Время – вечность... Это один из стержневых свиридовских двуединых образов. Не случайно возникла в творчестве композитора музыка к фильму Михаила Швейцера «Время, вперед!». Фильм- замечательный, но музыка далеко вышла за его рамки, тоже приобретая значения символа. Мы ведь и по сей день слышим ее в качестве заставки к популярнейшей информационной программе телевидения. Кто-то обвиняет ее в излишней жизнерадостности, видит тут чуть ли не образчик соцреалистического бодрячества. Знают ли эти люди, что были моменты, когда музыку Свиридова пытались изъять из эфира: как водится, «по просьбе трудящихся». Действительно, приходили письма людей, которым свиридовский ритм казался слишком беспокойным – «словно вот-вот начнется война»… правильно, он не безмятежен, в нем – все многообразие ощущения стремительности и непредсказуемости мировых событий. Он и трагичен, и оптимичен...
А рядом- музыка к довольно проходному фильму «Метель». Сегодня редко кто вспоминает о непосредственном кинематографическом поводе ее появления, и сам Свиридов, делая на ее основе симфоническую сюиту, назвал произведение музыкальным иллюстрациям к повести Пушкина. В таком жанровом определении, конечно, сказалась скромность автора; если уж с чем сравнить эти маленькие шедевры, то не меньше, чем с иллюстрациями Дюрера.
У него был потрясающий дар художнического перевоплощения. Это не просто «свое прочтение» Пушкина, Блока или Есенина, это погружение в слово и одновременно возвышение поэтического текста через музыку. С музыкой Свиридова стихи бы обретают крылья и летят в совершенно неожиданном порой направлении.
И вновь на память приходит кантата «Снег идет». Неожиданной для многих в ней была не только вторая часть «Душа», но и финал «Ночь».
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну,
Ты вечности заложник
У времени в плену.
У Пастернака это говорит поэт – другому поэту, художнику вообще. Существенно иное – у Свиридова. У него этот в высшей степени серьезный призыв положен на очень простой мотив, который поют детские голоса, - что опять-таки поставило в тупик немалое количество слушателей. И, между прочим смутило самих детишек, которым Свиридову на репетиции пришлось объяснять: это не пионерская песня, это ангелы поют… Так вот в чем, оказывается, разгадка: мы тут слышим голоса ангелов-хранителей художника, которые подсказывают ему единственно верный путь бодрствования, предостерегает от спячки, застоя, призывает служить людям, миру, Господу Богу через творчество…
Как часто (читатель, наверное, это уже заметил) в связи со Свиридовым приходится касаться темы непонимания художника его окружением. Что ж, большая творческая личность шире наших эстетических, жизненных стереотипов. Свиридов соразмерен Стравинскому, Прокофьеву, Шостаковичу. Его место – рядом с Рахманиновым, Скрябиным. Он – восприемник эпико-драматического направления Мусоргского. Круг его музыкальных симпатий и источников идей – Глинка и его эпоха, древнерусская песнетворчество.
И в тоже время Свиридов – художник мировой стати, понятной и близкий далеко не только русским людям. Помню, как чутко, эмоционально точно отозвался на кантату «Курские песни» великий немецкий режиссер Вальтер Фельзенштейн: «Это же русский реквием!» - воскликнул он…
Свиридов - плоть от плоти европейской, мировой культуры: он обожал Шумана, вообще австро-немецкий романтизм; он мог посреди беседы с вами сесть за рояль и сыграть песню Брамса или Шуберта. Его горячо интересовала музыка XX века: Янычек, Барток, Орф, Бриттен… Он ценил музыку своих современников – соотечественников: Бориса Чайковского, Мечислава Вайнберга, Романа Леденева, Владимира Рубина, чрезвычайно высоко ставил Валерия Гаврилина. Он интересно говорил о песнях Андрея Петрова, а Соловьева-Седого и Блантера прямо называл гениями…
Особая глава – это отношения Свиридова с исполнителями: его связывали глубокая приязнь и прочные творческие узы со многими музыкантами – дирижерами Евгением Светлановым, Кириллом Кондрашиным, Геннадием Рождественским, Натаном Рахлиным, Владимиром Федосеевым, Александром Юрловым, Владимиром Мининым, Владиславом Чернушенко; выдающимися певцами – Александром Ведерниковым, Евгением Нестеренко, Ириной Архиповой, Еленой Образцовой, Алексеем Масленниковым, Дмитрием Хворостовским… Последние годы Георгий Васильевич стремился как можно интенсивнее встречаться и работать с артистической молодежью…
82 года – серьезный возраст, но уход Свиридова все равно стал неожиданным. Он был бодр духом, находился в творческом всеоружии, погружен в работу. Его архив огромен (известно, как тщательно он шлифовал произведения, как долго мог держать под спудом практически готовое сочинение перед тем, как решиться представить его публике), и тут нас еще ожидают потрясающие открытия.
