Лермонтов – Пушкин
Лермонтов и Пушкин. Пушкин и Лермонтов. Имена, повторяющиеся как нечто неразрывное, даже единое. Начиная с Белинского и Ап. Григорьева, Лермонтов считается продолжателем дела Пушкина. Хотя в каком смысле продолжателем, не было до конца ясно ни Белинскому, ни Григорьеву. Не достаточно ясно это и сейчас. Но чтобы говорить о творческом родстве поэтов, надо осмыслить вклад Пушкина в культуру России, а также понять, почему за Пушкина идет открытая борьба между политическими партиями, идеологическими и религиозными пристрастиями, литературными тенденциями, почему о Пушкине столько наврано за двести лет.
О том, что из Пушкина принято делать то певца народно-революционного гнева в борьбе против самодержавия, то великого православного писателя, говорилось в научной литературе[247]. В этих попытках явно проглядывает партийный заказ. Откровенное, если так можно выразиться, оправославливание и беззастенчивое революционизирование творчества поэта сегодня не то, чтобы себя изжили – просто стало ясно, как с ними бороться. Тем более это стало ясно, когда с теми же методологическими проблемами культурологическое литературоведение встретилось и при анализе сложившихся интерпретаций всех великих русских писателей. Методологическое извращение Пушкина неслучайно, потому что трещина раскола в российском обществе проходит между, с одной стороны, соборно-авторитарными ценностями и, следовательно, религиозными и народническими пристрастиями, и с другой стороны, ценностью личности и, следовательно, либеральным способом мышления.
Гораздо опаснее откровенной религиозности и беспардонного народничества литературоведение некоторых русских религиозных философов, в частности, В. Соловьева, Н. Франка, Н. Бердяева. Это литературоведение пытается отделить личностного Пушкина от русской культуры, делая из его творчества лишь факт русской литературы и закрывая глаза на то, что литература является частью культуры. Об антипушкинском характере пушкинистики В. Соловьева я говорил в своей книге о Пушкине. Но рядом с антипушкинистикой Соловьева располагается его антилермонтоведение. Инквизиторское высказывание Соловьева о Лермонтове[248], дружно цитируется всем российским религиозным литературоведением. Пора сказать - Соловьев это принципиальный идейный противник пушкинско-лермонтовской линии в русской культуре.
С точки зрения методологии анализа русской культуры еще более антипушкинским, чем Соловьев, был Франк, который изгнал творчество Пушкина из достижений русской мысли, русской культуры. Читатель, восхищающийся Пушкиным, может мне не поверить. Посчитает – клевета. Но это, представьте, не клевета. Франк писал о Пушкине: «Он оказал, правда, огромное влияние на русскую литературу, но не оказал почти никакого влияния на историю русской мысли, русской духовной культуры. В XIX веке и в общем до наших дней русская мысль, русская духовная культура шли по иным, не пушкинским путям»[249]. Как назвать это? Социальным заказом? – Слишком слабо. Враньем? – Обидятся. Религиозной идеологической уткой, такой же, какую распространяют народно-революционные литературоведы? Из Пушкина вышел Лермонтов. Гончаров. Частично из Пушкина вышли Гоголь, Л. Толстой, Достоевский. Из Пушкина и Лермонтова вышли Тургенев, Чехов, Булгаков, Пастернак. Разве все это не история русской мысли и не история русской духовности, если понимать духовность не церковно и не религиозно? Франк помещает свое религиозное инверсионное философствование в историю русской мысли, а безрелигиозных Пушкина и Лермонтова из нее выводит, изгоняет. На каком основании? Разве художественная литература не содержала аналитической мысли? Разве она не анализировала русского человека? Или это делали только Франк, Соловьев и Бердяев? Но тогда почему Пушкина и Лермонтова знают в России все, а Франка, Соловьева, Бердяева и их эпигонов – лишь группка узких специалистов?
Но Франк прав в том, что Пушкина и Лермонтова как мыслителей и аналитиков русской культуры пока не изучали системно и безрелигиозно, - атеистические интерпретации Пушкина не в счет. Не изучали ни в России, ни за рубежом. Потому что не было инструмента изучения – безрелигиозной культурологической методологии. Хотелось бы надеться, моя книга положит начало этому изучению и конец недоразумению, которое возникает у читателя при знакомстве с антипушкинской пушкинистикой и антилермонтовским лермонтоведением, которые рождаются в трудах русских религиозных философов и писателей.
