Наиболее очевидно подобное положение дел в Европе, где развитие Европейского Союза породило горячие дискуссии относительно будущей независимости и суверенитета отдельных национальных государств. Но эти вопросы важны не только для Европы и для Запада, но и для стран в других частях света – например, для России, Китая, Японии и Южной Кореи. Эти страны должны осознать появляющиеся новые проблемы, в частности проблемы, касающиеся миграции и новых вызовов безопасности, экономическому процветанию и миру во всём мире, которые распространяются невзирая на государственные границы. Кроме того, страны Восточноазиатского региона, как показывают современные события, развиваются в контексте растущей взаимосвязанности основных регионов мира. Эта взаимосвязанность отмечена в целом ряде сфер человеческой жизнедеятельности, начиная с защиты прав человека, торговли, финансов и состояния окружающей среды и кончая проблемами международной безопасности. Другими словами, Восточная Азия является непременной составной частью мирового порядка, и она вовлечена во множество центров власти и политической активности, которые формируют и обусловливают её дальнейшую судьбу.
Глобализация сильно изменила наше представление о политическом сообществе и в частности о демократическом политическом сообществе как о чём-то таком, что нередко разделяется на «внутреннюю» и «внешнюю» сферы политической жизни. А ведь, как известно, «качество» демократии определяется тем, насколько процесс принятия политических решений зависит от граждан данного сообщества, но также и от доступа их к процессу обсуждения принятых государственными органами тех или иных решений. Однако сегодня считается общепринятым, что «качество» демократии зависит от сложных процессов, посредством которых граждане получают или не получают доступ к ресурсам и механизмам политической сферы – доступ, который отражает сложную модель, состоящую из экономических факторов, культурных процессов и участия в социальной жизни[69]. До сих пор редко ещё признается, что характер, форма и перспективы политических сообществ затемнены различными взаимосвязями между ними. Хотя ввести у себя национальную демократию стремятся всё больше стран. Мощные силы, определяющие наше социальное, экономическое, культурное благополучие, а также благополучное состояние окружающей среды, выходят сегодня за пределы границ национального суверенитета. В связи с этим возникают фундаментальные вопросы о смысле демократии.
В современных либеральных демократиях доверие граждан правительству и легитимность правительственной деятельности зависят от электоральной политики и «активности у избирательной урны». Однако представление об этом доверии как о чём-то таком, что делает государство легитимным, и об избирательной урне как о механизме, посредством которого граждане как единое целое периодически предоставляют государству полномочия принимать те или иные законы и регулировать экономическую и общественную жизнь, становится проблематичным, как только встает вопрос о природе «релевантного общества»[70]. Что такое настоящий электорат и что такое подлинная сфера юрисдикции, если речь идёт о проведении политики в отношении таких связанных со здоровьем проблем, как СПИД, наркотики, контроль за ядерными отходами, военная безопасность, вырубка тропических лесов, положение коренного населения, эксплуатация невосстановимых ресурсов нестабильность мировых финансовых рынков, применение генной инженерии, манипулирование животными и людьми? Национальные границы традиционно служили тем основанием, по которому индивиды допускались к процессу принятия решений, затрагивающих их жизнь, и отстранялись от участия в нём. Но если многие социально-экономические процессы и последствия решений, принимаемых по поводу этих процессов, выходят за пределы государственных границ, последствия этого оказываются серьёзными не только для таких категорий, как «доверие» и «легитимность», но и для всех важнейших демократических идей.
Под вопросом оказывается природа политического сообщества: какие границы должны быть очерчены для него в рамках более регионального и глобального порядка? Кроме того, могут возникнуть вопросы относительно значения представительства (кто кого должен представлять и на какой основе?) и настоящей формы и сферы политического участия (кто должен участвовать и каким образом?). Поскольку фундаментальные процессы правления ускользают от описания их в категориях национального государства, традиционные национальные решения ключевых вопросов демократической теории и практики кажутся всё более устаревающими.