Однажды Свиридов сказал А. Золотову: « У каждого настоящего композитора должно быть хоть одно сочинение, которое не стыдно было бы сыграть над его гробом».
Над гробом Свиридова, над его могилой, над его Именем может звучать любое его сочинение.
«Шлю вам самые хорошие, добрые пожелания на будущее: покоя, благоденствия, успешной работы… Я скучаю… без душевного общения.
Г. Свиридов».
Это новогодняя открытка Георгия Васильевича, присланная автору этих строк на новый, 1997 год, но, право же, эти слова звучат сегодня как свиридовское послание каждому из прикоснувшихся к его музыке людей- на новые времена, без него, но с ним.
ЖИВОПИСЬ
Евангелист Лука
согласно Преданию, первым иконописцем образа Божией Матери является евангелист Лука. Предание утверждает, что он писал образ Богородицы с Самой Пречистой Девы Марии. Все более поздние иконы создавались либо по иконам, созданным Лукой, либо по нерукотворным образам Её, например, по самообразовавшемуся образу Лиддской иконы Божией Матери. Относительно количества написанных Лукой образов есть разные мнения: по одним свидетельствам, их три (Владимирская, Смоленская и Милостивая Киккская, иногда вместо неё называют Тихвинскую), по другим – 70.
Феофан Грек (или Гречин)
Несколько работ знаменитый мастер выполнил и в Московском Кремле: в церкви Рождества Богородицы с приделом Святого Лазаря, где Феофан работал вместе с Симеоном Чёрным; в Архангельском соборе и в Благовещенском. Последний он расписывал совместно с Андреем Рублёвым. Известно, что в Кремле Феофан принимал участие в росписях казнохранилища князя Владимира Андреевича и терема Василия I. Работы эти не сохранились. Вполне возможно, что Феофан принимал участие в создании икон деисусного чина, что находится в Благовещенском соборе. Однако учёные доказали, что этот иконостас не является первоначальным, то есть относящимся к 1405 году, и деисусный чин мог быть перенесён в собор лишь после опустошительного пожара в Кремле, который случился в 1547 году. Но всё же иконы «Богоматерь», «Спас в силах», «Иоанн Предтеча», «Апостол Пётр», «Апостол Павел», «Василий Великий», «Иоанн Златоуст» так совершенны, что заставляют предполагать участие в их создании прославленного мастера.
Иконы Феофана Грека – это совершенная красота. И мы можем со всей определённостью сказать, как много она значила для мироощущения русских людей той поры. «Красота её несказанна», «исписана дивно», «величества и красоты её не можно исповедати», «высотою же и величеством и прочим дивно устроена» - такие высказывания о церквях и иконах можно встретить в наших древнейших письменных памятниках. А мы можем только скорбеть, что современный человек всё меньше и меньше чувствителен к этой абсолютной красоте и абсолютной чистоте, что являла нам русская икона и русская живопись.
А.Рублёв
Нам сегодня трудно представить, как напряжённо трудился во славу Божию этот скромный монах, перебираясь из храма в храм. Вскоре после 1422 года он украшает фресками Троице-Сергиева монастыря и вместе с учениками создаёт в нём иконостас. Сам Рублёв пишет Апостола Павла, Архангела Михаила. В праздничном ряду иконостаса необыкновенно хороши были иконы «Жены у гроба» и «Омовение ног». Свою последнюю работу Рублёв и Даниил Чёрный написали в соборе Андроникова монастыря – от неё уцелели только фрагменты фресковых орнаментов. Они украшали Спасский собор.
Ветхозаветная Троица была символом единения. Ещё в середине XIV века, основывая свою обитель, Сергий Радонежский(как сказано в одном из его житий) «поставил храм Троицы…дабы взиранием на святую Троицу побеждался страх перед ненавистной раздельностью мира».
На довольно значительной по размерам доске Андрей Рублёв изобразил ветхозаветную Троицу – явление Аврааму Богу в виде трёх ангелов.
Содержание «Троицы» многогранно. Идейным и композиционным центром её является чаша с головой жертвенного тельца – прообраз ангела новозаветного. «Чаша» прошла долгий путь, и во всей истории человечества имела значение «чаши жизни», «чаши мудрости», «чаши бессмертного напитка». В средние века на основе её христианского значения возникло поэтическое сказание о «Чаше Грааля», из которой Иисус Христос пил во время Тайной вечери.
Вокруг престола с чашей сидят три задумчивых ангела, которые образуют собой как бы замкнутый круг – символ вечности, света и любви. Ангелы в одеяниях густого тёплого тона, склоняя с бесконечной грацией убранные высокими прическами головы, с какой-то спокойно-строгой задумчивостью устремили глаза в тихую вечность. В иконе нет ни движения, ни действия – это триединое и неподвижное созерцание, словно три души, равной полноты духа и видения, сошлись, чтобы испытать своё смирение и свою мудрость перед жизнью, её страданиями и скорбью.