«Матрица. Перезагрузка», или как Гайдар на баррикады бегал
Псевдодемократы, в свою очередь, постепенно создали так называемые олигархические группы, фактически унаследовавшие и политическую, и экономическую власть от своих «прародителей» из политбюро. Что интересно: во время августовского путча, как мы помним, единение Ельцина с ГКЧП было очень наглядным, потому что все действия ГКЧП и события этих трех дней убедительно показали, что структуры, перешедшие на сторону Ельцина, были, в общем-то, близки ГКЧП. И фактически санкционированный реакционерами политбюро захват телецентра в Вильнюсе, подрывавший рейтинг Горбачева, и одновременно переход все большего числа номенклатурщиков в команду Ельцина, были звеньями одной цепи.
О переговорах будущих руководителей ГКЧП с Ельциным накануне августовского путча пишет в своих воспоминаниях Гавриил Попов, входивший в то время в ближайшее окружение российского президента. Попов утверждает, что Ельцину предлагался пост Президента СССР и тот колебался между возможностью обойти Горбачева, пониманием невыгодности уходящего бренда «СССР» и нежеланием расставаться с российской вывеской. Собственно это и было главной причиной отказа Ельцина: он предчувствовал скорый развал Союза, а российская тема только начинала раскручиваться. Но переговоры с ним шли, и это свидетельствует о его внутренней близости с будущими путчистами. Когда наконец в августе 1991 года верхушка реакционной номенклатуры устроила путч, Ельцин и его сотрудники очень легко договорились с теми, кому было поручено этот мятеж подавлять. Прежде всего имеются в виду Грачев и Лебедь, руководившие вводом войск в Москву и ставшие впоследствии видными деятелями ельцинской эпохи. В августовские дни они являлись особо доверенными людьми Крючкова и Язова — иначе им не поручили бы осуществлять такую миссию. Совершенно ясно, что Крючков и Язов никогда бы не доверили эту операцию посторонним. Значит, Грачев и Лебедь вызывали у путчистов безоговорочное доверие. Забавно, что впоследствии оба сделали блистательную политическую карьеру: Грачев возглавил Министерство обороны, став, по словам Ельцина, лучшим министром обороны, а Лебедь чуть было не стал президентом, а позднее тесно сошелся с таким деятелем, как Борис Абрамович Березовский, на примере которого очень хорошо видно, как вообще создавался олигархический капитал и кто является его идеологом. Так что уже в августе 1991 года матрица дальнейших событий уже была заложена. Произошла передача власти. Не нужно было организовывать никакое ГКЧП, поскольку получается, что оно же и победило, только в другой форме.
А в те дни на баррикады пришли защищать демократию Егор Гайдар и сотрудники его института. Они так осмелели лишь за два-три месяца до назначения руководителями правительства, в результате чего все они стали на 12—13 лет либо политическими звездами, либо олигархами. А ведь до августовского путча никто из них не был замечен в политической деятельности, оппозиционной коммунизму. Только в августе 1991 года их вдруг охватил демократический раж, они бросились на защиту Белого дома и спустя короткое время были вознаграждены высшими государственными должностями. На страже у Белого дома стоял такой демократ, как Юрий Петров, там же были Руцкой, Хасбулатов. Их впоследствии удалось хорошо узнать, когда Ельцин начал борьбу уже с Верховным Советом России. Эти люди показали свое истинное лицо после того, как избавились от Горбачева. Вот почему Ельцин в этой ситуации в 1993 году был прав в своем конфликте, потому что в Верховном Совете России были собраны ещё более реакционные силы, чем в ельцинской администрации, ещё более гнусные и беспринципные. Поэтому в 1993 году страна наблюдала за схваткой двух омерзительных группировок — радикально-демократической и как бы умеренно-демократической, внезапно перелицевавшейся в коммунистическую, что, кстати, еще раз показывает, как быстро эти люди меняют свое обличив в зависимости от ситуации.
А тогда, в 1991 году, я впервые узнал, что Гайдар — оказывается, демократ и обороняет Белый дом. Мой отец действительно был демократом, лидером демократического движения и долгие годы боролся с коммунистической партией. И я знаю, что ему было непросто, но у него почему-то не было никакого желания бежать оборонять Белый дом, поскольку он прекрасно понимал, что там происходит, был в курсе событий и в силу своей порядочности полагал, что это не та ситуация, чтобы идти и демонстрировать демократические убеждения. Он полагал, что их надо отстаивать десятки лет. Думаю, что Гайдар и ему подобные в отличие от искренних защитников ни секунды не верили в возможность штурма (они оценивали ее, может быть, процентов в пять). Поэтому они могли спокойно сидеть в кабинетах, звонить, налаживать сопротивление, вводить войска, произносить речи, забравшись на танк, проводить ночи на баррикадах, демонстрируя свою приверженность демократическим идеалам. Тот же Гайдар в своих мемуарах, описывая ожидание штурма Белого дома в ночь с 20 на 21 августа, проговаривается, что в самый, казалось бы, напряженный момент Бурбулис набирает по правительственной связи номер председателя КГБ Крючкова и ведет с ним разговор. «Что-то очень странное, — пишет Гайдар, — вроде вот-вот убивать будут, а они в то же время созвонились, побеседовали...» Но о чем велись эти беседы, с какой целью созванивались, Гайдар почему-то не вспоминает.
