Отлучить русского человека от все более гуманизирующегося реального мира, заставить его растеряться и заблудиться в жизни – вот, по Чаадаеву и Лермонтову, конечный смысл господства потусторонности в русской культуре. Поэтому основной принцип методологии Лермонтова это – перевод решения проблемы анализа культуры из ветхозаветной в новозаветную систему координат, и отсюда вызов безнравственности потусторонности и поиск посюсторонней альтернативы ей.
От поиска Бога – к поиску истины. Первый шаг к альтернативе. Проблема выбора.
Спасение души или поиск истины?
Лермонтовская критика потусторонности Бога и перевод высшей нравственности в посюсторонность показали, что формирование альтернативных культурных форм должно, по Лермонтову, происходит не на небе, а на земле. Поворот поиска высшей нравственности к человеческому это пушкинский путь, и он совпадал с движением гуманистической мысли, начатым в эпоху Ренессанса, с гуманизацией концепции спасения души в европейской Реформации и гуманистическими достижениями западного и российского Просвещения XVIII века.
Процесс гуманизации религиозных нравственных ценностей, как он стоял в первой трети XIX в., отвечал на вопросы «В чем смысл жизни человека?», «Как понимать спасение души?», «Как достичь бессмертия?», «Что такое поиск истины?», «Где искать истину: на земле или на небе?», «Спасение души и поиск истины исключают друг друга или совпадают?». Верующий человек ставил эти вопросы во все культурные эпохи. Эпоха Просвещения давала на них ответы, опираясь на первоценность способности разума объяснять все рационально, утилитарно, опираясь на достоверность естественнонаучного знания, с позиции пользы и здравого смысла, модернизируя способы веры.
Пушкин и Лермонтов впитали антирелигиозные идеи эпохи Просвещения. И в духе этих идей они отвечали на поставленные вопросы. Но в творчестве Пушкина и Лермонтова начиналось и другое направление в поиске ответов, которое впоследствии получило название экзистенциализма. Богоискательство-богоборчество Лермонтова оказалось в фокусе экзистенциальных поисков альтернативы засилию религии и формирования того, что в последствии получило название секулярного христианства. В этом значение рефлексии поэта. Вскоре после Лермонтова возникло богословие С. Кьеркегора, затем философствование Достоевского, затем экзистенциальная философия Хайдеггера, творчество Чехова. В христианстве постановка вопроса о смысле жизни нашла выражение в так называемом секулярном, безрелигиозном богословии, наиболее видными представителями которого на Западе в XX в. стали немец Дитрих Бонхоффер, англичанин Джон Робинсон, американец Томас Альтицер.
Основанием секулярного христианства является тезис о том, что изначальный или трансцендентный Бог стал полностью имманентным миру. Это был долгий путь, начавшийся через пророков Ветхого завета и затем через воплощение Иисуса. Сегодня, согласно этой концепции, к Богу трудно придти через богослужение или молитвы или, тем более, через спасение в монастыре. Скорее, его можно найти через активное участие в делах мира, в личной деятельности во имя Другого, в понимании образа себя только через Другого, в захваченности предельным интересом к изменению себя, к развитию и саморазвитию. Секулярное богословие отвергает традиционное понимание спасения как ухода от мира и принятие от Бога сверхъестественной благодати. Безрелигиозность понимает путь спасения гораздо шире. Это спасение не столько через религию, сколько от религии. Основание и использование своей силы и своих возможностей, достижение независимости от Бога, совершеннолетия в вопросах веры, самоутверждение и участие в делах мира – вот что такое спасение в секулярном смысле слова в XIX-XX вв. В результате поворота ценностного вектора с небес на землю, в смысл личности, происходит изменение принципа веры – все более твердый отказ от представления, что человек виновен, и все более настойчивое утверждение, что человек оправдан. Развивается представление, что человек, ищущий божественное, ничем не обязан Богу (А. Пелипенко). Большинство социально активных людей, даже не входящих в церковь, уже переживают спасение. Фактически, учитывая нынешнюю «религиозную» ориентацию церкви, люди, не входящие в церковь, являются, возможно, христианами в более полном смысле, чем ее члены. По-существу, в секулярном христианстве происходит поиск истинного, правильного поведения, мышления, переживания, через правильность которого человек обретает возможность искать высшую нравственность в своем творческом повседневном. Земное и небесное слились в возможности поиска божественного в человеческом. Богочеловеческое возникает как фокус такого поиска.
