Итак, перед нами следующая антиномия.
ТЕЗИС
Любовь есть человеческая способность, остающаяся неизменной при тех или иных преобразованиях
культуры или при смене одной эпохи другой.
АНТИТЕЗИС
Нельзя выводить общие для всех эпох правила, полагая, что любовь остается в них одинаковой и равной самой себе.
Допустим, что не существует никакого инварианта, остающегося неизменным в различных культурных формах, в исторических эпохах.[215] В данном случае нам потребовалось бы опереть любовь исключительно на чувственный опыт. А между тем, никакими эмпирическими причинами невозможно объяснить возникновение любви, которая идеальна и безусловна. Следовательно, во все исторические эпохи, пока существует человек, будут оставаться в наличии и, так называемые, "чистые" условия любви вообще как человеческой способности.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО АНТИТЕЗИСА
Допустим, что вполне возможно выявить общие для всех культурных эпох правила, считая, что любовь в них остается раз и навсегда неизменной. Тогда любовь означала бы исключительно “чистое” чувство идеальной основы личности. На деле же, рождение любви зависит не от одной причины, а от многих (духовное усложнение человека, подъем его на новые ступени нравственного и художественного развития и т.д.) и является только одним звеном в цепи общего развития человека. Следовательно, никакой любви, как инварианта, не существует.
ПРИБАВЛЕНИЕ К ЧЕТВЕРТОЙ АНТИНОМИИ
Если исходить из определения любви как инварианта, то мы неизбежно попадаем в сферу свободы и творчества. При этом душу любящего переполняет огромная энергия, требующая своего выхода. Так любовь становится творчеством, величайшей тайной жизни. Такая любовь как бы свободно парит между бытием и небытием; не пытаясь "зацепиться за чужое бытие", она наивысшее удовлетворение получает в жертвенности. Вместе с тем истинная любовь не оказывается предоставленной исключительно самой себе, поскольку в этом случае она превратилась бы в ничто.
В то же время, если полностью отрицать эмпирические причины возникновения любви и исходить только из абсолютной непостижимости критерия выбора своего избранника, то этим еще задача не решается. Ведь идеальное, как мы заметили выше, чуть-чуть ущербно; и идеальная любовь - не только одно единственное благо, но и зло. "Любовь зла, - говорят в народе, - полюбишь и козла". Любить абсолютно ни за что - это все равно, что изменять разуму, который, оторванный от всякой рассудительности, становится чистым ничто. Поэтому трудно согласиться с тем мнением, что если бы эмпирические "причины действительно сыграли свою роль (например, красота, ум, богатство, сила и т.д.), то никакой любви" бы и не было, а была бы только сплошная ее имитация.[216] Великие поэты всегда восхищались именно духовными и телесными качествами тех, кого они воспевали. Их любовь была далеко не беспредметной. К этому следует добавить и то, что чувства древних людей существенным образом отличались от нынешних чувств. Первые чувства - это, скорее "сверхчеловеческие страсти, циклопические клокотания души".[217] Это - не обычные человеческие существа, а титанические душевные импульсы. Напротив, нынешние чувства - сложные, "цивилизованные" чувства, как бы состоящие из различных потоков.
§ 5. ПЯТАЯ АНТИНОМИЯ
Можно ли требовать любви от кого бы то ни было? Если да, то это противоречило бы свободе; если нет, то тогда свобода превращается в полную противоположность долгу, разуму.
Необходимо отметить, что при насильственной, искусственной попытке вызвать в себе какое-либо чувство, мы обретаем нечто негативное. Так, намеренно вызванное раскаяние содержит в себе нечто от самодовольства. Искусственно вызванное чувство любви переходит в чувство безразличия или даже враждебности. Но в то же время это вовсе не означает, что чувство любви не заключает в себе даже малой доли необходимости. Как можно любить, следуя голосу одной только чувственной страсти? Ведь, последняя - лишь мираж свободы, а на деле - только природа.
Вместе с тем в основе любви должно лежать нечто такое, благодаря чему нашли бы свое оправдание как нравственно-этическая, так и онтологическая ее интерпретации. Следует различать отрицательные условия, без которых не может быть любви, и положительные условия, благодаря которым любовь существует в действительности. Под отрицательными условиями следует понимать необходимые формы или виды бытия любви. (Если любовь есть, то она может быть мыслима только такой-то, а не иным образом; следовательно, данные формы представляют собой необходимо мыслимое или, как охотно выразился бы Шеллинг, нечто такое, чего нельзя не мыслить.) Наоборот, положительные условия, благодаря чему любовь существует, есть высшее творчество, совершенно безусловная и свободная воля, от которой единственно зависит то обстоятельство, что любовь действительно существует.
