Преодолеть эту космическую безграмотность – есть задача духовной науки. Теперь немного людей неграмотных в обычном смысле. Во времена древнего ясновидения было гораздо меньше неграмотных по отношению к духу. Но гордиться этим всем нам не следует. Правда в том, - если мы предчувствуем нашу задачу в духовнонаучном течении, - что мы из неграмотных должны стать грамотными по отношению к Космосу. Но при этом мы не должны терять смирения: ведь сегодня дело обстоит так, что мы сильно нуждаемся в элементарной школе. Едва ли мы подошли к настоящему чтению, но лишь, к своего рода, изучению букв, чтению по складам. Но мы, всё же, можем быть охвачены преобразующим импульсом, который вследствие этого внедряется в эволюцию человечества. И если мы будем охвачены им, мы правильным образом поставим себя по отношению к тому, что, так сказать, требуют от нас знаки времени, поставим себя как настоящих сочленов потока духовнонаучного мировоззрения.
Шестая лекция
Дорнах, 2 января 1915
Сегодня человеку относительно легко, - я говорю относительно, - принять, более или менее, теоретически то, что мы понимаем под духовнонаучным мировоззрением или антропософией. Но будет труднее пронизать всё существо человека, саму жизнь теми импульсами, которые приходят из самой духовной науки. Принимать духовнонаучное мировоззрение теоретически, когда знают, что человек состоит из физического тела, эфирного тела, астрального тела и так далее, знают, подобно тому, как знают, что тот или иной звук имеет такое-то или такое-то высокое число колебаний, или что кислород, связанный и водородом становится водой, - знать это человек приучен вследствие естественнонаучного мировоззрения, которое у человечества сложилось постепенно в ходе последних столетий.
Однако в меньшей степени человек привык, чтобы на его эмоциональную и душевную жизнь оказывали влияние те познания, которые предлагает духовная наука. В сущности, тот способ, которым духовная наука должна действовать на человека, противоположен тому способу, которым должна действовать на человека другая наука. Весьма всеобще и очень часто отмечаемое ощущение состоит в том, что сухая наука отнимает у человека тёплое чувство жизни и её фактов, что сухая наука имеет в себе нечто холодное и трезвое, она как бы отбирает у вещей свежесть, некий налет росы. И можно сказать, что это до известной степени и должно иметь место в случае внешней науки. Ибо сколь существенная различие имеется между впечатлением, которое оказывают на нас чудесные облачные образования на вечернем, или утреннем небе, и простым сообщением, которое может сделать по этому поводу астроном, или метеоролог. Как будто тёплым чувством, охватывающим всего человека и проникающим в него, кажется нам богатство окружающего нас природного бытия. Сухой и трезвой, холодной, безжизненной и лишенной любви кажется нам эта наука с её понятиями и идеями, которые сообщают нам сведения относительно того, что в ином случае оказывает на нас теплое, исполненное жизни впечатление. И в отношении к естественнонаучным познаниям вполне оправдано то, что их так чувствуют и ощущают. То, что внешнее естественнонаучное знание должно быть именно таким, имеет свои достаточные причины, но духовнонаучное познание не должно быть таким знанием. Духовнонаучное познание напротив должно всё ближе и ближе подводить к полноте жизни, к жизненному теплу внешнего мира, и вообще мира в целом. Тут мы, несомненно, должны учиться тому, чтобы возбуждать в себе некоторые импульсы, которых современный человек почти что не имеет. Современный человек ожидает от того, что он называет наукой чего-то такого, в чём уже заложено то, что для нас эта наука должна являться холодной и трезвой, и, говоря в смысле Гёте: Вагнероподобной. Человек ожидает от науки, что, если он вберет в себя эту науку, для него будут разрешены те загадки природы, которые известны ему и сейчас, насколько он имеет дело с теми или иными вещами: он довольствуется тем, если знает, как он должен поступать с теми или иными вещами.
В наше время можно познакомиться даже с таким людьми, которые по вполне определённой причине испытывают ужас перед наукой. А именно, они говорят, что полная, свежая жизнь в прошлом состоялась именно потому, что человек не решил всех загадок, что он предчувствовал существование чего-то, что ещё не разрешено им. И вот, приходит наука, - так говорили люди, - и постепенно разрешает загадки природы. Человек представлял себе, как скучно будет находиться в мире будущего, если наука решит все загадки, и человеку будет нечего, ни предчувствовать, ни открывать на естественнонаучном пути. Некая страшная пустыня должна была простираться перед человечеством, и по этому поводу человек испытывал вполне правомерный ужас.
