Правящая принцесса Лилиуокалани велела наградить его знаком отличия «Командора Королевского Ордена». Он принял его, потому что правящие принцы были среди его самых больших благодетелей, однако, никогда не носил награды, объясняя это тем, что она не подходила к его дырявому платью.
Больше всего он страдал от своего одиночества священника. С самого начала он просил своих начальников прислать к нему одного из собратьев, который жил бы вместе с ним на острове: он нуждался в этом, главным образом, чтобы исповедоваться, а также чтобы иметь помощника в тех великих делах, которыми был занят.
Его не захотели слушать. Санитарные нормы, направленные на сдерживание эпидемии, были весьма строгими. Тот кто вступал на остров, вступал туда навсегда и не мог более выехать оттуда. Однажды не разрешили выйти на берег одному его собрату, приехавшему навестить его, и отец Дамиан, подъехав к пароходу на лодке, исповедался, выкрикивая собрату свои грехи издалека на французском языке. Другой, более предприимчивый его товарищ, не подчинившись порядкам, доехал до него и немного поддержал. Сам отец Дамиан предпринял несколько кратких поездок и боролся за отмену этого распоряжения для миссионеров, направляющихся туда не по болезни, но по обязанности.
Однако начальство не спешило выполнить его просьбу. Лишь через восемь лет, в 1881 году, ему прислали помощника, но это был еще один крест для отца Дамиана. Прибывший собрат был полон подозрений и проблем, что сделало жизнь Дамиана еще более горькой. Он не соглашался практически ни с чем из того, что делал отец Дамиан. Кроме того, его послали на Молокай именно потому, что никто и никогда не мог с ним ужиться.
Отец Дамиан научился любить прокаженных, но не смог вынести собрата, систематически разрушавшего все его труды. Он написал об этом начальству, послав письмоультиматум, что считалось весьма серьезным проступком для монаха: «Если вы не примете мер к тому, чтобы усмирить несносный темперамент отца Альберта, тогда я тоже перестану повиноваться вам».
Это был опасный поступок, поскольку за ним скрывался другой, еще более тяжелый конфликт. Церковные начальники не уважали отца Дамиана и не были им довольны. Их с самого начала раздражал слишком большой шум, вызванный его деяниями. Они продолжали относиться к нему с подозрением. Говорили, что через его руки якобы прошло огромное количество денег, что он слишком независим в своих решениях, что при решении пастырских проблем он не обращал внимания на мелочи, что он стремился стать своего рода независимым епископом в колонии прокаженных.
Кроме того, несколько коллективных писем протеста, которые отец Дамиан отправил в Министерство здравоохранения о положении прокаженных, поставило миссию в трудное положение перед правительством.
Провинциальный игумен, известный своей черствостью по отношению к другим и крайней снисходительностью к самому себе, оказал давление на епископа, и тот написал отцу Дамиану, приказав прекратить «поэтизировать прокаженных... Создается впечатление, что вы стоите во главе ваших прокаженных, исполняя обязанности добытчика материальных благ, врача, санитара, могильщика и так далее, как будто правительства не существует...»
Отец Дамиан ответил ему: «От иностранцев — золото и фимиам, от начальства — мирра».
Епископ обиделся: «После золота и фимиама мирра не доставила вам удовольствия, и вы бросили ее мне в лицо с чувством старой обиды, которую вы вынашивали в вашем сердце... Я никогда не переставал восхищаться вашим героизмом и громко заявлять о нем при каждом удобном случае. Мне жаль только, что я слишком рассчитывал на ваше смирение». Провинциальный игумен, разжигая страсти, написал в Рим, что у отца Дамиана закружилась голова, он «отравлен похвалами» и становится «опасным». А отец Дамиан вот уже несколько лет как стал просто прокаженным.
Он заметил это случайно, когда однажды вечером, вернувшись усталым после своего обычного апостольского обхода, он по рассеянности опустил ноги в таз с горячей водой. Он тотчас же увидел, как кожа на ногах покраснела и образовались пузыри. С удивлением он потрогал воду рукой: кипяток, а он не почувствовал! Он потерял чувствительность нижних конечностей и совершенно ясно понял, что заразился проказой.
Он написал Главному игумену: «Не слишком удивляйтесь тому, что после награждения меня крестом королевского ордена я удостоился креста более тяжелого и менее почетного — проказы».
Доктор Арнинг, самый известный микробиолог того времени, проезжая через Молокай, осмотрел его и подтвердил диагноз.
И тогда он смиренно написал своим начальникам: «...Я стал прокаженным. Думаю, что в скором времени буду обезображен. Нисколько не сомневаясь в подлинном характере моей болезни, я остаюсь спокойным, смиренным и счастливым среди моего народа. Господь Бог скорее всех прочих укажет мне путь к святости, и я не устаю всем сердцем повторять: Да будет воля Твоя!»
