В принципе все это было частью совокупной системы взаимных обязательств всех членов номенклатуры по отношению друг к другу. Нарушение этих взаимных обязательств влекло за собой исключение из номенклатуры или попросту приводило к тому, что нарушитель понижался в занимаемой должности, и лишь после того, как он исправлялся, он снова включался в эту систему аппаратных связей. То есть это была довольно жесткая каста, поведение которой основывалось на своеобразном неписаном кодексе, своей специфической морали, которая жестоко расправлялась с инакомыслящими и наказывала ошибающихся и тем самым поддерживала тот порядок аппаратных связей и неформальных правил управленческих взаимодействий, который являлся для нее приемлемым. Лишь иногда возникали судебные дела — в случае, если вдруг какая-то группировка в результате политической борьбы на высшем уровне оказывалась проигравшей и ее членов обвиняли во всем том, что делали и члены всех других группировок, поскольку они по-другому просто не могли функционировать, но просто в этот момент все, что делалось ими, начинало восприниматься с уголовным оттенком, трактовалось как преступление, приобретало ярко выраженную криминальную окраску. Это означало, что политическая группировка где-то наверху проиграла аппаратную борьбу, возможно, слишком далеко зайдя в борьбе за власть, и таким образом происходила «зачистка» проигравших. В качестве примера можно привести известное «узбекское дело».
Причем система, существовавшая в Узбекистане, очень ярко показывает механизм функционирования теневой экономики: тотальное господство номенклатуры, распределение и покупку должностей, приписки, хищения. В крайней форме она свидетельствует о том, что происходило по всей стране. Просто, конечно, в Узбекистане в условиях полнейшего господства Рашидова и Адылова было значительно легче работать, эти механизмы меньше скрывались. А так, я думаю, аналогичные механизмы использовались в любой области России и других республиках Советского Союза, может быть, просто не столь нагло и демонстративно. То же касается ситуации в Грузии после ухода Шеварднадзе на повышение министром иностранных дел, когда в борьбе за власть сошлись клан Патиашвили, бывшего тогда первым секретарем грузинской коммунистической партии, и Хабиашвили. Хабиашвили, который считался изначально главным претендентом на пост лидера, проиграл в этой борьбе, поэтому весь его клан немедленно был обвинен в хозяйственных преступлениях, взятках, коррупции, и тысячи людей были арестованы. А клан Патиашвили пришел к власти во всей Грузии и некоторое время правил. Вот типичный пример придания криминальной окраски всем до той поры вполне легальным действиям аппаратчиков, которые покровительствовали тем или иным дельцам, цеховикам, различного рода запрещенным тогда частным предпринимателям. Похожие дела были в Краснодарском крае, также можно отметить пушное (меховое) дело в Казахстане, дело «Океан», касающееся Министерства рыбного хозяйства.
Было также дело, касающееся Госкомнефтепродукта, дело зам. министра внешней торговли В.Н. Сушкова. Все эти дела носили, я бы сказал, либо местный, либо отраслевой характер, то есть во всех случаях оказывалось, что участники процессов действуют в одной отрасли, в одной области, в одной сфере. Вдруг оказывалось, что именно здесь существует коррупция, а в целом в нашей стране ее не должно быть. Но тем не менее анализ этих явлений очень полезен, так как он на самом деле раскрывает реальный механизм, который существовал во всей стране. То есть можно сказать, что «узбекское дело» иллюстрирует механизм хищений и приписок, а, скажем, дело Сушкова показывает методы махинаций в системе внешней торговли, которые обязательно дополняли механизмы внутри страны, поскольку, как мы дальше увидим, номенклатура действовала не только в масштабе СССР, но и в масштабе Совета экономической взаимопомощи. Здесь просто вступали в действие еще и взаимоотношения с правящими элитами Восточной Европы, а также имелся механизм транснационального влияния во всех регионах мира на развивающиеся страны, а также на дружественные партии во всех капиталистических странах. Сначала этим занимался Коминтерн, впоследствии это делалось по линии международного отдела ЦК. Поэтому махинации в международной сфере также присутствовали, и они ярко проявились в деле Сушкова, представляющем собой хорошую иллюстрацию существовавшего тогда механизма, который дополнял внутрисоюзный механизм.