Итак, мы приходим к следующей антиномии.
ТЕЗИС
Любовь есть стремление к полной независимости от природы.
Поэтому для ее объяснения необходимо еще допустить свободу.
В мире любви все совершается исключительно
по законам природы.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТЕЗИСА
Допустим, что нет никакой любви, полностью независимой от природы; тогда любовь сводится исключительно к удовлетворению нашей чувственности, вызывая тем самым чувство утомления и пресыщения. Однако в действительности она открыта для бесконечности и преодолевает ограниченность человека на его пути к совершенству.
В силу сказанного нет необходимости излагать по порядку причины возникновения любви. Она - дело свободной инициативы и основа самой себя. Любовь не сводится ни к умозаключениям, ни к природным влечениям.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО АНТИТЕЗИСА
Допустим, что в мире любви все совершается по законам свободы, то есть существует любовь как чистое стремление, характеризующееся путем отрицания всех предикатов природного влечения. Тогда данное стремление есть такое стремление к независимости от природы, которое не ищет наслаждения. Но в этом случае из него может последовать только исключительно воздержание, а никак не позитивное действие. Следовательно, утверждение, будто любовь возможна только согласно законам свободы, взятое в своей неограниченной всеобщности, противоречит самому себе. Любовь не может осуществляться иначе, как только через посредство природной необходимости.
ПРИБАВЛЕНИЕ К ПЯТОЙ АНТИНОМИИ
"Я не хозяин сердцу своему",[218] - говорит Ф. Петрарка в одном из своих сонетов. Таким образом, чем больше препятствий встает на пути любви, "тем могущественнее ее внутренняя сила, страстная напряженность и безумная тоска от ощущения несбыточности надежд".[219] То, что идет от сердца, не может вступать в противоречие со свободой. Ведь сердце рождает чистое стремление, которое свободно и не зависит от природы.
Итак, природное влечение не дает места для проявления чистого стремления, а последнее, в свою очередь, противится природному влечению. Оба взаимно уничтожают друг друга. Вся история этики стоит за данной антиномией. Можно разрешать данное противоречие в пользу природного влечения; в этом случае мы получаем этику, как учение об удовлетворении природных желаний человека. Однако можно и наоборот; тогда возникает этика отрешенного идеализма, стремящаяся подавить первоначальные нужды, низшие влечения. В своем первом наукоучении, замечает Б.П. Вышеславцев, Фихте устанавливает принцип взаимного ограничения.[220] Данный принцип состоит в том, что "Я" и "не-Я" существуют отчасти. Одно и то же действие должно быть отчасти проявлением природного влечения и также отчасти - удовлетворением чистого, свободного стремления. Только таким образом возможна нравственность в ее действительном осуществлении. Итак, мы получаем нечто новое, составное, то есть обретаем такое стремление, которое есть и природное, и чистое вместе взятое. Вместе с тем чистое стремление отчасти присутствует в нравственном стремлении. Свободный человек должен в одно и то же время быть и не быть зависимым от природы; это же возможно только в том случае, если человеческое существование означает некий переход, движение от зависимости к независимости, которое никогда не может оказаться законченным в какой-либо конечный момент времени.
Но свобода в любви не может примириться с этим половинчатым существованием; она стремится к абсолютной свободе. Свойственное человеку чувство голода неприятно, а пища вкусна.[221] Вместе с тем стремление к свободе состоит не в том, чтобы освободиться от голода и любви, а в том, чтобы удовлетворить их с целью оздоровления своего тела. От чувства голода и любви невозможно освободиться. Свобода предполагает эти влечения, санкционируя их в качестве средства для иных, высших целей, не данных в природе.[222] Но должна ли природа оказаться подчиненной этим целям? Мишель Монтень рассказывает, что "юноша-грек Фрасонид был настолько влюблен в свою собственную любовь, что, завоевав сердце возлюбленной, не пожелал насладиться ею из опасения убить, насытить и угасить наслаждением то беспокойное горение страсти, которым он так гордился и которое питало его".[223] Нет для женщины ничего страшнее, чем безраздельное господство над нею. Любовь погибает, когда любящие удовлетворяют свои желания и стремления в ущерб плоти. Другими словами, природа и свобода не должны приноситься в жертву друг другу. Они должны постоянно существовать друг для друга, но только отчасти. Nimirum propter continentiam incontinentia necessaria est; incendium ignibus extinguitur.*) Но нельзя пылать беспрестанно! Чистая потенция, хотя и бывает instar omnium еще до того, как решится покинуть сферу возможности, тем не менее, она постепенно как бы сжигает себя, если данный переход в бытие слишком затягивается. Эрот способен преодолеть любые препятствия, но он тотчас же улетучивается, как только его пытаются перехитрить.