Однако со всей остротой вопрос этот встал перед Хомяковым к концу 50-х годов. В 1857—1859 гг. по указанию правительства происходила организация губернских дворянских комитетов по составлению и обсуждению проектов реформы. Заявляя себя противником крепостничества как «рабства», Хомяков направил в 1859 г. председателю правительственной комиссии по реформе графу Я. Ростовцеву свой проект его отмены. К этому времени демаркация между направлениями русской общественной мысли по вопросу о крестьянской реформе проходила, естественно, не в зависимости от ответа на вопрос, отменять крепостное право или нет (поскольку царь и его. правительство уже решили, что отменить крепостное право необходимо), хотя и тогда еще были реакционеры, протестовавшие против его отмены, демаркация эта проходила в зависимости от того, как предлагалось его отменять.
Известно, что революционные демократы, выступившие как идеологи крестьянства, предлагали отменить крепостное право так, чтобы от этого выиграли крестьяне, т. е. с передачей им земли безо всякого выкупа, поскольку само крепостное право осуждалось как незаконная узурпация прав человека. Консерваторы же, напротив, выражая интересы помещиков, думали о том, как обеспечить в этой реформе выгоды помещика, найти приемлемые для него формы перехода к новым условиям жизни, новые формы эксплуатации крестьянина.
Славянофилы же, хотя и полемизировали с так называемыми «плантаторами», т. е. противниками отмены крепостного права, — шли вполне в русле правительственной программы. Так, А. И. Кошелев писал в письме к министру народного просвещения Норову (28 января 1858 г.): «Мы все (т. е., по-видимому, славянофилы, в том числе и Хомяков. — З. К.) одобряем начала, изъясненные в высочайших рескриптах» по поводу предстоящей реформы. Добиваясь цензурных послаблений для издаваемого им журнала «Сельское благоустройство», посвященного специально пропаганде славянофильских идей по крестьянскому вопросу, Кошелев аргументировал свои просьбы перед официальными лицами тем, что его журнал «полезен для правительства».
То, что известно о взгляде Хомякова на общину, предопределяет его позицию по вопросу об отмене крепостного права. Если общину он поддерживал постольку, поскольку она была для него формой обеспечения «прав» и «выгод» помещика-«землевладельца», то уж тем более реформу он рассматривал под этим углом зрения и размышлял о том, как переложить все ее тяготы на плечи крестьянина, как сохранить выгоды и права помещика в новых условиях. Его взгляд на будущее общины гармонично вошел в его проект крестьянской реформы, и вся аргументация, касающаяся общины, переключается теперь в это новое и более широкое русло. Философская, историческая, этическая, экономическая и прочая аргументация — все теперь мобилизуется на защиту интересов помещика, обоснование его прав на землю, на труд крестьянина. Все это обоснование ведется в открытой полемике с революционно-демократическим решением проблемы.
Хомяков видит три пути решения крестьянского вопроса:
1) освобождение крестьян с передачей им всей земли в собственность или в аренду;
2) освобождение крестьян без земли;
3) освобождение с частичным сохранением прав помещика не только на землю, но фактически и на крестьянина, на его труд (выкуп).
Подробно обосновывая целесообразность третьего пути, Хомяков доказывает неприемлемость первого, запугивает правительство призраком пролетаризации крестьянства, развития классовой борьбы и революции в случае принятия второго проекта. В своем проекте реформы он предлагает передать часть земли крестьянству, но не непосредственно, а через общину, с нее удерживать выкуп и считать свободными крестьян лишь тех общин, которые полностью внесут выкуп. Этим обеспечивался интерес государства, которое кредитовало крестьян уплатой помещику всей суммы выкупа, тем самым обеспечивая выгоду помещика.
О том, что Хомяков заботился в первую очередь об интересе помещика, свидетельствует его план осуществления контроля над выплатой выкупа и других платежей крестьянами: «…взыскание годовой уплаты по совершенным выкупам должно быть с миров производимо с величайшей строгостью, посредством продажи имущества, скота и т. д. … В случае крайней неисправности должно допустить выселение целых деревень в Сибирь, с продажей их земляного налога; но таких случаев почти быть не может. В этом деле неумолимая и, по-видимому, жестокая строгость есть истинное милосердие».