И с тех пор, употребляя выражение «мои больные члены», он, казалось, говорил одновременно, как о своих больных конечностях, так и о больных его общины, которых похристиански считал «Телом Христовым и своим телом».
Отношения с начальниками изза этого не улучшились, но известие о том, что герой Молокая стал прокаженным, облетело весь мир, вызвав новую волну солидарности: поклонение и пожертвования увеличились как никогда, однако существующие проблемы лишь обострились.
Кроме того, Провинциальный игумен был обеспокоен последствиями, которые эта болезнь могла иметь для миссии, и он посоветовал отцу Дамиану не делать ни шагу за пределы острова. Игумен написал в довольно жестоком тоне:
«Мой долг, дорогой отец, довести до вашего сведения решения, принятые не мною, а Провинциальным советом. Будьте терпеливы. В случае если вы не захотите принять во внимание эти решения, есть два места, куда вы можете пойти: в Миссию или в больницу Какаако. В Миссии вы будете помещены в комнату, которую не сможете покинуть вплоть до вашего ухода из жизни: иначе вы рискуете превратить миссию в карантин, потому что белые, зная, что мы приютили прокаженного, стали бы бояться и нас, непрокаженных. Если же вы захотите поехать в Какаако (местность в окрестностях Гонолулу), вы пойдете в часовню прокаженных, но без права служить мессу, так как ни отец Клемент, ни я не согласимся служить мессу с тем же сосудом и в том же облачении, которыми пользуетесь вы, да и монахини отказались бы получать причастие из ваших рук».
Для подобных указаний были причины, однако их тон был отнюдь не гуманным. Дамиан обратился к епископу:
«...Высокомерный отказ, казалось, был произнесен, скорее, полицейским агентом, чем монастырским начальником. Можно подумать, что если бы я только появился в Гонолулу, вся Миссия была бы помещена в карантин. Это так меня огорчило, что, искренне говоря, я никогда еще так не переживал с самого моего детства...»
Во всяком случае, он сам отправился в больницу Гонолулу, чтобы исповедаться перед епископом, который, отпустив ему грехи, заплакал и бесстрашно обнял его, убежденный в том, что выслушал святого. Он остановился на несколько дней в больнице Какаако, и король Гавайев лично прибыл туда, чтобы поблагодарить за все, что он делал для его больных проказой подданных. Отец Дамиан воспользовался случаем, чтобы попросить короля о строительстве нового водопровода.
И все же его душа была глубоко ранена всеми этими обидами. В дневнике, начатом в то время, можно прочесть советы, которые он давал сам себе:
«Моли о том, чтобы обрести смирение и даже желать презрения. Если над тобой издеваются, ты должен радоваться. Не позволим пленить себя похвалами людей, мы не удовлетворены самими собой и поэтому благодарны тем, кто причиняет нам боль и относится к нам с презрением. Будем молить за них Бога. Чтобы добиться этого, кроме благодарности, необходимы также самоотверженность и постоянное самоунижение, благодаря чему мы превратимся в Распятого Христа. Святой Иоанн Креста всегда молился так: "О Господи, пусть меня презирают, потому что я люблю тебя!"
Надо чаще размышлять над издевательствами, которые Христос испытал перед Пилатом: лицо в плевках, терновый венец, палка, пурпурная мантия, и ему предпочли Варавву...»
В Рождество 1887 года его посетил Эдвард Клиффорд, известный художник и писатель. Он приехал, чтобы познакомиться с ним и написать его портрет. Он изобразил его прокаженным: руки и лицо покрыты фурункулами, опухший и морщинистый лоб, сплющенный нос, без бровей, но с сильно утолщенными ушами. И тем не менее, при всем этом в портрете проглядывают сила и обаяние.
«Я не знал, что болезнь так прогрессирует»,— сказал отец Дамиан, взглянув на свой портрет.
За несколько месяцев до смерти, когда он стал «самым ужасным прокаженным на всем острове», его сразило невеселое известие о том, что предпринимаются попытки облить грязью его образ и его миссию.
Некоторые деятели протестантского движения, всегда ревниво относящиеся к славе католического священника, воспользовались теорией, согласно которой заражение проказой происходило половым путем. Если отец Дамиан заболел проказой, то было совершенно ясно, что его поведение на острове не было безупречным.
У него разрывалось сердце от этого, и тем не менее, он нашел в себе силы написать:
«Я стараюсь скорее преодолеть путь к Кресту и надеюсь скоро оказаться на вершине моей Голгофы».
Когда в конце Великою поста 1889 года отец Дамиан заметил, что его язвы затягиваются и корка чернеет, он понял, что умирает. Помогая стольким больным, он научился безошибочно распознавать признаки близкого конца. Он был доволен, что будет праздновать Пасху па небе. В святой понедельник он умер в возрасте сорока девяти лет, из которых шестнадцать он провел среди прокаженных.