По общему поверью, железка и побрякушка шаманского платья имеют свойство не ржаветь и имеют душу.
Шаман надевает волшебный кафтан всегда на голое тело; принимает его из рук помощника, то есть человека, который должен во время шаманства поддерживать его криками: ч о о! о о! о! и оказывать ему другие услуги; между прочим, он сушит у огня бубен, чтобы тот был звучнее. Этот бубен всегда яйцевидной формы; его обод сделан из старого, высохшего на пне лиственного дерева, из лучшей части такого дерева, называемой киль; снаружи обод бубна украшен семью или девятью угловатыми выпуклостями, покрытыми тою же кожей, которой обтянут весь бубен*; внутри бубна идут накрест ремни, привязанные посередине к железному кругу с поперечинами, или к кресту; за это железо шаман, продев пальцы в соответствующие отверстия, держит бубен. Внутри бубна, вдоль обода, особенно там, где привязаны ремни - "завязки", висит множество бубенчиков, колокольцев, железных и костяных, погремушек, послушных малейшему движению шамана-музыканта. В левую руку шаман берет небольшую, слегка изогнутую деревянную колотушку, обшитую кожей с кобыльих или оленьих ног; затем садится на белую кобылью кожу, разостланную посередине дома; на камине тушат огонь, присутствующие усаживаются вдоль стен, и обряд шаманства начинается.
Часто совершают "малое шаманство", без барабанного боя, без переодевания, сидя в обычном платье на маленьком стуле, посередине избы; в руках шаман держит тогда кнут или ветку, с навешанными на ней пучками белых конских волос; пучков этих может быть три, пять или семь, но никогда не бывает их четное число, огня тогда не тушат, а только бросают на него немного конского волоса; шаман не танцует, а только поет и кривляется.
Шамана призывали по разным поводам: если желают узнать будущее, найти пропажу, спросить благополучие; зовут его также на свадьбу и другие празднества, но главным образом - к больным с целью излечения. Шаман лечит все болезни, но преимущественно - "местные". Такими считаются прежде всего таинственные, нервные недуги: истерия, сумасшествие, судороги, затем болезни половые: половая немощь, бесплодие, родильная горячка и иные женские болезни; затем - болезни внутренних органов: сердца, печени, желудка и кишок, преимущественно острые, заставляющие человека охать, кричать и бросаться; наконец, всякого рода нарывы, раны, ломоту костей, головные боли, воспаление глаз, ревматическую лихорадку и т. п., кроме того, всякого рода эпидемические болезни: тифозные горячки, воспаления легких и гортани; лечат также и чахотку, но только с целью облегчения страданий.
Древние русы считали, что все болезни происходят от злых духов, поселяющихся в человеке, и приемы лечения по форме всегда почти одинаковы: они состоят в выпугивании или задабривании непрошенных гостей. Самый несложный способ - это лечение огнем; им лечили только некоторые болезни, как-то: опухоль, ломоту костей, ревматические боли, злокачественные раны.
Были и другие средства, общедоступные и в то же время менее жесткие, которыми можно облегчить страдания, изгоняя ёр; к таким средствам относились бряцанье железом, шум, громкие крики и т. п. Брошенная у порога в дверях дома тлеющая головешка часто употреблялась, чтобы воспрепятствовать злым силам проникнуть в избу; часто проводили через огонь новоприобретенный скот, когда вводят его первый раз в хлев. Не только звуки и предметы, но и люди, некоторые временно, другие всегда, обладают даром наводить страх на невидимые силы; например, считали, что, человек, убивший медведя, может лечить некоторые болезни.
Считалось, что могут также подавать хорошие советы в случае несчастья или болезни и такие люди, которые, хотя они не шаманы, но видят и слышат постоянно предметы и звуки, невидимые и неслышимые для других. Между этими волхвами находятся и вредные, так называемые "колдуны", которые находят удовольствие в том, чтобы вредить ближним; с ними могут бороться только шаманы или такие же, как они сами, колдуны.
Все эти и тому подобные поверья, обряды и приемы шаманства как силы, по преимуществу воюющей со злом, были собраны и систематизированы в культ, имеющий задачей приходить на помощь людям в несчастье, когда обычные, всем доступные средства окажутся недостаточными. Шаман - избранник, жрец этого культа, естественно являлся заступником и посредником между людьми и духами в их столкновениях; для этих последних он часто неумолимый враг и грозный повелитель, но вместе с тем их неотъемлемая собственность и жертва: покуда он силен и молод, духи боятся его и слушаются его, но лишь только он ослабеет и состарится, они платят ему сторицей за свое унижение.