Свою точку зрения на крестьянский вопрос Хомяков прямо, с полным политическим сознанием, противопоставлял революционно-демократической точке зрения — первому, по его классификации, пути решения крестьянской проблемы, т. е. передаче крестьянам всей земли. Этого, писал он, «вовсе допускать нельзя. Я не стану говорить об общем стремлении всех народов к распространению прав земледельцев на обрабатываемую ими землю, о современном прогрессе и т. д. Все эти общие взгляды… допускают так много возражения… что на них основываться не следует в таких вопросах, которые могут легко разрешаться на основании положительных данных».
Подобно многим дворянам, он исходил из убеждения, что наиболее выгодное для крестьян решение невозможно ввиду того, что крестьянин привык видеть в узурпации своих прав помещиком справедливость и от нее не откажется: «У нас в теперешнем случае есть данная весьма положительная: глубокое и ничем не отразимое убеждение всех крестьян в своих правах на некоторую часть земли тех дач, на которых они живут. Это вековое, исконное убеждение, подтвержденное всеми законами правительства… не может быть искоренено».
При этом Хомяков не упустил случая попрекнуть демократов в подражательности европеизму: «Я упомянул о таком разрешении крестьянского вопроса потому, что есть на Святой Руси немало людей, ослепленных себялюбием и завозным просвещением, которые верят в него и желают его; со своей стороны я убежден, что правительство никогда не допустит такого разрешения», и добавляет лицемерно: «не ради страха, но ради чувства правды и стремления к добру и счастью народному».
Считая, что демократическое решение вопроса «будет в глазах крестьян похищением со стороны помещиков и изменою со стороны правительства», Хомяков запугивает Ростовцева и в его лице правительство возможностью развития революционного движения в случае освобождения крестьянина без земли и пролетаризации крестьянства. «Усиленная ненависть к дворянскому сословию… ненависть к правительству… наконец, резня в близком или, по крайней мере, недалеком будущем — вот несомненный исход обращения в безземельных работников».
Хомяков относится к демократическому движению и идеологии конца 50-х годов так же, как он относился к дворянской революционности середины 20-х. У него получалось, что всякий демократизм, всякая революционность есть наносное, навеянное Западом учение, а вот дворянский консерватизм, приближающийся к официальной идеологии или отождествляющийся с ней, — это воззрение истинно русское! Так представлял себе Хомяков будущее России в связи с крестьянской реформой.
В более общей, теоретической, форме его идеи о будущем России значительно абстрактней, хотя их консервативность столь же несомненна. Это представление о будущем тесно связано с общесоциологическими и философскими идеями Хомякова. Будущее России он представляет себе как реализацию тех принципов древнерусской жизни, которые существовали испокон веку, но по ряду причин не были реализованы. Под влиянием необходимой централизующей деятельности государства были приостановлены в развитии многие «стихии» русской жизни. Истинное православие, сообщенное России еще при ее зарождении как государства, не было осознано, хоть и было воспринято в народе; истинно русский быт и строй мысли (просвещение) были изгнаны из образованной части общества, впавшей в разврат европейской подражательности, — и все это привело к раздвоенности русского общества, к тому, что не были реализованы во всей полноте и широте принципы православия, общинной нравственности, любви, и т. д. и т. п.
Возвращение к этим принципам — полнейшее их осознание и последовательная реализация в жизни — вот программа будущего, и эта реализация возможна потому, что как ни сурова была история, все же она не смогла «окончательно разрушить и уничтожить истинные основы этой русской жизни». «Я уже говорил, — пишет Хомяков, — о многих прекрасных стихиях, которые нами утрачены… Когда государство находилось в продолжение нескольких веков в осадном положении, многие законы могли быть совершенно забыты… Бессильный, временно лишенный действия и приложения, он живет скрытно в душах, несмотря на злые обычаи, введенные необходимостью, несмотря на невежество народа или на крутое действие власти… Без возобновления государства все погибало; государство ожило, утвердилось, наполнилось крепостью необычайной; теперь все прежние начала могут, должны развиваться, и разовьются собственной своей, неумирающей силой… Наша древность представляет нам пример и начала всего доброго в жизни частной, в судопроизводстве, в отношении людей между собой… Западным людям приходится все прежнее отстранять как дурное и все хорошее в себе создавать; нам довольно воскресить старое, привести его в сознание и жизнь. Надежда наша велика на будущее».