И еще один момент. Он касается логики культурных синтезов в России. В начале книги, в разделе, посвященном методологии, я писал, что, по Бердяеву, русская культура содержит, в основном, женское начало, а европейская культура содержит, в основном, мужское начало. Русская культура ждет, когда европейское начало ее оплодотворит и придаст ей импульс развития. Этим Бердяев обосновывал необходимость слияния западной и российской культур в будущей русской культуре. Бердяевский анализ, хотя и оперирует словом «культура», политологичен. Он ориентирует не столько на культурный, сколько на политический синтез, на синтез двух способов мышления в области принятия политических решений. И, по существу, не касается способов, которыми в России создаются, могут создаваться культурные синтезы. Бердяевский анализ популярен среди западников как конструктивный и не популярен среди почвенников как не конструктивный. Но и те, и другие согласны с Бердяевым, что есть лишь два начала: либеральный Запад и традиционная Россия, и что именно они являются исходным строительным материалом для дискуссий о культурных синтезах. Подходящим или не подходящим, полезным или вредным – это уже иной вопрос, решающийся в зависимости от политической ориентации оценивающего.
Лермонтов по-другому видит пути культурного синтеза. Русская культура мечется между сложившимися смыслами добра и зла, между равнодушным к человеку Богом и равнодушным к Богу человеком. И изменить ситуацию в рамках этой дуальной оппозиции невозможно. И Бог и человек – оба виновны в расколе. Отсюда фатализм Лермонтова. Из настроения фатализма – попытки поэта преодолеть традиционную дуальность через формирование третьих смыслов на основе ценности личности. Отсюда нацеленность Лермонтова на поиск альтернативы в смысловой сфере, которую можно назвать неполитическим либерализмом – в способности формировать индивидуальные представления о смысле любви, творчества, веры. В этой нацеленности лермонтовской мысли видна возможность нового синтетического начала. А это значит, что внутренний потенциал русской культуры способен сформировать либерально-почвенный идеал. Не – либеральный Запад плюс традиционная Россия получится новая Россия, а – российский неполитический либерализм призван создать нового русского человека как синтез старого в ней и нового в ней, как новую меру синтеза старого и нового в ней. Тогда и возможно относительное примирение Бога и человека, традиции и инновации, статики русской культуры и динамики формирующейся в России личности. Но осмысление логики примирения между почвой и либерализмом может произойти только в способности русского человека превратить свои способности в предмет беспощадного анализа. Лермонтов высоко ценил Запад, но западником не был.
Если концепция культурного синтеза в бердяевской интерпретации несет угрозу социокультурного раскола в России, то лермонтовский новозаветно-гуманистический неполитический либерализм преодолевает угрозу такого раскола. Из творчества поэта рождается в России логика формирования личности, синтезирующая в себе и через себя противоположные смыслы, снимающая хронику и глубину социальной патологии.
Глава 3. Лермонтоведение как культурологическая проблема.
Сегодня, после краха ленинизма как основания мышления культурологический взгляд на лермонтоведение обнаруживает руины. Время безжалостным катком прошлось по лермонтоведческой мысли XIX и XX вв. Славянофилы всех оттенков, религиозные философы, западники, почвенники, народники, революционеры, политики – я не ставил задачи прочитать и оценить все, что они написали о Лермонтове. Конечно, литературу о Лермонтове я отбирал. Моя цель – проанализировать с позиции моей методологии некоторые основные выводы писателей, философов, историков, искусствоведов, писавших о Лермонтове как аналитике русской культуры, а также некоторых филологов-лермонтоведов, выводы которых претендовали на культурологические обобщения лермонтовской мысли.
И что же? Невероятно, но почти все кажется сегодня чуть ли не недоразумением. Редко взгляд отдыхает на проявлениях свежей мысли: И. Анненский, В. Кантор, Б. Сарнов, В. Турбин… Эти авторы видят в творчестве Лермонтова попытку предложить российскому читателю взгляд на воспроизводственную логику личности в России.
Парадоксально, но поиск Лермонтовым личности это в лермонтоведении все еще новый подход. Не характерный ни для религиозности, ни для народничества. Поиск личности это все еще новый подход для российского литературоведения вообще, которое, усиленно толкуя о личности, до сих пор так и не создало научной методологии анализа этого поиска. Лермонтовский вклад в методологию анализа личности это часть формирования либеральной логики в современном российском обществе – но такое понимание лермонтовских методологических усилий звучит странно для традиционного лермонтоведческого слуха, потому что традиционное российское лермонтоведение нацелено отнюдь не на анализ и развитие ценности личности, оно увлечено патриотизмом, идеей идентичности, задачей сохранения единой и неделимой России и т. п.
