Широкий публичный контекст, в который органически вписываются примеры социального служения Церкви, можно обозначить просто и понятно: как нам жить по-русски и быть в согласии с самим собой. В конце концов, как бы глубоко ни пало общество, в самом его организме заложены механизмы оздоровления, которые запускаются сами собой в самый критический момент. Нам ли сомневаться, что в русском национальном организме есть силы, способные к самоорганизации и самовосстановлению?! Таким образом, исследование отчасти вносит свой, пусть и небольшой, вклад в раскрытие русской национальной идеи, которую сегодня ищет широкое экспертное сообщество, но никак не может обнаружить или сформулировать, несмотря на то, что ответ лежит под боком, его надо только уметь видеть. Пример социального служения, которое предлагает сегодня Русская православная церковь показывает простой и действенный механизм осуществления этой самой идеи, носителями которой выступают обыкновенные русские люди, живущие в разных уголках нашей большой страны.
Сначала мы рассмотрим блок тем, относящихся собственно к идее христианского служения и его миссионерского значения и места в домостроительстве Божьем. Затем перейдём к более приземлённым вопросам.
Зачем это нужно Церкви?
В самом деле, о чём мы собираемся здесь говорить? О том, как сделать мир вокруг человечным, добрым, как поднять человеческое достоинство и дать ближнему почувствовать, что он ценен уже потому, что есть? Да, но не только. Не только потому, что в данном случае мы описываем проблематику социального служения Церкви. А любой вопрос, так или иначе связанный с деятельностью Церкви, неизбежно переходит к вопросу совести, нравственности. Сегодня это чувствуется особенно остро.
С одной стороны, современное российское общество довольно быстро «догоняет» Европу в её отношении к человеку: общественная сфера стремительно вырождается в безнравственный вакуум, порой принимая совершенно дикие формы, душевные взаимоотношения легко заменяются формализованными улыбками и эмоционально бесстрастной вежливостью, а поведение регулируется законом и соответствующими правилами вежливости. И всё это происходит на фоне всенивелирующего постмодерна с его моральным релятивизмом. Многих это устраивает. Однако социологические исследования российского общества показывают[1], что в основном россияне не готовы к «цивилизованному» нравственному индифферентизму и подсознательно чувствуют, чей тёмный и страшный лик проступает сквозь непрекращающийся карнавал жизни старого мира.
Сегодня много говорится и пишется о национальной русской идее. Общего согласия нет. Тем не менее, есть только одна русская национальная идея, которую народ назвал сам, без помощи экспертов и политтехнологов, и назвал давным-давно. Это – Святая Русь. Сколь бы пафосно это ни звучало, идеалы Святой Руси до сих пор воспроизводятся из поколение в поколение и уже могут считаться архетипами русского характера. Меняются только формулировки, в какие свои чувства облекают современные респонденты, зачастую не воцерковлённые.
Эта, в частности, одна из причин, почему очень многие явления в жизни государства и общества до сих пор переплетены с церковной политикой, и даже недоброжелатели Церкви словно сверяют по поведению её представителей уровень благодати в стране. Мы-то знаем, что и у них жива совесть, да ещё как жива! И всё своё раздражение недоброжелатели обрушивают на те явления, которые не дотягивают до высоких требований духа. Как заметил замечательный русский учёный и писатель Владимир Иванович Даль о всех нас: «Православная вера заключает в себе правила самой высокой нравственности. Нравственность веры нашей выше нравственности гражданской: первая требует только строгого исполнения законов, вторая же ставит судьей совесть и Бога».
Но это в идеале. Между тем на поверхности жизни каждый встречается с явлениями полностью противоположными. Бессмысленно их замалчивать. Так, в недавнем интервью[2] проживающий на Западе художник Михаил Шемякин сказал: «Я много сталкиваюсь с людьми разных национальностей в разных странах, но с такой исступленной жадностью, с которой я сталкиваюсь сегодня в России – обворовыванием собственного народа и всего государства, причем все это уже на грани безумия – такого я нигде не встречал».
Здесь, по-видимому, и нужно искать ответ: почему Русская православная церковь включилась в социальную работу в данный исторический момент. Сегодня этого остро требует высшая нравственность. И, слава Богу, что у нас есть ещё люди, способные на бескорыстную самоотдачу. И кто как ни Церковь должна сегодня громко провозгласить: смысл существования не в неудержимом поглощении всё большего числа удовольствий и вещей.
