Вокруг Винсента их сгруппировалось очень много: от них он получал всю экономическую помощь, в которой нуждался, от них он требовал всего милосердия, в том числе и деятельного, на которое они были способны, прекрасно отдавая себе, впрочем, отчет в том, что общество того времени не позволяло им заниматься всей ручной работой, в которой бедняки остро нуждались. Винсента не смущало и то, что то здесь, то там возникала как бы "мода на благотворительность". Тем не менее среди его сподвижниц, кормивших бедных в больницах, были герцогини и княгини и даже королева Анна Австрийская и принцесса Мария Гонзага, будущая королева Польши.
В то время Мольер высмеивал "смехотворных жеманниц", накрашенных и с буклями, праздно проводивших время в салонах, но если бы он беспристрастно судил свое время, он знал бы и о том, что сотни знатных женщин собственноручно ухаживали за бедными уличными бродягами, движимые той свежей, жгучей милосердной любовью, в которой всегда, даже в самые критические времена, находит свое живое выражение вера.
Однако трудностей было немало, и решить их помогла одна из тех встреч, которые становятся знамениями истории.
14 июня 1623 года молодая тридцатидвухлетняя вдова из знатной семьи пришла к Винсенту, чтобы попросить его быть ее духовным отцом. Однако пришла она к нему против воли. До самой смерти св. Франциска Сальского она исповедовалась ему, но не обрела успокоения. Это было измученное существо, исполненное страхов и сомнений, со сложным прошлым. Даже святому женевскому епископу не удалось внести мир в ее душу, а теперь, после смерти Франциска Сальского, ей рекомендовали этого "неказистого коренастого священника, крестьянина с проницательным взглядом, одетого слишком бедно". Госпожа де Марийяк - в замужестве Легра - преодолев брезгливость, повиновалась.
Винсент также не хотел становиться духовным наставником закомплексованной знатной дамы, но не смог отказаться.
Он зачислил ее в ряды своих дам-благотворительниц и стал наблюдать за ней, не подавая виду. И вот он обнаружил нечто странное: эта женщина, внутренне скованная и мучимая страхами, с расшатанной нервной системой, с бедными становилась спокойной и нежной, как мать. Это стало для Винсента отправной точкой во всем деле духовного руководства ею, и он стал учить госпожу де Марийяк "открыть свое сердце, взяв на себя чужое бремя".
Так госпожа де Марийяк стала его ближайшей сподвижницей на службе бедным, и сегодня Церковь почитает ее как святую Луизу де Марийяк.
Вплоть до того времени в церковной жизни перед женщиной, которая хотела посвятить себя Богу, открывался только один путь: путь общей монашеской жизни с монахинями, принесшими обеты, в затворничестве, за решеткой, в монашеских одеждах, за стенами монастырей с долгими молебнами.
Апостольская деятельность тогда считалась не подходящей для женщин, потому что она могла привести женщин, посвятивших себя Богу, к слишком прямому, опасному столкновению с миром. Прежде чем над этим смеяться, нужно отнестись к этому реалистически. Достаточно вспомнить о том, что даже знаменитый Франциск Сальский пытался найти новый стиль монашеской жизни для женщин, основав институт "визитандинок": как указывает само его название, девушки, его избравшие, должны были подражать Пресвятой Деве, которая со смиренной любовью посетила свою двоюродную сестру св. Елизавету.
Но перед ним встали такие огромные, непреодолимые трудности, что визитандинкам также пришлось стать монахинями-затворницами (и они остаются таковыми по сей день!). С некоторой иронией, но не без грусти, св. Франциск Сальский говорил: "Не знаю, почему все называют меня основателем, коль скоро я разрушил то, что хотел основать!". Само общество того времени обрекало любые реформы на неудачу.
Однако Винсенту удалось сделать то, чего не удавалось никому: вместе с Луизой де Марийяк он собрал несколько девушек из народа, которые хотели посвятить себя Господу, попрежнему оставаясь в миру, безраздельно служа бедным и отверженным: так родились "дочери милосердия", которых в народе называли "серыми сестрами".
Вот известные слова, знаменовавшие важнейший переворот в традиционной женской монашеской жизни, сказанные Винсентом о новом, в те времена неслыханном юридическом установлении: "Их монастырем будут дома больных и дом настоятельницы. Их кельей - комната, снимаемая внаем. Их капеллой - приходская церковь.
Их монастырским двором - городские улицы. Их затворничеством - послушание. Их решеткой - страх Божий. Их покровом - святая скромность. Их обетами - неизменное упование на Божественное Провидение и полная жертвенная самоотдача".
Св. Винсенту и св. Луизе также пришлось впоследствии отчасти ввести жизнь своих сестер в установленные рамки, однако они положили начало не только всем современным деятельным, апостолическим конгрегациям, но и всем объединениям женщин, принесших обеты, но живущих в миру, - объединениям, которые сегодня рождаются в рамках различных церковных движений.
