«Я приехала из Питера на „Максидром“ и остановилась у своей московской приятельницы, —рассказывала Коротнева. — Приезжаю к ней прямо с поезда, часов в восемь утра. А у нее на диване спит незнакомая девушка. Продирает глаза и с ходу заявляет: „Привет! Меня зовут Земфира. Я — звезда“. И ставит мне кассету. И я понимаю, что это — звезда. И никуда от этого не денешься. Сидит в восемь утра и разглагольствует о жизни. В этот же день мне удалось ей помочь и передать кассету „Троллям“».
В процессе беседы выяснилось, что не так давно Земфире сделали операцию, после которой у нее над ухом остался шрам. Также выяснилось, что певица предпочитает имидж девочки-мальчика. Говорит, что у нее нет кумиров, но любит Агузарову, «Кино» и «Наутилус Помпилиус». Уверена, что никогда не будет давать автографы или делать футболки со своим изображением. Резкая и может подраться. Колючая, одним словом.
Того, что я узнал в результате этого разговора, для первого раза было достаточно. К интервью с восходящей башкирской звездой я был более-менее готов.
В день приезда Земфиры у нас с Лагутенко неожиданно нарисовалась куча телесъемок. Изначально предполагалось, что в этот день певица познакомится с креативной командой «Утекай звукозапись», мы обсудим совместные планы, а заодно сделаем интервью. Но жизнь внесла в наши намерения жесткие коррективы.
На встречу с Земфирой мы с Ильей опоздали на восемь часов. Ко всем нашим телесъемкам добавились московские пробки — короче, только под вечер мы подкатили к новой съемной квартире Бурлакова в Солнцево. В этот момент я обнаружил, что забыл свой диктофон в Останкино… Тем не менее настроение было приподнятое — нечто среднее между любопытством и ожиданием интриги.
Земфира тем временем находилась в компании Лени, его жены Вики и мамы Лагутенко Елены Борисовны. В течение целого дня Бурлаков обсуждал новые песни Земфиры, ежечасно подливал ей кофе и постоянно говорил: «Сейчас приедут».
Под ногами будущей рок-звезды гоношился пятилетний сын Бурлакова по имени Илья, который оглашал квартиру чудовищными криками. Певица и продюсер «Троллей» на эти вопли никак не реагировали. В своих многочасовых дискуссиях они перешли от анализа творчества Земфиры к последнему альбому Massive Attack. Cудя по всему, мнения у них разделились — они уже начали спорить…
Увидев входящего на кухню Лагутенко, Земфира прервала беседу и как-то неловко попыталась выбраться из-за стола. Так из-за узких парт встают ученики, когда в класс входит строгий завуч. «Сиди, сиди, — как-то по-доброму сказал Лагутенко, положив ей руку на плечо. — Извини, что опоздали. Давай знакомиться…»
«Я — Земфира», — не дав Бурлакову ее представить, громко заявила девушка. Глаза ее полыхали любопытством и каким-то языческим огнем. Она была одета в джинсы и футболку, на запястье болтался какой-то черный шелковый шнурок. Ноль косметики, ноль аксессуаров. На шее — видавшие виды пластмассовые наушники.
«Ну вот вы с Ильей и познакомились, — по-хозяйски заявил Бурлаков. — А это Саша Кушнир, я тебе о нем рассказывал. Сейчас вы пойдете делать интервью для пресс-релиза».
Я взял несколько листов бумаги, и мы с Земфирой пошли в спальню. Быстро и по-деловому. Спальня, похоже, была единственным местом в квартире, до которого не добрался воинственно настроенный ребенок.
Я представился и вкратце объяснил, для чего в этой жизни нужны пресс-релизы. Мол, для журналистов это что-то типа шпаргалки. «Давай немного поболтаем о тебе, — из широких штанин я достал бумагу и ручку. — Сейчас постарайся в развернутой форме ответить на несколько вопросов».
Начало первого в жизни Земфиры интервью было классическим. Стартовый вопрос был вообще простой: «Расскажи свою жизнь…»
«Мама у меня врач, папа — учитель истории, — уверенным голосом начала Земфира. — Я закончила музшколу по классу фортепиано, а потом — эстрадное отделение уфимского училища искусств. Закончила с красным дипломом по специальности „эстрадная вокалистка“».
Увидев, что я не успеваю записывать, Земфира чуть сбавила темп. Стала рассказывать, как в школе занималась в семи кружках одновременно. Одним из ее увлечений стал баскетбол, который закончился выступлениями за юниорскую сборную России.
После нескольких вопросов биографического плана мы перешли к музыке. «Как тебе „Мумий Тролль“»? — неожиданно спросил я.
«Сразу ли я подсела на „Мумий Тролль“? — как-то на свой лад переспросила Земфира. — Не-а… „Морская“ мимо пролетела… Я тогда не любила русский рок и слушала соул, джаз и Massive Attack. Я даже песню „Не пошлое“ хотела сделать в духе Massive Attack, но не получилось… А когда я с больным ухом лежала в больнице, знакомые ди-джеи принесли „Икру“. Мне все там понравилось — музыка, язык… Понравилась фраза „я не слабый, просто добрый“. А я всю жизнь мечтала написать фразу, по которой тебя будут помнить. Например: „Помнишь? Да нет, ни фига ты не помнишь“»…
Я рискнул нарушить ход беседы и поделился с Земфирой сомнениями на тему конвертируемости ее музыкантов. Речь, собственно говоря, шла об увиденном мною на видео концерте в Уфе.
«Когда я посмотрела видеозапись, первое впечатление было: „Это просто ужас“, — согласилась артистка. — Опозорились мы тогда страшно. Я увидела, как лажала группа, и поняла: „Мне надо петь очень хорошо“. В данной ситуации — это единственный выход».
