По-моему, без попытки решить такие вопросы вся концепция трансгуманизма провисает…
Медведев Д. А.
Мне кажется, что в данном случае имеет место некоторое недопонимание. Вы смешиваете совершенно разные явления, просто совпавшие хронологически. Ряд кризисов (климатический, экологический, ресурсный), которые, действительно, наблюдаются в современном мире, не носят характера неизбежной экзистенциальной опасности для человечества (Foster 1998).
Что же касается радикальной трансформации как единственного решения, то существует множество моделей разной степени проработанности, в которых человечество может стабилизироваться в своем развитии, но, тем не менее, разрешить эти кризисы. Таковы множественные модели устойчивого развития.
Более того, есть основания полагать, что в наибольшей степени неустойчивость состояния человечества порождается самой возможностью его саморазвития и перехода в следующую фазу. В этом случае рассматривать дальнейшее саморазвитие как защитную реакцию на возможность саморазвития неверно.
К сожалению, в России мало знакомы с направлением acceleration studies, в рамках которого было убедительно продемонстрировано, что прогресс по множеству направлений является закономерным и ускоряющимся процессом (Acceleration 2007).
Таким образом, я не вижу причин рассматривать переход к новой фазе развития как неприятную вынужденную меру, предпринятую «для спасения» от каких-либо кризисов.
Также хотелось бы сказать следующее. Давно подмечено, что недостаток понимания часто приводит к страху перед неизвестным. В Вашем выступлении отчетливо прослеживается слабое понимание положительных сторон перехода к постчеловеческой фазе существования людей, в то время как этот вопрос был рассмотрен во множестве работ трансгуманистических авторов (Moravec 1988; Broderick 2001; Stock 2002; Mulhall 2002; Kurzweil 2005).
Удивило меня и Ваше утверждение, что будущее может быть лучше только по ограниченному числу параметров, мне кажется оно ни на чем не основано. Обобщение, что решение проблем всегда порождает больше проблем и более трудные проблемы, не соответствует реальности. Мир полон примеров успешного решения проблем, которые не осложнены созданием новых сверхтрудностей.
Таким образом, мы видим, что оптимизм относительно результатов перехода на новую фазу развития может быть вполне обоснованным. Но надо сказать, что и тема глобальных рисков очень близка трансгуманистическим авторам. Так, например, в этом году в Оксфорде выходит сборник «Риски глобальной катастрофы» под редакцией Ника Бострома и Милана Чирковича — трансгуманистов с мировым именем, один из которых (Ник Бостром) является создателем Всемирной Трансгуманистической Ассоциации, крупнейшей в мире трансгуманистической организации[‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡].
В любом случае, «оптимизм», «пессимизм» — это оценочные суждения, мало связанные с научным анализом.
Об интеллекте. Трансгуманисты не просто готовы к обсуждению особенностей сверхинтеллекта, они уже давно это обсуждение с успехом ведут, вовлекая в процесс специалистов в необходимых областях (математика, искусственный интеллект, когнитивная наука, философия).
Так, например, вопросы о мотивации и аналогах эмоций, впервые поставленные в контексте проблемы сверхинтеллекта еще давно (Good 1965: 31—88), активно обсуждаются в последнее десятилетие как в теоретическом (Vinge 1993; Kurzweil 2001), так и в практическом плане (Yudkowsky 2002).
Мне думается, что Ваша мысль о «провисании концепции трансгуманизма» несколько поспешна, и мы надеемся, что дальнейшее знакомство российской научной общественности с работами наших западных коллег, а также последовательная разработка данной тематики российскими и зарубежными авторами приведет к тому, что подобные сомнения останутся в далеком прошлом. В связи с этим хочу сказать, что стремительные изменения в мире приводят к некоторому отставанию осмысления процессов, связанных с влиянием научно-технического прогресса, и хотелось бы, чтобы как можно большее количество российских ученых-гуманитариев включилось в их изучение и осмысление.
Следзевский И. В.
Течение трансгуманизма включает в себя различный комплекс идей, установок, настроений, интенций. Общий смысл этих идей кажется мне достаточно противоречивым, если даже не внутренне конфликтным. С одной стороны, несомненна хорошо развитая научно-философская рефлексия современной информационно-технологической революции и возможности неожиданных ее последствий для всего человечества. С другой стороны, кажется столь же очевидным, что идеи трансгуманизма претендуют на нечто большее, нежели объективное исследование тенденций современного технологического прогресса. Подчеркнутый технологизм и объективизм этих идей, мне кажется, четко коррелирует с утверждением некоей «транснаучной» миссии сторонников «постгуманистической» философии. Обсуждение «миссионерского» начала этой философии требует не меньшего внимания, чем собственно научный аспект трансгуманизма.