Что это конкретно означало в сложной и жестокой жизни общества того времени, можно понять, лишь увидев их за работой. Приведем лишь одну, достаточно знаменательную оценку. Рассказывают, что однажды Наполеону довелось слушать рассуждения нескольких философов о том, что истинная филантропия родилась в эпоху Просвещения. Император слушал со всевозрастающим раздражением и наконец прервал их, сказав: "Все это прекрасно и мило, но найдите мне хоть одну серую сестру!".
Винсент и Луиза занимались именно тем, что находили сотни и сотни "серых сестер" и посылали их туда, где весь народ, а затем и весь мир больше всего страдал от ужасов и жестокости.
Они начали с Отель-Дье, огромной мрачной больницы, которая была подобна язве в самом центре города: там было 20 палат, каждая из которых была рассчитана на 50 мест, но в некоторых из них ютилось до 250 человек. До нас дошли страшные описания, в которых рассказывается о том, что на одной койке лежало по шесть больных, три головой в одну сторону, а три - в другую, - месиво из живых, ссорившихся друг с другом, и умирающих в агонии.
И это происходило еще в обычное время - когда распространялась зараза или начиналась эпидемия чумы, как это случилось в 1636 году, больница превращалась в настоящий ад.
Монахини, которым было поручено управлять больницей (и вот тот парадокс, о котором мы говорили!) были как раз затворницами, и им приходилось руководить ею "на расстоянии". Они попытались привлечь к делу все религиозные мужские общины Парижа, но без особого успеха.
Винсент сперва послал туда сотни дам милосердия (до 620 человек), включая королеву, а потом поручил постоянное управление больницей своим "дочерям милосердия", которые полностью взяли руководство ею в свои руки на месте.
Как будто этого было еще недостаточно, он одновременно основал "Общество помощи детям-подкидышам": каждый год в одном Париже сотни бедных или незаконнорожденных детей подбрасывались на порогах церквей или отдавались в приют. Ухаживали там за ними отвратительно. Детям давали таблетки лауданума или немного спирта, чтобы усыпить их. Некоторые дети, о спасении которых никто не заботился, умирали, многих продавали.
Винсент пишет:
"Их продавали за восемь грошей нищим, которые ломали им руки и ноги, чтобы разжалобить людей, а потом бросали их умирать с голоду".
Если в 1638 году серые сестры смогли дать приют 12 детям, то в 1647 году этих детей было уже 820. И дело потребовало таких трудов, что неоднократно само его существование было под сомнением.
Не следует питать иллюзий. То была масса малышей, "грязных и крикливых, рожденных от дурных матерей", как говорила Луиза де Марийяк, несмотря на всю свою страстную материнскую любовь к ним. Это было время, когда подойти к "детям греха", как их называли, уже само по себе считалось недостойным и неприличным. И речь шла не только о том, чтобы перепеленать их, но о том, чтобы воспитывать их до тех пор, пока сами они не смогут зарабатывать себе на пропитание. Но вот золотые слова, сказанные Винсентом тем сестрам, которым он поручил это служение:
"Вы будете подражать Деве Марии, потому что будете матерями и девами одновременно. Видите ли вы, дочери мои, что сделал Бог для вас и для них? От вечности Он предустановил это время, чтобы вдохнуть в некоторых женщин желание взять на себя заботу об этих малышах, которых Он считает Своими: от вечности Он избрал вас, дочери мои, чтобы вы служили им.
Какая это для вас честь! Если люди мирские почитают за честь служить детям сильных мира сего, то насколько большая честь уготована вам - служить детям Божьим!".
И он рассказал им о забавной сценке, свидетелем которой стал в то утро: карета с сыном короля (которому тогда было пять лет) поравнялась с каретой королевского канцлера. Гувернантка попросила маленького принца подать руку канцлеру, но канцлер, покраснев, почтительно сказал, что он не достоин прикоснуться к руке маленького короля, добавив: "Я же не Бог!".
В заключение Винсент сказал:
"Видите, дочери мои! он сказал так потому, что речь шла о сыне короля, тоже короле. И если господин канцлер, одно из высших лиц в государстве, не осмеливается дотронуться до его руки, то с каким чувством вы должны служить этим малышам - детям Божьим!".
И сегодня родителям-христианам ясно, сколь многому мог бы их научить такой подход к воспитанию их собственных детей! А Винсент спокойно применял его и к "незаконнорожденным".
И это в то время, когда, по словам одного историка, "жестокость по отношению к новорожденным или нерожденным детям повлекла за собой больше жертв, чем все войны того века". Мы должны подумать и о другом - о том, что сегодня, несмотря на все средства, находящиеся в нашем распоряжении, мы совершаем нечто гораздо худшее, убивая миллионы детей посредством аборта.