Обязательства, которые берет на себя шаман, нелегки, борьба, которую он ведет, - опасна; есть предания о шаманах, заживо похищенных на небо, о шаманах, убитых духами или замертво падших от одного лицезрения тех мощных сил, которые они осмелились вызвать. Чародей, решающийся на эту борьбу не из-за одних только материальных выгод, но и ради облегчения страданий ближнего, чародей по призванию, верующий и убежденный, принимающийся за тело с каким-то восторженным пренебрежением к собственной опасности и озаренный высоким светом жертвы, - такой чародей производит всегда на слушателей громадное впечатление. Иной из этих кудесников так мастерски располагает свет и темноту, тишину и заклинания, модуляции его голоса так гибки, жесты так своеобразны и выразительны, удары барабана и тон их так соответствуют моменту, и все это перевито такой оригинальной лентой неожиданных слов, остроумных загадок, художественных, часто изящных метафор, что вы невольно поддаетесь действию этого дикого, свободного творчества.
Внешние формы шаманских обрядов довольно однообразны. Вот описание той части их, которая остается всегда и всюду неизменной и составляет закрепленный обычаем остов обряда. Позванный к больному шаман, появившись в избе, сейчас же занимает место на одной из почетнейших нар, которых целых ряд расположен вдоль стены. Растянувшись на своей белой кобыльей коже, шаман лежит, ожидая ночи, часа, когда колдовство становится возможным. Все это время шамана кормят, поят и чествуют. Наконец, солнце село, сумерки надвигаются, в избе делают торопливые приготовления к шаманству: подметают пол, колют дрова и лучину, варят более, чем обыкновенно, сытный и вкусный ужин. Мало-помалу собираются соседи и размещаются вдоль стенок на скамьях: мужчины с правой стороны, женщины с левой; разговаривают все как-то особенно строго и сдержанно, двигаются плавно. На севере хозяин, выбравши ремни, что получше, вяжет из них род двойной петли, которую впоследствии наденут на плечи шамана, затем, чтобы за свободный конец удерживать его во время пляски и не позволять духам похитить его. Наконец все поужинали, справили домашние дела, отдохнули и чинно расселись по местам. Шаман, присевши, медленно расплетает свои косички, что-то бормоча и отдавая еще кое-какие приказания; он по временам нервно и искусственно икает, отчего все его тело странно содрогается; глаза его не глядят по сторонам: они или опущены, или уставлены неподвижно в одну точку, обыкновенно в огонь. Огню дозволяют потухать. Все более и более густые сумерки наполняют избу, суета затихает, люди разговаривают шепотом; отдаются приказания, чтобы желающие выйти на двор сделали это немедленно, так как скоро двери будут заперты и никого больше не впустят и не выпустят наружу; шаман медленно снимает с себя рубаху и надевает свой волшебный кафтан, затем ему подают закуренную трубку с табаком и он долго курит, глотая дым; икота его делается все громче, дрожь, производимая ею, все трепетнее; вот он кончил курить; лицо его бледно, голова низко опущена, глаза полузакрыты; в то время на середину избу уже успели положить белую кобылью кожу, служащую за постель шаману; шаман приказывает подать себе ковш холодной воды, он пьет ее большими глотками и медленным сонным движением отыскивает на скамье приготовленный заранее кнут, ветку или колотушку барабана; затем он выходит на середину избы и, приседая четыре раза на правое колено, делает торжественный поклон на все четыре стороны света и одновременно брызжет кругом себя водой изо рта. Тогда все затихает; на огонь бросают горсть белых конских волос и окончательно его тушат, загребая золой; при слабом мерцании угольев виднеется еще некоторое время в темноте черная неподвижная фигура шамана, сидящего пону-ря голову и держащего перед грудью громадный, как щит, барабан; лицом он обращен на юг, куда направлена и голова кожи, на которой он сидит. Наконец тьма делается непроглядной, сидящие на скамьях притаили дыхание и слышно только бормотание и икание шамана, но и оно все более и более затихает; вот на мгновение водворяется мертвая тишина, а затем, немного спустя, раздается одинокий резкий, как лязг железа, зевок, и вслед за ним где-то в глубине покрытой тьмой юрты громко, четко и пронзительно прокричит сокол или жалобно расплачется чайка - и опять тишина и только легкая, как комариное жужжание, дробь барабана дает знать, что шаман начал свою музыку. Эта музыка, вначале нежная, мягкая, неуловимая, потом неровная и произвольная, как шум приближающейся бури, все растет и крепнет; по ней зигзагами, точно молнии, поминутно пробегают дикие окрики: каркают вороны, смеются гагары, жалуются чайки, посвистывают кулики, соколы да орлы. Все те, кто летает высоко над землей, ближе к небу, видимо, обеспокоены ожидаемым появлением и носятся по воздуху, наполняя юрту своим жалобным криком. Музыка все растет и достигает апогея, удары по барабану, частые, сильные, сливаются в один непрерывный, все возрастающий гул; колокольчики, погремушки, бубенчики гремят и звенят, не уставая; это уже не буря, а целый водопад звуков, готовый потопить сознание присутствующих... Вдруг все обрывается; еще один - два мощных удара по барабану и последний, до сих пор поддерживаемый и потрясаемый на воздухе, падает на колени шамана; все сразу умолкает: даже бренчание раскаченных колокольчиков как-то сразу, неожидан-