На мой взгляд, речь идет о создании некоей системы утопических образов или даже целостной утопии, абсолютизирующей, доводящей до логического предела интенции информационной революции. Назвать совершенно новой эту утопию нельзя. В своем основании она представляет собой аналог секулярных технологических утопий конца XIX — начала XX века. С ними ее роднит уверенность в общем превосходстве искусственного начала цивилизации над началом естественным (природным человеком), релятивизация этических начал, искренняя убежденность в том, что основные проблемы социального развития и человеческого существования можно и надо решать технологическим способом, и, конечно, скарализация, «культ» эволюции и прогресса — представление о том, что все изменения в человеческом обществе идут в нужном направлении, к чему-то более совершенному, невиданному, космическому, обещающему чудесный поворот в жизни человека.
Что касается функций трансгуманизма как утопии, то одна функция, по-моему, совершенно очевидна, это функция футурселекции, подбора варианта образа будущего, определенного сценария развития будущего. Вторая функция менее очевидна, хотя она тоже присутствует. Это своего рода психотерапевтическая функция, подготовка, если не всего человечества, то определенной части элиты, политической, интеллектуальной, к тем шокам, которые ждут человечество в ближайшем будущем. Ну, и третья функция, она, очевидно, близка к первой — прогнозирование будущего. Так что, когда мы говорим «утопия», я не хочу сказать, что это просто некая ни на чем не основанная фантазия, это совершенно определенный сценарий развития событий.
Базируясь на историческом опыте XX века, можно не сомневаться, что и эта утопия в принципе может стать вполне реальным проектом, прорывы в области современных технологий заставляют думать, что этого придется ждать недолго. Но остается вопрос: что ждем нас и наших потомков на том «берегу утопии»? Как и, главное, кто будет распределять «святые дары» бессмертия? Об этом приходится задуматься, поскольку наиболее радикальные сторонники трансгуманизма в увлечении возможностью продолжения эволюции человека снимают (пока, к счастью, чисто теоретически) последние этические ограничения на пути человеческого выбора.
И все-таки проект технологического преобразования человека из природного в искусственное существо, как и любая утопия, имеет определенные ограничения. Эти ограничения связаны с неустранимым культурным разнообразием человечества. Под культурным разнообразием я имею в виду в данном случае глубокие ценностные различия. Различия в идеалах, в моделях жизни, в отношении к смерти. Совсем не очевидно, что в разных культурах проект трансгуманизма будет воспринят так, как мы этого хотим и как мы это представляем. Важные ограничения связаны с цивилизационным устройством современного человечества. Под цивилизационным устройством я имею в виду тип взаимоотношений человека и окружающей среды, международных взаимоотношений, межкультурных взаимоотношений, который сложился 2000 лет назад, и который предполагает соотнесение человека, его жизни, его поведения с неким высшим идеалом, каким-то высоким трансцендентным началом, которое, конечно, снимает целый ряд ограничений в отношении с окружающей средой, но, с другой стороны, порождает жесткие ограничения морального типа, создавая более жесткие системы контроля, прежде всего, в виде государства, религии и так далее. Конечно, современные технологии ставят под сомнение эти ограничители. Но цивилизационное устройство имеет в своей основе определенный тип реакций на подобные глобальные изменения. Этот тип связан с наследием той или иной цивилизации, которое имеет обыкновение в таких ситуациях возрождаться в виде фундаментализма, способного блокировать радикальные проекты обновления человечества. Блокировать на уровне глобальном: это мы, собственно, видим уже сейчас. Я имею в виду не только исламский фундаментализм, но и фундаментализм в рамках христианства, в рамках буддизма, и даже в рамках секулярной культуры. Это очень мощная сила, которая противостоит технологическим утопиям, противостоит вообще фактору технологий. Сила, которая аппелирует к человеку, к культурному наследию, к сохранению человечества. И в то же время сила, которая радикализирует противостояние секуляризму, придает этому противостоянию глобальный характер.
Анализируя перспективы трансгуманизма, мы должны принять во внимание все эти факторы. Трансгуманизм может предложить только один из вариантов этого будущего, вариант, который имеет в своей основе, прежде всего, мощь и соблазны современных технологий. Но человек существо в высшей степени непредсказуемое. А непредсказуемое существо в сочетании с непредсказуемостью культуры способно создать ситуацию в высшей степени неопределенную. Мне кажется, самый главный, базовый сценарий развития будущего в ближайшие десятилетия — это усиление глобальной неопределенности, предполагающее выход к бифуркационным зонам, где технология может сыграть важную роль, решающую роль, но не единственную и далеко не всегда определяющую.