироощущения. Интервенция символического, как считает О.А. Кармадонов, осуществляемая как прямыми, так и опосредованными методами, встречая более или менее сильное сопротивление со стороны комплекса государств-визави, преследующего точно такие же цели. Мотивация заключается в том, что пространственное расширение именно твоего варианта смысловых интерпретант расширяет твой «жизненный мир». Поэтому несут своё понимание демократии в широкие международные массы Соединенные Штаты Америки, поэтому же ревностно отстаивал своё понимание социализма Советский Союз, и поэтому же существует институт религиозного миссионерства.
Теперь, после анализа дискуссий, можно перейти к раскрытию специфической сущности глобализации. Пожалуй, ключом к ней можно считать размывание границ между внутренним и внешним, имманентным и трансцендентным. Падение Берлинской стены и разрушение башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке – события в этом плане знаковые. Первое – знак положительный: все стены, разъединяющие людей и народы, рано или поздно будут разобраны. Второе – знак отрицательный, тревожно-предупредительный: ничто не гарантировано в современном глобально открытом мире, даже, как видно, личная безопасность в самой защищенной и декларирующей права человека стране. Все фундаментальные проблемы человеческого бытия сегодня являются проблемами общими, прямо или косвенно затрагивающими всех и каждого. Беды периферии непременно отдаются в центре, а недомогания центра так или иначе сказываются на периферии[50]. В связи с глобальной взаимозависимостью, трагически заостряемой международным терроризмом, справедливо ставятся вопросы о «глобальном сообщничестве», о «беспредельном правосудии», о формировании «глобальной публичной сферы» и т.д.[51]
Резюмируя существующие аналитические выкладки и концептуальные разработки глобализации, представленные разными идейно-политическими течениями и школами, можно представить следующую аналитическую схему глобализации.
Как антиглобалисты-скептики, так и гиперглобалисты, как правило, опираются на такую концепцию глобализации, согласно которой она заранее представляется как исключительное состояние или конец государства, то есть полностью интегрированный глобальный рынок с одинаковым уровнем цен и тарифов. Соответственно, современные образцы экономической глобализации оцениваются в зависимости от того, насколько они соответствуют этому идеальному типу. Но даже по своей внутренней логике этот подход является ущербным, поскольку нет априорной причины предполагать, что мировой рынок обязательно должен быть более «конкурентным», чем какие бы то ни было национальные рынки. Возможно, национальным рынкам и не хватает абсолютной конкурентности, но это всё равно не мешает экономистам квалифицировать их именно как рынки, хотя и с различными типами недостатков. Мировые рынки, как и внутренние рынки, также могут иметь недостатки[52].
Кроме того, такого рода подход к глобализации с позиции «идеального типа» чрезмерно телеологичен и эмпиричен: он неприемлемо телеологичен, поскольку настоящее интерпретируется как очередная ступень в процессе некоего линейного движения вперёд к заданному будущему конечному состоянию, несмотря на то, что не существует логических или эмпирических причин предполагать, что глобализация – в большей степени, чем индустриализация или демократизация – имеет единственное зафиксированное конечное состояние. И неприемлемо эмпиричен по той причине, что статистические данные о глобальных тенденциях привлекаются только для того, чтобы подтвердить, квалифицировать или отвергнуть систему тезисов о глобализации.
Социально-исторические подходы к изучению глобализации расценивают её как процесс, у которого нет строго фиксированного или определённого исторического «назначения», будь то полностью интегрированный мировой рынок, глобальное общество или глобальная цивилизация. Нет ни малейшего априорного основания полагать, что глобализация должна развиваться в одном-единственном направлении или что она может пониматься лишь в связи с единственным идеальным требованием. Соответственно для трансформистов глобализация представляет собой скорее случайный и открытый исторический процесс, который несовместим с ортодоксальными линейными моделями развития. Более того, сторонники такого подхода, как правило, также скептически относятся к мнению, что только доказательства количественного характера могут подтвердить или опровергнуть «реальность» глобализации.
Вопрос о том, следует ли понимать глобализацию в единых или дифференцированных категориях, связан с проблемой глобализации как исторического процесса. Большая часть литературы, написанной антиглобалистами-скептиками и гиперглобалистами, направлена на то, чтобы представить глобализацию в значительной степени как процесс, затрагивающий какую-то одну сторону жизни – чаще экономическую или культурную. Однако чтобы представить её таким образом, приходится игнорировать процессы глобализации, происходящие в других аспектах социальной жизни, – от политических до духовных. В этом смысле глобализацию необходимо понимать как глубоко дифференцированный процесс, который находит своё выражение во всех ключевых областях социальной деятельности (включая политическую, военную, законодательную, экологическую, криминальную и т.д.).
Одним из главных вопросов, когда речь заходит о глобализации, является вопрос о её причинной обусловленности: что управляет процессом глобализации? Существующие подходы, которые предлагают ответ на этот вопрос, как правило, сводятся к двум способам объяснения: одни выдвигают единственную или основную движущую причину, например капитализм или технологические изменения; другие объясняют глобализацию как результат совместного действия ряда факторов, таких как технологические изменения, рыночные силы, идеология и политические изменения. Проще говоря, различие между ними на самом деле состоит в их приверженности к монокаузальному или мультикаузальному подходу к процессу глобализации. Несмотря на то, что в большей части существующей литературы, как правило, предпринимаются попытки соединить глобализацию и распространение законов рынков или капитализма, такой подход тоже вызвал серьёзную критику, суть которой сводится к тому, что подобного рода объяснение является чересчур редукционистским. В качестве ответа на эту критику был сделан ряд серьёзных попыток разработать более полное объяснение глобализации, которое выдвинуло на первый план сложное пересечение многочисленных движущих сил, охватывающих экономические, технологические, культурные и политические изменения (это труды Э. Гидденса, Р. Робертсона, Дж. Розенау, Б. Аксфорда и др.).