Эпохи Ренессанса и затем Просвещения провозгласили – истина живет на земле. Реформация также приблизила истину к земле. В XX веке многое было пересмотрено из гуманистических достижений человечества. Но вывод о земном происхождении истины выжил. XX век прояснил и иную сторону опосюсторонивания истины – ее феноменальность. Хайдеггер истиной назвал «нескрытность», откровенность бытия, способность к открытости, феноменальности как способность нести истину. В XIX-XX вв. произошел переход – от поиска Бога как истины к поиску истинности истины как открытости, нескрытности. Возможность проверить истину нескрытным, новозаветным способом, увидеть ее, потрогать, измерить, поговорить с ней, усомниться в ней стала основным критерием поиска истинности истины. В феноменологии и экзистенциализме, таким образом, реализовался принцип, провозоглашенный еще Фихте – истина, если она не может быть понятой, не может претендовать на то, чтобы быть истиной. Об истинности нескрытности свидетельствует многое – формирование мирового сообщества, мирового рынка, либерализма, форм демократии, диалога культур, развитие нецерковных способов веры, экуменизма, прав человека, свобода СМИ, процессы глобализации.
Опираясь на экзистенциальное понимание вывода об истине как открытости, можно предположить, что истина не в достигнутом уровне веры, идет ли речь о вере в спасение, в Бога, в народ, или в идею, и не в полученном знании чего-то и не в обладании чем-то. Истина в попытке человека сдвинуть открытость своего сознания навстречу новому пониманию, новому переживанию, сдвинуть ее таким образом, чтобы она стала новой открытостью, новым самораскрытием, способным формировать новые смыслы. Истина в способности открытого человека через встречную открытость формировать новые смыслы. Нацеленность на самораскрытие навстречу возможной открытости предполагает, что истина – в попытке человека сдвинуть свое сознание с мертвой точки, чтобы продвинуться в новом понимании, новом чувствовании, новом делании. Истина это когда получается сдвинуть; переживание истины это когда понимаешь, что получается.
Изложенная концепция поиска истины относится к секулярному, пушкинско – лермонтовскому христианству, опосюсторонивающему потусторонность, предпочитающему небесные ценности искать в творческом человеческом.
Русская литература XIX в. развивалась, разворачивая антицерковный бунт и вырабатывая в себе идеи секулярного христианства как альтернативу религиозной российской традиционности.
Лермонтовский Мцыри произносит слова, несущие в себе с точки зрения религиозности ужас духовной гибели человека, а с точки зрения Лермонтова – спасение.
Увы! – за несколько минут
Между крутых и темных скал,
Где я в ребячестве играл,
Я б рай и вечность променял…
«Мцыри»[195]
Мцыри предпочитает земные сокровища небесным. Отказ от спасения на небесах ради поиска некой истины на земле – после Лермонтова это один из основных мотивов творчества русских писателей. Иван Тургенев напишет в письме: «Хочу истины, а не спасенья», Сергей Есенин - в стихах: «Я скажу: не надо рая – дайте родину мою», эта же мысль в стихах, письмах Александра Блока и Бориса Пастернака – человек имеет смысл, если способен творчески искать истину на земле. Впервые мысль об отказе от потустороннего спасения была выражена Лермонтовым в 1831 г. в строчках:
Как землю нам больше небес не любить?
Нам небесное счастье темно;
Хоть счастье земное и меньше в сто раз,
Но мы знаем, какое оно.
«Земля и небо»[196].
Лермонтовское истинное – в нацеленности на поиск высшей нравственности в повседневном человеческом. Поэт пишет об этом совершенно ясно:
Взлелеянный на лоне вдохновенья,
С деятельной и пылкою душой,
Я не пленен небесной красотой;
Но я ищу земного упоенья…
Но мне милей страдания земные:
Я к ним привык и не оставлю их…
«К другу. Взлелеянный на лоне вдохновенья» [197]
Лермонтовский Демон не ищет спасенья ни в служении раю, ни в служении аду. Он, порвав и с Богом и с Дьяволом, с их сложившимися в христианстве интерпретациями, не ищет новых интерпретаций добра и зла. Он ищет истину. И если истина для субъекта это способность повышать свою способность к медиационному анализу реальности, то поиск адекватности в медиации это бесконечный и редко благодарный процесс. Тем не менее, люди хотят искать и ищут, в самом поиске пытаясь увидеть смысл жизни. Отказываясь служить церковным небесам, лермонтовские персонажи ищут небеса на земле. Но не в церкви. Отказываясь от спасения, связанного с потусторонностью, его персонажи ищут Бога у себя в душе и спасенья в своей деятельности.