Вел телефонные переговоры с Крючковым в ту ночь и Ельцин. По свидетельству того же Крючкова, в ночь на 21 августа они созванивались два или три раза. «Ему я тоже говорил, — вспоминает Крючков, — что никакого штурма «Белого дома» не намечается. Разговоры были вполне спокойными. Я не почувствовал какого-то раздражения, более того, Ельцин сказал, что надо искать выход из создавшегося положения и хорошо бы ему, Ельцину, слетать вместе со мной в Форос к Горбачеву для того, чтобы отрегулировать ситуацию. Он предложил мне выступить на открывавшейся 21 августа сессии Верховного Совета РСФСР с объяснением обстановки и ответить на возможные вопросы»1.
Словом, вполне спокойная беседа. И пока вокруг «Белого дома» его защитники строили баррикады и ждали самого страшного, засевшие внутри российские лидеры, по признанию Александра Коржакова, попивали столь понравившуюся Ельцину «Метаксу» вперемежку с шампанским.
Откуда же брались все эти драматические вести о готовом начаться штурме Белого дома? Анализируя события путча, социолог Леонид Ионин называет источник — это «внутреннее радио Белого дома... Вся информация от Руцкого». И то, что эти сообщения, «мягко говоря, не совсем соответствуют действительности», журналисты, разносившие их, не могли не знать, «ибо из Белого дома постоянно велись переговоры с военными властями разного уровня. Генерал-полковник Кобец, по его собственным словам, "по нескольку часов не отрывал трубку от уха", получая информацию и даже частично регулируя, совместно с командованием МВД, движение военных колонн. Белый дом знал, как мало угрожает ему армия... Нагнеталось напряжение. Люди в ответ на радиопризывы шли и шли к Белому дому... Ельцин совершил контрпереворот в эфире. Утром 22-го ему оставалось лишь подобрать упавшую власть...»2
1 Крючков В. Личное дело. - М.: Олимп. 1996. С. 197—198.
2 Независимая газета. 1991. 12 сентября.
Сейчас уже многие согласятся с выводом политолога Лилии Шевцовой, что «новая российская эпоха начиналась с имитации, а победители имели немало причин желать, чтобы реальная картина тех дней была забыта, и как можно скорее»1, а в те дни в условиях тотальной пропаганды только такие люди, скажем, как мой отец, могли понять, что происходит, и за это немедленно были наказаны. Большинство конечно же воспринимало итоги августовского путча как реальную победу российской демократии, не видя стоящей за событиями тех дней окончательно перелицевавшейся, подготовившейся к этому времени номенклатуры. Ее полномочным представителям, сомнительным дельцам, уже тогда была дана возможность через Российскую товарно-сырьевую биржу подзаработать на разнице государственных и рыночных цен. А в августовские дни они волочили огромные трехцветные полотнища российского флага (не иначе как заранее запаслись; маловероятно, что при реальной опасности государственного переворота кто-то стал бы заниматься срочным изготовлением полотнища такого размера). Но, поскольку, как говорится, шоу должно продолжаться, никто не стал анализировать эти странные детали, как и мало кто обратил внимание на публикации, последовавшие вскоре после путча, о странных историях некого полковника Веселовского, утверждавшего, что КПСС создавала специальные фирмы, функционирующие в соответствии с принципами подпольной экономики, которая сейчас работает уже в полном объеме.
В сентябре 1991 года на допросе в Генпрокуратуре по поводу обстоятельств августовского путча полковник Первого главного управления КГБ Леонид Веселовский заявил, что в ноябре 1990 года по просьбе ЦК КПСС (Иванко и Кручины) решением руководства КГБ (Крючков и Бобков) он был
1 ШевцоваЛ. Режим Бориса Ельцина. - М.: РОССПЕН, 1999. С. 11.
переведен из ПГУ на работу в Управление делами ЦК КПСС для координации экономической деятельности хозяйственных служб. «Основанием для моего перевода в ЦК, — объяснял Веселовский, — явилась срочная потребность руководства УД ЦК создать подразделение, способное координировать экономическую деятельность хозяйственных структур партии в изменившихся условиях... Выбор пал на меня, поскольку по своему образованию я являюсь экономистом-международником, имею опыт зарубежной работы и был известен большинству руководящих работников ЦК по своей деятельности в ЦК ВЛКСМ и ВЦСПС. Кроме того, Кручина считал, что такой серьезный вопрос, как организация экономической деятельности, можно было поручить только сотрудникам ведомства, в честности которых он никогда не сомневался... Была достигнута договоренность о периодическом информировании Бобкова о моей деятельности в УД ЦК КПСС...»