Она казалась такой стойкой, что ей дали ласковое прозвище: «Сестра Вечное Движение».
Однажды, когда она ехала по штату Колорадо, кишащему бандитами, поезд подвергся нападению. Пуля попала в купе Франчески и, казалось, летела прямо в нее, но прошла мимо, не задев монахини. «В Вас не попадут, даже если выстрелят в лицо»,— с восхищением сказал железнодорожник. И именно такое впечатление она производила всякий раз, когда сталкивалась с трудностями или опасностями.
Мы не будем рассказывать многочисленные истории, поражающие воображение. Вот лишь некоторые имена и основные даты.
1896 год. Она основывает колледж в БуэносАйресе, куда прибывает через Анды, взобравшись на осле на высоту четыре тысячи метров.
1898 год. Открывает три новых школы в НьюЙорке, один колледж в Париже и другой в Мадриде.
1900 год. Основывает несколько учреждений в БуэносАйресе и колледж в Розарио де СантаФэ, школу в Лондоне и сиротский приют в Денвере, штат Колорадо.
1903 год. Помимо Каламбус Хоспитал в Чикаго, открывает сиротский приют в Сиэтле.
1905 год. Открывает приют в ЛосАнджелесе.
1907 год. Основывает колледж в РиодеЖанейро.
1909 год. Открывает еще один госпиталь в Чикаго.
1911 год. Открывает школу в Филадельфии.
1914 год. Основывает сиротский приют в ДобсФэрри в НьюЙорке.
1915 год. Открывает санаторий в Сиэтле.
И это не считая таких учреждений в Италии, как Высший педагогический институт в Риме и колледжи в Генуе и Турине — между одной и другой поездками.
А теперь цифры: тридцать семь лет деятельности, во время которых было основано шестьдесят семь учреждений, проделано сорок три тысячи миль по морю (шутя по поводу своего крестьянского происхождения, Франческа называла Атлантический Океан «огородной тропой») и шестнадцать тысяч километров по суше.
Но цифры ничего не говорят о широте апостольской миссии кабринианок. Достаточно вспомнить, как Франческа привела некоторых из них в шахты Денвера, на глубину девяносто футов, подготовив их к этому с печальной мягкостью: «Вам не трудно будет говорить с шахтерами о Рае, поскольку они уже находятся в Аду!»
И с того времени она всегда будет посылать несколько своих дочерей служить тем, кто был «без воздуха и без семьи».
А других она привела даже в тюрьму СингСинг, где немало итальянских осужденных, неспособных защитить себя, как те больные, неспособные объяснить свои болезни, мучились в обстановке ненависти и отчаяния.
Сестры заботились, главным образом, о поддержании связей между заключенными и их семьями, которые без их помощи были бы совершенно невозможны.
И заключенные плакали, узнав, что Франческа отчаянно боролась за отсрочку смертной казни некоего юноши, единственного сына, который не хотел умирать, не увидев свою мать и не попросив у нее прощения за то, что оставил ее одну в деревне. Франческа вызвала ее из Италии, уплатив все расходы за поездку, и с необыкновенной нежностью доставила в тюрьму эту бедную женщину, укутанную в черную крестьянскую шаль.
Между тем, мы не успели еще рассказать о том, какой закалки были те отважные сестрички, которых мать привозила с собой все больше и больше всякий раз, когда возвращалась из Италии.
Чтобы лучше это понять, достаточно упомянуть об одном эпизоде. На молу перед отплытием в Америку одна монахиня благочестиво объясняет родственникам, приехавшим ее проводить: «Я охотно приношу эту огромную жертву, уезжая в Америку!» Находящаяся рядом Франческа резко обрывает ее: «Богу не нужна твоя огромная жертва, дочь моя, останься!» И немедленно заменила ее другой.
Что это? Суровость? Нет — реализм! Тот же самый реализм, для которого не было ничего невозможного, подсказывал ей, что ничего нельзя было предпринимать без радостной самоотдачи и без полного отречения от всего, даже от своих духовных привычек.
Поэтому у нее была очень твердая педагогическая система: «Когда я посещаю какоенибудь наше учреждение и вижу вытянутые лица или замечаю некоторое уныние, нежелание работать и плохое настроение, я не спрашиваю у них: “Что с вами происходит”? Я просто начинаю новое дело, обязывающее сестер преодолеть самих себя».
Один Бог знает, что было бы и как возродились бы некоторые институты, если бы их начальники и начальницы нашли в себе мужество принять подобный педагогический критерий!
И последнее. Иногда некоторые «мирские» люди любят насмешливо повторять, что нельзя управлять с помощью молитв или даже с помощью «социальной доктрины» Церкви.
А между тем, есть такие страницы истории, которые показывают, что вера и молитвы способны вызвать конкретную и многогранную активность и столь быстро проявляющуюся одаренность к социальной деятельности, что именно отсутствие молитвы, а, главное, отсутствие подлинной веры превращает людей в самых безнадежных эгоистов, именно когда они желают управлять себе подобными и изобретать рецепты социального прогресса.
