Представьте, что возникло у вас чувство голода. Какие мысли незамедлительно придут вам в голову? О чем вы будете думать? О еде, понятное дело! Все ваши мысли, словно по команде, перестроятся, чем бы голова ни была занята, в стройную шеренгу, и «шагом марш!» в заданном направлении. Вы будете думать о том, чего бы вам хотелось поесть, где вы эту еду достанете, как приготовите, с каким удовольствием будете ее кушать. Внимание ваше на этот период только тем и будет занято, что высматривать да вынюхивать, где остановиться и похарчеваться.
Мозг в этот момент словно бы заражен, инфицирован, и инфекция эта — желание, которое по внешнему признаку названо И.П. Павловым «пищевой потребностью». А вот Алексей Алексеевич узрел во всем этом нечто большее, он увидел в этом целый принцип — принцип доминанты. Центр возбуждения в головном мозгу (доминанта) подавляет все прочие желания и потребности, игнорирует сопротивления, которые, кстати, его только заводят, но ничуть ему не препятствуют, перераспределяет силы и гонит нас в одном, заданном ею — доминантою — направлении.
Или другой пример: вы, не дай бог, влюбились. Что с вами теперь происходит? Была у вас до этого фатального момента (когда любовь нечаянно нагрянула) жизнь, но вот — «бац!» — и привет, нет больше жизни вашей, с молотка пошла. «Не жить мне без тебя!» — кричит влюбленная особь, кричит и кричать будет до тех пор, пока милый/милая не откликнется, а когда откликнется, тогда вся эта ахинея и навернется. Но до тех пор, будьте уверены, сумасшествие ее будет столь фантастичным, что и Ван Гог, наверное, позавидовал бы.
<Вечно непознаваемое в мире — это то в нем, что кажется нам понятным. — Альберт Эйнштейн>
Влюбленный — это все равно что больной: его пожирает, словно паразит, страсть, он пожирает самого себя (фактически влюбленные неизбежно худеют!). О чем бы влюбленный/влюбленная ни думали, мысли, роящиеся в больной голове, подверженные неведомой силе любовного тяготения, неизбежно финишируют на объекте влюбленности — возлюбленном/возлюбленной. Все прежние увлечения, занятия и интересы, включая друзей и врагов, пропадают, словно бы их и не было вовсе! Все время посвящено ему — «объекту любви». И на работе — мука, и с друзьями — скука, и отдых — не отдых. Внимание не сосредоточить, ничего не получается, все из рук валится, а перед глазами (галлюциноз своего рода) стоит он/она (возлюбленные).
И каждый телефонный звонок звучит, словно глас Господа на горе Синайской, и сердце так от этого звонка бьется, что того и гляди выпрыгнет из глотки к чертовой матери. И сна нет, только думы, только мысли о нем/ней — мысли тяжкие, мысли нежные. Только разговоры беспрестанные внутри головы (бред своего рода), непрекращающиеся разговоры с ним/ней — объектом любви, разговоры, беседы и споры, уверения, клятвы, признания, откровения — внутри головы...
И деньги для больного этой болезнью — не деньги, и время — не деньги, препятствие — не препятствие, расстояние — не расстояние. А силы, силы столько, что горы можно было бы своротить, армию обеспечить, звезду с неба достать, достать и не обжечься, потому что не чувствует он, влюбленный, ничего, ничего, кроме жгучей своей страсти. Ух! Это, друзья мои, играется с влюбленным/влюбленной, как кошка с мышкой, любовная, или, по-научному, половая, доминанта...
И при пищевом рефлексе, и при половом, и даже в тех случаях, когда в туалет хочется (особенно мы чувствуем это, когда нет возможности удовлетворить сию интимную потребность), и в тысяче других ситуаций правит человеком доминанта («очаг возбуждения в головном мозгу»), которая напоминает чем-то двадцатидюймовый гвоздь, вбитый аккурат в центр темечка. Вот что такое «доминанта». Впрочем, довольно примеров, перейдем к голой науке, пока она, милая, не замерзла.
Род малазийского опьянения
Одну из лучших иллюстраций работы половой доминанты у человека нам оставил Стефан Цвейг в своей новелле «Амок». Главный герой этого произведения буквально сходит с ума от своего любовного чувства к «холодной и высокомерной женщине». Вся его жизнь летит в тартарары (карьера, положение, состояние — все!), поскольку в жизни его нет более ничего, кроме этой одной всепоглощающей страсти:
«— Тут мной, — рассказывает герой Цвейга, — словно овладела лихорадка... то есть я ясно сознавал, как бессмысленно все, что я делаю, но я уже не имел власти над собой... я уже не понимал самого себя... я как одержимый бежал вперед, видя перед собой только одну цель... Впрочем, подождите... я все же постараюсь объяснить вам... Знаете вы, что такое «амок»?
— Амок... Что-то припоминаю... Это род опьянения... у малайцев...
— Это больше, чем опьянение... это бешенство, напоминающее собачье... припадок бессмысленной, кровожадной мономании, которую нельзя сравнить ни с каким другим видом алкогольного отравления...».