Не станем скрывать, нам бы очень хотелось, чтобы факты подтвердили православную точку зрения на человека, который заслуживает любви, уважения и заботы как высшее творение Бога, и что забота о ближнем мотивируется не сентиментальностью или простой жалостью, что само по себе также неплохо, но служит нашему общему возрастанию в духе и приносится на алтарь Тому, Кому мы посвящаем свою жизнь и свои труды. Как точно выразился один из опрошенных священнослужителей: «Благотворительность нужна самим благотворителям».
Но, дадим слово самим участникам этого процесса. Ниже мы постараемся классифицировать наиболее характерные высказывания священнослужителей и выстроить их по содержательному приоритету, поскольку количественные данные по причине малого числа охваченных опросом респондентов роли не играют.
· Социальное служение Церкви содержит в себе сакральный элемент.
«Если начать с того, что церковь служит людям, и помогает людям найти Бога, то есть в каком-то плане это сакральное служение, помогает людям обрести веру в Бога».
· Служение ближнему – экзамен для самих верующих и исполнение евангельских заповедей.
«Священник и вообще церковь первые, кто должны этим заниматься. Отношение человека к человеку… Это и есть наш экзамен, наше испытание на любовь друг к другу».
«Церковь не может не заниматься непосредственным служением, поскольку это непосредственная заповедь Евангелия. Это с одной стороны, а с другой стороны она не должна подменять собой государство и ставить перед собой задачу обеспечить всех нуждающихся».
· Социальное служение – традиционное занятие для Церкви.
«Церковь всегда этим занималась, испокон веку, так почему ей не заниматься этим и сейчас… У Церкви есть опыт такого служения, опыт многовековой и положительный».
· Социальное служение – полезный опыт духовного совершенствования человека, но у нас это не развито в силу обстоятельств.
«Нам кажется, что мы спасаемся постом и молитвой. Доброделание и милосердие у нас где-то на периферии сознания. Люди благочестивые больше склонны устроить себя по-монашески. Хотя бы попытаться. Может это потому, что литература у нас в основном такая аскетическая».
· Православные инициативы помогают развивать гражданское общество, способствуют созданию нравственного климата в обществе и информационном пространстве.
«Церковь, безусловно, должна заниматься социальными вопросами, это очень важно и для прихожан и для общественного мнения и для места Церкви в современном обществе. Социальные инициативы Церкви должны быть наравне с общегосударственными».
· В области социального служения Церковь должна стать помощником государства.
«Раньше именно Церковь этим и занималась. Было Императорское боголюбивое общество, Дома презрения, Богадельни, Приюты, Странноприимные дома. А сейчас ничего не осталось, все при советах развалили, и пошли беспризорники гулять по России и калеки бездомные. Сегодня всё это постепенно возрождается».
Некоторые опрошенные священнослужители не совсем чётко видят грань между необходимостью общественного служения, которое в принципе может быть понято как гражданский или обычный человеческий долг, и служением Богу через служение людям. Этот вопрос довольно тонкий, и, как верно заметил один из опрошенных священнослужителей, «нельзя допустить перегиба в сторону социальной работы; если она станет нашим главным занятием, то зачем мы становились священниками». Есть ещё один момент, которого мы коснёмся лишь мельком, чтобы не вторгаться в область богословия. Акцентирование внимания на социальном служении, какое мы наблюдаем в первую очередь в протестантских странах, в ущерб подлинно христианскому пониманию его смысла, наводит на мысли о скрытом богоборчестве этого движения, так как такое социальное служение в конечном счёте занимается исправлением «несовершенств» божественного устроения мира.
Собственно, это имманентная черта фаустовского человека Европы, воспитанного на Ренессансе и убеждённого в самоценности человека как такового. Со временем возведённый гуманистической мыслью на пьедестал такой человек фактически перестаёт нуждаться в Боге, и служение ему как абсолютной ценности становится основной задачей всех общественных институтов западной цивилизации, не исключая и церковь, главным образом протестантскую, ставшую в своё время авангардом борьбы за человека. Вот почему мы говорим, что из всех церквей протестанты больше других преуспели в социальной деятельности. Как заметил один из опрошенных священнослужителей, «служение ближнему было полностью заменено социальным, которое стало как бы сутью служения церкви… и получилось, что когда перед служителем вставал вопрос, чему отдать предпочтение – служить литургию или идти в дом престарелых, – то он выбирал дом престарелых; такая произошла подмена».