Поэтому, если смотреть в целом, эта система аппаратных связей, отношений, обязательств, неформальных управленческих взаимодействий, отношений бюрократического рынка, а именно «бюрократического бартера», «административной валюты» и «телефонного права» опутывает любого вовлеченного в хозяйственную или административную деятельность человека. Почему это так важно? Дело в том, что для осознания происходящего в СССР в эпоху перестройки и перехода к демократическим реформам необходимо понимать, что государственной, общенародной собственности фактически уже не существовало к моменту начала реформ. Просто реформаторы сделали совсем не те выводы, которые надо было сделать. Они посчитали, что раз де-факто государственный собственник, по их мнению, не существует и на каждый кусок общественного пирога уже кто-то заявил права, то есть фактически эти куски были в распоряжении того или иного номенклатурного деятеля, их нельзя просто так отобрать, а надо раздать эту собственность по той же самой схеме, как она была роздана при номенклатуре. И таким образом, мы видим, что вся система экономических отношений, коммерческих операций в бюрократической системе представляла собой определенную систему, основанную на запретах, регламентах, разного рода разрешениях, выдаваемых контролирующими органами, которые, естественно, получали свой доход от разрешения преступить запрет.
И поэтому любое изменение этой системы запретов и ограничений, любое изменение в целом административно-командной системы и дополняющей ее теневой экономики, естественно, должно было учитывать то, что кто-то будет сопротивляться и прежде всего это будут те, кто использует эти запреты как способ получать доходы, как способ получать свою долю от контроля над экономикой.
Плутократическая собственность и ее трансформация
В связи с вышеизложенным посмотрим, как можно охарактеризовать отношения собственности в тот период. Речь идет о том, что деформация общенародной социалистической собственности не являлась секретом для широкого круга юристов и экономистов еще при советской власти. Эволюция отношений собственности в бюрократической системе неумолимо ведет к деградации самого понятия «общенародная собственность» и соответствующих ему производственных отношений. При этом в процессе саморазвития отношения собственности трансформируются, порождают новые специфические производственные отношения. Говоря о модификации отношений собственности, мы чаще всего фиксируем внимание на том, что некоторые исследователи называли плутократической собственностью. Имеется в виду процесс имущественного расслоения общества, систематическое извлечение нетрудовых доходов и их накопления.
Именно эти процессы накопления денег и ценностей прежде всего привлекают внимание. Трудно дать количественную оценку подобного рода накоплениям, вполне допустимо, что они достигали масштабов, существенных для национального богатства. В плутократической собственности находились дворцы с бассейнами и райскими садами, принадлежащие некоторым руководителям народного хозяйства, а также запасы золота, драгоценностей, произведений искусства, антиквариата в форме «коллекций» или просто спрятанные в тайниках. Наряду с недвижимостью и предметами роскоши сюда же относится денежная масса, ищущая товарного обеспечения, а точнее — средства, идущие на личное потребление, развлечения, отдых и другие потребности. Их суммарный оборот достаточно велик и делает возможным успешное функционирование гостиниц, ресторанов, а также подпольных притонов, игорных домов и домов терпимости.
Подобные описания удивительным образом напоминают сегодняшние описания олигархической структуры. На наш взгляд, именно плутократическая собственность постепенно трансформировалась в олигархическую. Сама по себе плутократическая собственность была порождением симбиоза командно-административной системы и теневой экономики, результатом трансформации общенародной социалистической собственности. Учитывая сложность реинвестирования нетрудовых доходов, а также возможности эмиграции, контрабанды, можно предположить, что значительная часть национального богатства, превращенная в ценности, перекачивалась на Запад, а там уже приобретала статус частной собственности. Это делалось через каналы внешней торговли, через махинации под видом помощи фирмам друзей, развивающимся странам, в виде различного рода инвестиционных строительных проектов, в ходе реализации которых исчезали значительные суммы.
Также можно привести множество примеров дел о контрабанде, манипуляциях различных спортсменов, артистов, иностранных и советских дипломатов, известных в этот период. А сколько реально было таких дел в этот период, мы просто никогда не узнаем. Если брать теоретическую сторону этой проблемы, то никак нельзя применить существовавший тогда термин «личная собственность» к тем 100 миллионам рублей в золоте, бриллиантах, дензнаках, изъятых лишь только по одному узбекскому делу. Это при том, что конфискована была лишь мизерная часть похищенного, на самом деле суммы были гораздо больше. Мы то понимаем, что это уже никак не могло быть личной собственностью, а тогдашняя экономическая теория исходила из того, что существовало лишь две формы собственности — общенародная и личная. Легальной альтернативой общенародной собственности считалась лишь личная собственность граждан. Это отражало общий подход политэкономии социализма к проблеме собственности. Таким образом, скрытые и направленные за рубеж потоки материальных ценностей — это реалии не только сегодняшнего дня, но, на наш взгляд, и времен брежневского застоя.