«Как ты стала писать песни?» — Я задал ей вопрос, который впоследствии ей будут задавать сотни раз.
«Как-то среди бела дня закрылась в комнате и начала сочинять, — быстро ответила певица. — Но до этого у меня были уфимские кабаки. Целых четыре года… Репертуар? Джазовые стандарты, Тони Брэкстон, Мэрайя Кэри, а также песня группы „Мумий Тролль“ „Так надо“... У меня тогда даже прозвище появилось — „волшебный голос королевства“… Как-то ночью к нам в ресторан завалили пьяные братки и захотели послушать блатные песни… Получив отказ, достали пистолеты и несколько раз выстрелили в сторону сцены…»
«Когда будешь общаться с прессой, старайся не употреблять слово „ресторан“, — перебил я Земфиру. — Говори, что играла в уфимских кафе и ночных клубах. Никто не проверит… А то позиционирование у нас будет сильно хромать».
После некоторых раздумий Земфира согласилась и принялась вспоминать, как устроилась работать на местную радиостанцию «Европа Плюс». Там она впервые попробовала записываться. Самостоятельно. По ночам.
«Осенью 1997 года я впервые в жизни вошла в компьютер, — вспоминала Земфира. — И только следующим летом из него вышла. Это было лучшее время в моей жизни. К тому моменту я уже вдоволь напелась чужих песен. Теперь мне захотелось исполнять свои. Первой я записала „Снег“. У меня были готовы припев и первый куплет, а второго куплета не было. Придумала на ходу. Всем вокруг понравилось: „Давай, мол, еще!“»
Как я понял из рассказа, с пением в ресторане — под клавиши и саксофон — было покончено. Ближе к концу беседы я задал деликатный вопрос. «Часто ли у тебя бывали ситуации, когда ты по-настоящему пугалась?»
«Два раза было, — честно призналась артистка. — Когда по неделе песни не писались».
Я понимал, что Земфира общается откровенно. Но при этом меня не покидало ощущение, что если она и «рвет на себе рубаху» — то, что называется, не до конца. В принципе, для первого знакомства и это было неплохо.
…Судя по всему, нам пора было закругляться. Тем более что в нашу келью неумолимо начала проникать жизнь в облике неугомонного Бурлакова-младшего. По-видимому, в рамках боевой операции «Звездные войны в Солнцево» он при помощи пластмассового автомата уничтожил все население квартиры. Поскольку ребенок был не сильно управляемый и порой напоминал истребитель, надо было сматываться. Мы с Земфирой договорились встретиться у меня дома — послушать разной музыки и закончить интервью.
На прощанье певица вспомнила, что у нее с собой есть черно-белая фотография, и подарила ее мне — так сказать, для работы. Это был любительский снимок, на котором артистка выглядела лет на семнадцать-восемнадцать. Водолазка, аккуратная челка, гитара на коленях и очень внимательный, пристальный взгляд. Скажу честно, циклон в глазах Земфиры тогда не угадывался. Но все равно подарок меня порадовал и как-то по-своему согрел душу.
…На следующий день Земфира приехала без опозданий. Зашла в квартиру как хозяйка. Но без наглости. Поиграла на фортепиано, вежливо посмотрела картины на стенах. Быстрым движением руки изъяла с полки с компакт-дисками все самое актуальное: Tindersticks, Placebo и всех поющих женщин из каталога фирмы «4 AD». «Надо же, разбирается», — не без уважения подумал я.
«Как ты вообще решилась ехать в Москву?» — задал я ей вопрос, с которого, по уму, и надо было начинать общение.
«Когда играла в ресторане, — вспоминала Земфира, — часто появлялись умники, которые напьются, подойдут и скажут: „Девушка, вы так хорошо поете, почему бы вам не уехать в Москву?“ Меня все это страшно раздражало. В конце концов, они меня достали. И я решила поехать».
Что из этого получилось, я уже знал. Так мне тогда казалось. Позднее выяснилось, что знал я далеко не все. Не знал, в частности, что за несколько дней до передачи кассеты «Троллям» Земфира договорилась о сотрудничестве с совсем другим человеком. Переговоры она вела с продюсером группы «ЧайФ» Дмитрием Гройсманом.
Поскольку впоследствии мы с Димой неоднократно работали на разных рок-фестивалях, то не обсудить эту тему мы не могли. «Она пришла ко мне за неделю до „Максидрома“ 98-го года, — вспоминает продюсер группы «ЧайФ». — Мне секретарь говорит: „Заходила девушка, принесла кассету с песнями“. Я сел в машину, воткнул кассету. И песня „Снег“. Там все было в мужском варианте, не в женском. Не было ни аранжировки, ничего. Но сила голоса, подача и нерв впечатляли... На следующий день я увидел Земфиру воочию — в тяжелых ботинках с распущенными шнурками… Она пришла в потертых джинсах и в майке неизвестного цвета. Я ей сказал: „Мне интересно. Я готов поработать пополам: 50 на 50“. Земфира обрадовалась: „Ой, здорово! Мне максимум предлагали двадцать“. И мы ударили по рукам… Все, что ей нужно было от продюсера, — деньги на запись и связи. Больше ничего. Ее внутренний мир настолько богат: „Мама-Америка, двадцать два берега“. „Знаешь, почему двадцать два берега? — кричала она мне в трубку. — Потому что мне двадцать два года!“ Земфира была готова делиться всем, что у нее на душе, ей очень хотелось двигаться вперед... И мы стали готовиться к записи. И вдруг выяснилось, что продюсер „Троллей“ Бурлаков на „Мосфильме“ готовит ей запись».