Однако духовная наука должна была бы вызвать другие ощущения в человеческой душе, ощущения, которые, несомненно, стали бы менее удобными, приятными в современности, нежели разрешение загадок, которые как бы указывает нам, какой может быть жизнь, пробуждённая и созидаемая этой духовной наукой. Конечно, если мы в правильном смысле принимаем то, что даёт нам духовная наука, если мы принимаем её не так, что достаём записную книжку и записываем то, что было сказано, чтобы использовать это, как принято в науке, внешним образом во внешнем смысле, а затем, возможно строим себе схему, красивую классификацию, чтобы мы могли просмотреть все эти вещи, подобно схеме в физике. Мы тоже это делаем, но меньше; однако мы должны дать влиться в наше сердце тому, что должно говорить духовнонаучное воззрение, и правильно проникаться им. Затем мы будем замечать, что оно оживает в нас, растёт, развивает в нас самостоятельность и самостоятельную деятельность, что оно становится в нас подобным новому живому существу, и обнаруживает всё новые и новые стороны. Если же затем мы, с душой, наполненной духовнонаучным мировоззрением, подступаем к внешней природе, тогда для нас загадок в природе не становится меньше, чем раньше, даже больше, чем раньше. Всё становится для нас исполненным загадок в ещё большей степени, и наша эмоциональная жизнь не становится беднее, нет, она даже обогащается; можно сказать, что мир наполняется тайнами благодаря духовнонаучному познанию.
Мир, несомненно, превращается для нас в пустыню, если приходит физик и говорит: ты видишь утреннюю зарю, - а затем подводит нас к доске на стене и показывает нам, как лучи света особенным образом преломляются, чтобы появилась утренняя заря. Конечно, это ужасно не по отношению к человеческому рассудку; это ужасно по отношению к человеческой душе.
Дело обстоит иначе, если приходит последователь духовной науки и говорит, чтобы привести пример: если ты смотришь на утреннюю зарю, или слышишь музыку, то это должно быть для тебя, как если бы Элоим посылал через мир свой карающий гнев. Тогда мы получаем за утренней зарёй таинственное, живое тканье Элоима. Вследствие того, что мы произносим имя Элоима и знаем, куда нам следует поместить Его в нашей девятичленной схеме, записанной в нашей записной книжке, мы об Элоиме ничего не узнаем. Но посредством живого ощущения, которое мы имеем, поднимая своё взор на утреннюю зарю, мы видим выступающую нам навстречу обильную полноту живого тканья и жизни. Это подобно тому, как стоя напротив человека, мы знаем, что не можем исчерпать его существа посредством каких-либо понятий, что мы не можем охватить универсально-живое начало его существа. Так мы заметим, как в том, что подобно откровению раскрывается для нас как утренняя заря, перед нами предстаёт необъятная жизнь Космоса.
Загадочное и таинственное и, тем самым обогащённое ощущение в нас активизирует мир благодаря духовнонаучному познанию. Это основное ощущение, которое может войти в нашу душу, если мы оживляем в себе духовную науку и когда мы пытаемся сродниться с такими представлениями, которые она побудила. Тогда мы никогда не сможем жаловаться на духовную науку, что она, мол, говорит только нашей голове, что она не охватывает нас как человека в целом. Мы только должны иметь настоящее терпение, пока слово, которое хочет обратить к нам духовная наука не станет живым существом, пока оно самостоятельно не сформирует себя, чтобы наполнить нас не только своим светом, но и своим теплом. Тогда оно охватит наше сердце, всего нашего человека в целом, и мы почувствуем себя обогащёнными, в то время как мы естественным образом должны чувствовать себя беднее, если принимаем духовную науку так, как другие науки.
Но с другой стороны, вполне естественно то, что духовная наука оказывает на многих обедняющее впечатление, поскольку они ещё не могут найти внутренне живого начала в словах духовной науки, которые могут охватить душу, ибо духовная наука ещё не действует на них так, как действует тёплое слово другого человека, говорящего с нами. Но мы должны учиться тому, чтобы духовная наука стала столь живой, чтобы она могла наделить нашу душу мужеством и доверием, как в ином случае может это сделать человеческая личность.
То, что для современных сердец это трудно, связано с тем, что современные сердца отвыкли жить с самими вещами, с тем, что чувство сопереживания себя с вещью стало редкостью. Стало бесконечно трудным, если человек, можно сказать, в малых дозах пытается снова оживить сопереживание с вещью. Такая попытка была предпринята в наших четырёх Мистериях. Вам только надо взглянуть на сцену «В стране духов» в пятой картине мистерии «Побуждение души», где по левую сторону сцены, - если смотреть со стороны зрительного зала, - сидит погруженный в Девахан Феликс Бальде, и как духовные существа по другую сторону сцены говорят с ним о его «тяготах». Тут надо почувствовать тот вес, ту нагрузку, влияние, которое издали, как бы действует сверху вниз. Сегодня человек привык к тому, что если нечто парит сверху вниз, видеть только само парящее тело, видеть только то, как вещь сначала занимает положение вверху, затем дальнейшее положение внизу, и так далее. Но для него совершенно непривычно вползать, влезать в саму вещь и чувствовать тяжесть, чувствовать, что вещь вытесняется из одного места. Такими словами в середине драмы хотелось извлечь человеческую душу из эгоистического тела и внедрить её в живое начало находящейся снаружи вещи.