литературе! эволюционировали и менялись со
временем, с трудами и заботами, успехами и неудачами, страданиями и радостями, рождениями и смертями...
В действительности любовь Фрейда не была столь уж безмятежна, она претерпела существенные внутренние изменения на основе своих собственных взлетов и падений, свершений и потерь вместе с меняющимся миром. Кто знает, совершила ли бы свой головокружительный взлет мысль Фрейда, если бы ее надежно не уравновешивало присутствие этой женщины...
К оглавлению
60
"ВЫСОКИЙ ПЫЛКИЙ ГОСПОДИН С КОКАИНОМ В ТЕЛЕ"
"Из-за моей помолвки я не стал знаменитым в те молодые годы", — заявляет Фрейд несколько жестко, возвращаясь в "Моей жизни" к случаю, который Джонс суховато называет "эпизодом с кокаином". Действительно, поясняет Фрейд, "я привез в 1884 году от Мерка в то время мало известный алкалоид, кокаин, чтобы изучить его физиологическое воздействие". Желая, однако, воспользоваться небольшим отпуском и отправиться к Марте, которую он не видел почти два года, он прерывает исследования и • поручает своему другу окулисту Кёнигстейну проверить, не имеет ли это вещество анестезирующего воздействия на глаза. По возвращении он узнает, что другой его друг. Карл Коллер удачно провел опыты и доказал наличие у кокаина локальных анестезирующих свойств. Таким образом, Коллеру "по праву", полагает Фрейд, досталась слава этого важного открытия. Невозможно не услышать некоторого сожаления в тоне, с которым Фрейд отзывается об упомянутой истории: "Однако, — говорит он, — я не в обиде на мою невесту за упущенный тогда счастливый случай".
Фрейд и Джонс оба подчеркивают мысль об "упущенном счастливом случае", стараясь свести историю с кокаином к вопросу научного соперничества, реноме и профессиональной удачи, тогда как многочисленные признаки заставляют нас видеть в ней сложные сплетения истории любви и даже нечто большее.
В то время, когда Фрейд занялся исследованием кокаина, которые вылились в многочисленные публикации: "О коке" (1884), "К вопросу об изучении действия кокаина" и "Об общем воздействии кокаина" (1885), "Кокаиномания и кокаинофобия" (1887), он находился под сильным воздействием страшной болезни своего очень близкого друга Эрнста фон Флейшль-Максоу. После ампутации большого пальца руки, последовавшей из-за занесенной инфекции, шов никак не заживал и
МАРТА, КОКАИН И ШАРКО
61
нагнаивался, что требовало постоянного хирургического вмешательства и вызывало острые боли: пытаясь успокоить их, Флейшль принимал морфий во все возраставших дозах. Ассистент Брюкке в Институте физиологии, специалист по физиологии нервов и мускулов и физиологической оптике, Флейшль оказывал на Фрейда прямо-таки гипнотическое воздействие. Вот какими словами Фрейд описывает его в письме невесте от 22 июня 1882 года: "Это действительно выдающийся человек... несущий печать гениальности на энергичном лице, красивый, обладающий тонким умом и разнообразными талантами... Он всегда был для меня идеалом". Несколько месяцев спустя в письме к Марте от 28 октября 1883 года он пишет: "Я восхищаюсь им, испытываю к нему интеллектуальную страсть... Его закат действует на меня, как на античного грека подействовало бы разрушение священного храма". Чтобы задержать этот неумолимый "закат" и побороть пристрастие Флейшля к морфию, Фрейд предлагает ему принимать кокаин, который считает противоядием от морфия и алкоголизма.
Он уже поставил эксперимент на себе самом, и полученный эффект вызвал у него огромный энтузиазм. Мощное антидепрессивное действие кокаина, которое он особо подчеркивает, выражается в "чувстве легкости", "состоянии эйфории", мгновенном облегчении. Например, в Париже во время первого приема у Шарко его коллега, также приглашенный, казался "страшно возбужденным", а Фрейд написал Марте 20 января 1886 года: "Я был совершенно спокоен благодаря небольшой дозе кокаина". Его энтузиазм достигает почти священной страсти, когда он пишет 2 июня 1884 года Марте странное письмо, отрывок из которого, приведенный Джонсом, мы полностью воспроизводим ниже: "Берегись, моя Принцесса! Когда я приеду, то зацелую тебя до синяков и откормлю так, что ты станешь совсем пухлой. А если ты будешь непослушной,
62
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
то увидишь, кто из нас двоих сильнее: нежная маленькая девочка, которая мало ест, или высокий пылкий господин с кокаином в теле. Во время последнего сильного приступа депрессии я вновь принял коки, и небольшая доза меня прекрасно взбодрила. В настоящее время я собираю все, что написано об этом волшебном веществе, чтобы написать поэму в его честь".
Фрейд сам подчеркивает, что у него "кокаин в теле", и мы видим, как он поглощен им, почти до состояния преклонения. Прописав его Флейшлю для борьбы с пристрастием к морфию, он рекомендует принимать кокаин всем своим знакомым для снятия усталости и состояния депрессии.