Идея правительства или государства (демократического или недемократического) больше не может защищаться просто как идея, применимая к отдельно замкнутому политическому сообществу или национальному государству. Представление о политическом сообществе с единой судьбой, то есть идея самоопределяющейся общности, больше не может быть сколько-нибудь значимым образом определена в рамках границ одного государства-нации. Некоторые из наиболее значимых сил и процессов, обусловливающих характер жизненных возможностей внутри политических сообществ, теперь находятся за пределами сферы влияния национальных государств. Система национальных политических сообществ, разумеется, продолжает существовать. Однако сегодня она осмысливается и переосмысливается в рамках сложных экономических, организационных, управленческих, правовых и культурных процессов и структур, которые ограничивают и сдерживают её эффективность. Если эти процессы и структуры не признаются и не привносятся в политическую сферу, то они, как правило, стремятся проигнорировать или как-то обойти традиционные механизмы политической подотчётности и регулирования. Поскольку эффективная политическая власть не может больше признаваться за национальным правительством, то эффективная власть формируется и меняется под влиянием различных сил и факторов на национальном, региональном и глобальном уровнях, которые и ведут за неё борьбу. Другими словами, мы должны признать, что политическая власть репозиционируется и в значительной степени трансформируется под влиянием роста значимости других, в меньшей степени территориально обусловленных, систем власти.
Таким образом, мы живём в сложном взаимосвязанном мире, где обширность и острота проблем (экономических, политических, социальных) и оказываемое ими влияние заставляют задумываться о том, кому их уместнее адресовать. Если наиболее мощные геополитические силы не должны решать многие вопросы исключительно в своих собственных интересах и на основании своей мощи, то современные институты и механизмы подотчётности должны быть пересмотрены. В самом деле, их переосмысление уже началось как в практическом, так и теоретическом плане.
Сегодня фактически все национальные государства постепенно переплелись с функциональными частями более крупной модели глобальных преобразований и глобальных потоков. Межнациональные структуры и отношения охватили фактически все сферы человеческой деятельности. Товары, капитал, люди, знания, связь и оружие, так же как и преступления, загрязняющие вещества, моды и верования, быстро пересекают территориальные границы. Из состояния «изолированных цивилизаций», или просто международного сообщества государств, мир превратился в глобальную, внутренне взаимосвязанную систему с интенсивными моделями обмена и отчётливыми моделями власти, иерархии и неравенства[71].
Чтобы понять преобразования, которые воздействовали и продолжают воздействовать на государственное и политическое принятие решений, необходимо уточнить некоторые понятия, в частности такие понятия, как «глобальная политика», «глобальное управление», «международный режим». Без ясного представления о том, что означают эти термины, трудно понять многочисленные глобальные процессы и структуры, которые изменили природу политики и, в особенности, природу современного политического объединения, по той причине, что с их помощью можно установить показатели глобализации политики.
«Глобальная политика» – термин, характеризующий протяженность политических отношений в пространстве и времени, а также распространение политической власти и политической активности за пределами современного национального государства[72]. Политические решения и действия в одной точке мира могут довольно быстро отразиться во всём остальном мире. Кроме того, центры политического действия или принятия решений могут, благодаря современным средствам коммуникации, превращаться в сложные системы совместного принятия решений и политического взаимодействия. Подобного рода «дальнобойность» часто способствует «углублению» глобальных политических процессов, так что в отличие от древних и современных империй «события, происходящие вдалеке» оказывают более интенсивное воздействие на социальную жизнь и состояние умов тех или иных мест или политических сообществ. Вследствие чего события, происходящие на глобальном уровне, часто приводят к почти мгновенным локальным последствиям, и наоборот.
Идея «глобальной политики» меняет традиционные представления о различии между внутригосударственной и международной, внутренней и внешней, территориальной и не территориальной политикой. Эта идея проливает свет на богатство и сложность взаимосвязей, которые в условиях глобального строя выходят за рамки государств и обществ. Хотя правительства и государства всё ещё остаются мощными действующими единицами, они теперь делят глобальную арену с массой других властных институтов и организаций. Государству «противостоит» огромное число международных правительственных организаций, международных властных институтов и структур, которые действуют независимо от расстояния посредством квази-наднациональных институтов, таких, например, как Европейский Союз. Негосударственные участники или транснациональные образования, подобные многонациональным корпорациям, транснациональным группам давления, межнациональным профессиональным ассоциациям, социальным «движениям» и т. д., – также принимают активное участие в глобальной политике. И так же поступает множество субнациональных акторов и национальных групп давления, действия которых часто выплёскиваются на международную сцену.