Можно сказать, что после краха ленинизма лермонтоведение заново начинает свой путь. Разворачивается попытка лермонтоведов установить какую-то соотнесенность с голосом послесоветской культурной эпохи, пытающейся более свободно, чем предыдущие эпохи, ставить проблему личности. Эта попытка может состояться, если аналитики сумеют опереться на зрелость современного общества, позитивность сдвигов, произошедших после краха ленинизма и распада СССР, способность русского человека эффективно владеть таким национальным богатством как мысль Лермонтова. Если сумеем понять Лермонтова как одного из основоположников новой, нетрадиционной, личностной культуры в России, если сумеем понять смысл лермонтовской меры критики традиционности – значит выживем. Если нет – значит идти России вслед за патологичным Печориным: умрем где-нибудь на одном из поворотов истории. Хорошо, если, как Печорин, тихо и незаметно для мира…
Исследование критической литературы о творчестве писателя это специальный раздел культурологического литературоведения, без которого не мыслим адекватный анализ этого творчества. Критика литературной критики это уточнение основной цели, основания и средств культурологического анализа художественной литературы. Это способ культурологического литературоведения определить свое место среди гуманитарных наук, соотнести себя с философией, психологией, филологией, искусствоведением и историей. Изучение лермонтоведения культурологическими средствами это специальный раздел, без которого не возможен адекватный анализ творчества Лермонтова. Анализ руин в лермонтоведении с позиции ценности личности и смысла социальной патологии это не просто критика исторического опыта. Это анализ, который содержит в себе зародыш объяснения смысла лермонтовской культурной альтернативы для России.
Многие аналитики писали о Лермонтове талантливо. Но многое из того, что они писали, уводит от нас поэта в мистические горизонты, в божественную, либо дьявольскую, либо народническую запредельность. В. Соловьев окутал облик поэта зловещей чернотой. Д. Мережковский распространил на поэта неверное мерцание сумерек. В. Розанов увел поэта в мистику формирования божественных смыслов. Д. Андреев сделал из Лермонтова доверенное лицо высших сил. Если Пушкин это солнце русской поэзии, то Лермонтов ее ночное светило. Для Соловьева земной путь Лермонтова это «медленное самоубийство», неуклонное падение, движение по пути «идеализации зла», «услаждение деланием зла», «безумный вызов высшим силам». Соловьев предсказывает попадание Лермонтова едва ли не в преисподнюю. Д. Андреев доказывает, что место души Лермонтова в высших слоях того, что соответствует в его концепции раю, душа поэта член потустороннего божественно-ангельского штаба, планирующего жизнь на земле. Мережковский ввел в сюжет своего мифа «предземную» жизнь Лермонтова. Соловьев перечеркнул, растоптал, за исключением «нескольких истинных жемчужин его поэзии», почти все лермонтовское творчество. Возвеличивания и перечеркивания, уводя в мистику религиозной потусторонности, ничего не дали русскому человеку.
В. Архипов, И. Западов, И. Роднянская, многочисленные авторы «Лермонтовской энциклопедии» преувеличили и возвеличили народническое содержание лермонтовского творчества. И это возвеличивание, уводя в мистику народнической потусторонности, также ничего не дало русскому человеку.
Я не хочу сказать, что так, как анализировали Лермонтова эти аналитики, изучать его не надо. Наверное, есть люди, которым это интересно. Но сегодня, когда российское общество пытается понять русскую культуру с позиции ее выживаемости, конкурентоспособности на рынке мировых культур, с точки зрения ее способности быть самокритичной, изменяться, развиваться, переосмысливать свою сущность и находить в своих недрах новые цивилизационные ресурсы, сегодня выясняется, что Лермонтова нужно и можно анализировать по-другому. Такие ценности, как Бог и народ нужны русскому читателю лермонтовских произведений – без них верующего Лермонтова не понять. Но абсолютизация церковной и народнической интерпретаций творчества Лермонтова мало полезна для осмысления его произведений, потому что и религиозность и народничество уводят смысл рефлексии поэта в российскую культурную архаику – туда, от которой он решительно бежал и из которой пытался вывести русского человека.