Этот «амок», добавим от себя, может быть и «амоком любви», и «амоком ненависти», и «амоком страха», но всякий раз, с точки зрения науки о мозге, это не более, чем «господствующая доминанта», действительно способная творить с нами настоящие чудеса.
Собака Ухтомского
Алексей Алексеевич, как и Иван Петрович, очень любил собак. Они друг друга не любили (Павлов — Ухтомского, а Ухтомский — Павлова), с собаками же все у них было в полном порядке, относились они к ним с удивительным вниманием и нежностью.
И вот однажды, во время одного из таких приливов нежности к несчастному представителю братьев наших меньших, сделал Алексей Алексеевич свое замечательное открытие. Имя легендарного пса, о котором пойдет сейчас речь, история, мне кажется, не сохранила, а потому для удобства назовем его по устоявшейся традиции Шариком.
Производимый эксперимент посвящался изучению скорости реакции животного на электрическую стимуляцию. Шарик был помещен в специальный экспериментальный станок, затянут в нем лямками, а передние лапы его разместились на металлической пластинке, которая, в свою очередь, проводами сообщалась с выключателем электрического тока, выключатель же локализовался в руках Алексея Алексеевича.
Когда А. А. Ухтомский нажимал на кнопку выключателя, на упомянутую пластину подавался ток, собака получала электрический удар, отдергивала лапы и всем своим видом выражала полное неудовольствие своей собачей жизнью. Алексей Алексеевич замерял тем временем «скорость реакции» собачки на удар током. И шло дело у них хорошо — удар первый, второй, третий, десятый, сто пятнадцатый...
«Что такое?!» — возмутился вдруг Алексей Алексеевич — на удар тока собака не среагировала. Второй раз нажимает великий русский физиолог на заветную кнопку — нуль реакции! Третий — нуль! Нет реакции, ну хоть ты тресни — нет и все!
«Верно, что-то с выключателем», — мелькнувшая догадка заставила Алексея Алексеевича подняться со стула и отправиться в соседнюю с экспериментальной комнату за отверткой, дабы устранить возникшую поломку электросети.
<Сделать открытие — значит увидеть то, что видят все, и при этом подумать о том, о чем не подумал никто. — Альберт Аксент-Георгий>
Возвращается через пару секунд Алексей Алексеевич к своей собаке, а тут новая оказия! — Шарик, проказник, наложил целую кучу! «Какая неприятность! Вот не везет же сегодня! Что за неудачный день!» — так подумал бы, наверное, любой из нас. Но Алексей Алексеевич не был бы Алексеем Алексеевичем и великим русским физиологом, если бы не сделал из этого казуса, единственного наблюдения, великое научное открытие, фантастическое открытие, важное не только для науки, но и для всего человечества (сочетание, надо признать, редкое).
Ну, да мы отвлеклись. Итак, видит Алексей Алексеевич эту, столь ценную для будущности науки кучу и кидается к якобы сломанному выключателю, нажимает на кнопку и, аллилуйя, есть контакт! Работает! Шарик, как прежде, расторопно отдергивает свои лапы! А раз он, выключатель, работает, то, верно, работал и прежде, когда собака на удар током не реагировала. Но почему не было тогда, в течение этих трех легендарных, пропущенных Шариком нажатий, реакции? И осенило Алексея Алексеевича: «Перед нами наиважнейший принцип работы мозга!»
Так была открыта доминанта. Теперь же расскажем подробно о том, что это за штука такая...
«Обнимательный рефлекс»
Конечно, акт дефекации не самый презентабельный, но наука, к счастью, запаслась и более приятственными экспериментами. Как известно, половое (сексуальное) поведение лягушки выражается в так называемом «обнимательном рефлексе» самца, призванном удержать возлюбленную.
Так вот, если во время обнимательного рефлекса, т.е. в период повышенного полового возбуждения, нанести лягушке какое-нибудь постороннее раздражение (например капнуть на нее кислотой, уколоть ее иголкой, электричеством ударить), то обнимательный рефлекс животного не только не ослабится, но, напротив, даже усилится! Более того, обычной защитной реакции на подобное раздражение не появится вовсе, лягушка только сильнее примется за свои обнимания.
Точно так же и кошка, которая отделена от самцов в период течки, может сексуально «разжигаться» от совершенно посторонних раздражителей, например, от стука вилок и посуды, который обычно напоминал ей о еде и провоцировал, соответственно, пищевую, а не половую реакцию!
Господствующий очаг
Что же случилось с несчастной собакой А. А. Ухтомского? Животное испытывало на себе воздействие раздражителя (удары электрическим током), который благополучно в течение всего эксперимента вызывал у собаки оборонительную реакцию (она отрывала от металлической пластинки лапы, скалилась и т.п.).
<Доминанта и заключается в выделении важного, существенного для данного момента с тopможением всего, что для данного момента индифферентно, но могло бы помешать главенствующей реакции момента. — А. А. Ухтомский>
Но вот в глубине ее мозга стал зреть новый очаг возбуждения — постепенно вошел, так сказать, в раж центр дефекации (участок мозга, обеспечивающий эту наиважнейшую функцию организма). Изначально, конечно, этот очажок был слабоват, и собака вместо дефекации чистосердечно отдавала все свои силы оборонительной реакции на удары электрическим током.