Еще более методологически антипушкинским оказался Н. Бердяев. Он, разделив национальное бытие и национальное самосознание, назвал Пушкина гением национального бытия и вывел, изгнал пушкинское творчество из достижений национального самосознания.[250] Ничего методологически более неверного, более антироссийского и одновременно более антипушкинского нельзя было придумать. В попытке отделить Пушкина от национального самосознания проявилась одна из форм раскола в русской литературе, полюсами в которой были, с одной стороны, Пушкин и личностная пушкинская тенденция в русской художественной литературе, с другой – религиозность и народничество в литературоведении.
Бердяев относил Пушкина к ренессансной культуре. И он был прав. Прав он был, называя пушкинское творчество частным, не типичным, в какой-то степени случайным для русской культуры, то есть понимая его как культурную мутацию. Но он не прав был в главном – он не захотел увидеть, что после Пушкина появился Лермонтов, несший ту же, ренессансную логику мышления, а из пушкинской и лермонтовской логики мышления уверенно вышла, сформировалась новая тенденция в русской литературе, и эта тенденция уже не случайность. Это уже новая форма культуры, боровшаяся и продолжающая бороться за общественное признание. Бердяев, относя пушкинское творчество к ренессансной литературе, утверждал, что великая русская литература XIX века была «не ренессансной по духу своему»[251]. Почему Бердяев изгонял ренессансного Пушкина из великой русской литературы и почему он не заметил ренессансность великой русской литературы?
Не заметил ренессансность великой русской литературы Бердяев не случайно – дело в том, что пушкинско-лермонтовская тенденция не только ренессансная, она ренессансно-реформационная. Но признать ренессансность пушкинского и лермонтовского творчества как некоторую культурную систему значит надо, исходя из системности этой системы, признать и ее реформационность, потому что Ренессанс и Реформация несли одну и ту же внутреннюю культурную логику – а вот этого русская религиозная философия, шовинистическая по своему духу, ни за что не хотела, не могла признать. Признать реформационность пушкинского, как и лермонтовского, гончаровского, тургеневского, чеховского и т. д. творчества, значит, признать неспособность русской традиционной, то есть самодержавно-православной, то есть имперской культуры, пусть и в либерально-демократической аранжировке Соловьева, Франка, Бердяева, отвечать на вызовы современности.
Вот один из антипушкинских-антилермонтовских выводов Бердяева: «Русские гении и таланты не все были славянофилами, были среди них и противники славянофильства, но все, все они были религиозны и этим оправдывали славянофильское самосознание. Чаадаев, Киреевский, Хомяков, Гоголь, Тютчев, Достоевский, Л. Толстой, К. Леонтьев, Вл. Соловьев – вот цвет русской культуры, вот что мы дали культуре мировой, с чем связана наша гениальность».[252] А где же Пушкин и Лермонтов? Они, получается, не цвет русской культуры, потому что они не религиозны. И таких мыслей у Бердяева множество. Пушкинистика-лермонтоведение Бердяева – это классический пример религиозного (партийного, церковного, сектантского, шовинистического) философствования в литературоведении. В цвет русской культуры выделяются религиозные писатели, а сдержанно относившиеся к религии и церкви, либо нерелигиозные Пушкин, Лермонтов, Гончаров, Тургенев, Чехов цветом русской культуры не именуются, и русская гениальность связана, оказывается, не с ними. Задача данной книги и всех моих предыдущих публикаций опровергнуть этот соловьевско-бердяевский вывод. Вред оценок Бердяева, Соловьева и Франка о творчестве Пушкина в том, что они бездумно, безответственно повторяются в российских вузовских и школьных учебниках, а также в трудах специалистов по России на Западе, например, талантливым американским историком культуры Джеймсом Х. Биллингтоном[253].
Итак, русская религиозная философия вывела творчество Пушкина за пределы достижений русской мысли, русской духовности, отлучила его от русского национального самосознания, а Лермонтова просто позорила. Она увидела в этих писателях нежелательную случайность в русской культуре и не связала их гениальность с цветом русской культуры. Она не пыталась анализировать смысл их близости, а просто сбрасывала обоих, коль оба стоят рядом, «с парохода современности». Иногда наоборот – восхваляла обоих так, что за гулом непрерывных междометий ничего не было слышно, и тогда Пушкин и Лермонтов сливались в нечто сплошное и бессмысленное.