Это, главным образом, эгоизм «интеллектуальный», когда ум неизбежно вынужден забавляться с самим собой и с собственными предрассудками, а также со своей маленькой «партией», как велика бы она ни была в его собственном воображении. И, как необходимое следствие этого, столь же неизбежная узость мышления в понимании проблем и нужд людей — это узость ума, лишенного бесконечного дыхания молитвы и веры.
«Мир слишком мал,— говаривала Франческа Кабрини. — Я хотела бы весь его обнять!» И не боялась, воскрешая некоторые школьные воспоминания, признаться: «Я не успокоюсь до тех пор, пока над Институтом никогда не будет заходить солнце».
При этом она часто говорила с такой же убежденностью, что и многие святые до нее: «Бог это все, а я — ничто!»
Между этими двумя высказываниями нет противоречия, дело в том, что она мечтала построить свой Институт в каждом уголке мира, чтобы солнце никогда не заходило над ним. И при этом она никогда не думала ни о себе самой, ни о своих планах, но желала лишь одного — сделать все возможное для того, чтобы на Земле не было ни одного места, где не сиял бы Христос, от любви к Которому разрывалось ее сердце.
«Иисус,— часто говорила она с удивительным выражением лица,— является для нас счастливой необходимостью».
И она верила, что все возможно, ибо повторяла вместе со святым Павлом: «Я могу все в Том, Кто дает мне силу!»
Христианам прошлого и настоящего она напоминает: «Без стараний никогда и ничего нельзя добиться. Чего только не делают деловые люди в мире бизнеса! А почему мы не делаем хотя бы столько же для нашего любимого Иисуса?»
Когда, изнуренная работой, но счастливая, она умерла в 1917 году, в Чикаго, в госпитале, основанном ею самой, наши эмигранты говорили с любовью и бесконечной признательностью: «Итальянец Колумб открыл Америку, но только она, Франческа, открыла итальянцев в Америке».
Справедливо писал Диво Барсотти: «Жизнь Франчески Кабрини кажется легендой. История Церкви, игнорирующая эту хрупкую женщину, несовершенна. История Италии, которая не хочет говорить о ней,— больна сектантством».
СВЯТАЯ МАРИЯ БЕРТИЛЛА БОСКАРДИН
(1888—1922)
В Евангелии есть слова, которые мы часто повторяем, воспринимая их, однако, с некоторой оговоркой: «А кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20, 26–27).
С таким же трудом мы воспринимаем и притчу о званных гостях, занимающих первые места, в то время как, согласно Христу, мудрость в том, чтобы занять последнее место, ибо только поступающего так может заметить Хозяин дома и усадить рядом с Собой, как поступает друг со своим другом.
Святые, конечно, повиновались этому слову Божьему. С истинной скромностью они искали последнее место рабов, чтобы быть похожими на Христа, Который «пришел служить, а не чтобы ему служили». И тем не менее, они почти всегда предстают перед нами в ауре величия: иногда их величие заключается в перипетиях их жизни; иногда даже в грехах, в которые они были насильно ввергнуты; иногда в изобилии сошедшей на них благодати, или в чудесах, или в деяниях, которые они смогли сотворить.
Величие некоторых из них проявилось в их кротости и незначительности, как у святой Терезы Лизьё, или же прямотаки в низости, как у св. Джузеппе Бенедетто Лабре.
Но у многих в душе остаются те сомнения, о которых мы упомянули в самом начале. А как же быть, если последнее место не выбирают? Когда речь идет о том положении унижения и повседневности, в котором иные люди рождаются и влачат потом жалкое существование, разрушая нормальное развитие собственного «я»? Когда «чувствовать себя ниже всех остальных» является не добродетелью, а комплексом, который следует вверять искусству врачейпсихиатров?
Во всех подобных случаях мы как бы сталкиваемся с парадоксом. Действительно «последние», не чувствуют склонности к святости: более того, они неспособны даже думать об этом и считать это возможным для себя.
И поэтому из того множества людей, которые чувствуют себя обиженными жизнью, большая часть считает, что они скорее недостойны святости, чем призваны к ней.
Церковь проповедует свои детям «всеобщее призвание к святости», но души многих противятся этому: существуют условия и условности, берущие начало с детства, которые делают невозможной даже нормальную жизнь, не говоря уж о святости!
Одним октябрьским вечером 1919 года монахиня Мария Бертилла Боскардин, сестра милосердия больницы в Тревизо, принимала участие в трёхдневных празднествах, устроенных отцами церкви Босых Кармелитов31 этого города, чтобы восславить новую блаженную их ордена — Анну ди сан Бартоломео, бывшую секретарем великой Терезы д’Авила.
Церковь была празднично убрана и сияла огнями. «Будем святыми и мы,— прошептала сестра Бертилла своей подруге,— только святыми в Раю, а не в алтаре».