В очень полном исследовании, опубликованном Робертом Байком под названием "Зигмунд Фрейд. О кокаине" и объединившем под своей обложкой статьи Фрейда, его письма к Марте по этому вопросу, а также различные комментарии и предположения, можно обнаружить большое количество ценных сведений. Так, Бернфельд вспоминает, что Фрейд, говоря о коке, этом "божественном растении", прибегает к необычному языку, полному нежности. А Давид Мюсто, проводя неожиданное сравнение Фрейда с Шерлоком .Холмсом, который в рассказе Конан Дойля "Знак четырех", написанном в 1888 году, впрыскивает себе кокаин, подчеркивает, что термины, употребляемые Фрейдом в его статье о коке, носят характер "почти мистический". Мюсто приводит прекрасно изложенное устами Шерлока Холмса описание существа превращений, производимых кокаином: "Мой мозг не приемлет состояния застоя, — ответил он, задайте мне задач, дайте работы! Дайте мне самую абстрактную криптограмму, заставьте провести самый сложный анализ — вот подходящая для меня обстановка. Тогда я смогу обойтись без искусственных стимуляторов. Но я ненавижу тусклую рутину существования! Мне необходима умственная экзальтация — вот почему я
63
МАРТА, КОКАИН И ШАРКО
выбрал эту необычную профессию, или, вернее, сам ее создал, поскольку во всем мире я единственный в этом роде".
Все слова этой удивительной декларации могли бы быть вложены в уста Фрейда. Кокаин (согласно Роберту Байку, Фрейд, вероятно, принимал его в различной дозировке вплоть до 1895 года — времени появления главного сна его книги "Толкование сновидений" — "сна об инъекции, сделанной Ирме") наверняка помогал ему преодолевать периоды "застоя" и "тусклой рутины", которые он называет "депрессиями". Но особенно кокаин помогал обретению свободы речи, как он об этом часто пишет в письмах к Марте: "немного кокаина, чтобы развязать мне язык" (18.1.1886); у Шарко, "благодаря небольшой дозе кокаина", "я подошел к Ленину... и имел с ним долгую беседу, а затем разговаривал со Штраусом и Жиллем из Туретты" и так далее. "Таковы были, — считает Фрейд, — мои достижения (а вернее, достижения кокаина)" (20.1.1886); "небольшое количество принятого кокаина сделало меня болтливым" (2.2.1886); "кокаин, который развязал мне язык" (снова то же выражение) и так далее.
Не благодаря ли этому развязавшемуся языку, плавающей, скользящей речи, способности играть со словами и их смыслом, этому первому растормаживанию — возникло поле для другой игры слов и смог появиться род психоаналитической беседы? Но не имел ли кокаин еще более важных последствий, послужив причиной мощного энергетического толчка, "подъема", "умственной экзальтации" важнейшей составной части главного труда Фрейда, благодаря которой он, "во всем мире единственный в этом роде", смог устремиться, почти в состоянии парения (а Иозеф Брейер вскоре действительно скажет, что он "парит" подобно "орлу"), к выбранной им "необычной профессии", отправиться в поразительное путешествие самоанализа...
64
"МОЖЕТ БЫТЬ, Я СМОГ БЫ СРАВНЯТЬСЯ С ШАРКО..."
В условиях постоянной борьбы с материальными трудностями, вдали от невесты, Фрейд получил стипендию, позволившую ему жить в Париже в течение шести месяцев, слушать лекции и продолжать исследования по специальности, что влекло за собой чудесные перспективы. Готовясь поехать в Вандсбек и провести около сорока дней рядом с Мартой перед отъездом в Париж, Фрейд пишет ей 20 июня 1885 года ликующее письмо: "Маленькая Принцесса, моя маленькая Принцесса. О, как это будет прекрасно! Я приеду с деньгами... Потом я отправлюсь в Париж, стану великим ученым и вернусь в Вену с большим, просто огромным ореолом над головой, мы тотчас же поженимся, и я вылечу всех неизлечимых нервнобольных".
Париж не оправдывает его энтузиазма; он живет на первом этаже, в тупике Руайе-Коллар и оттуда, будучи неутомимым ходоком, совершает пешие прогулки через всю столицу. В Лувре он подолгу бродит по отделу ассирийско-египетского искусства античного периода, останавливаясь перед работами, которые всегда будут вызывать в нем глубокое восхищение: "Ассирийские цари.. крылатые быки с человеческими лицами... клинопись... египетские барельефы... гигантские цари, настоящие сфинксы — весь мир мечты". О Нотр-Даме: "Я никогда не испытывал впечатления, подобного тому, которое испытал, войдя туда..." Он отправляется в театр Сен-Мартин, "чтобы увидеть Сару Бернар": "Но какова игра этой Сары! С первых же реплик, произнесенных ее вибрирующим голосом, мне показалось, что я знал ее всегда". Получив "общее впечатление от столицы", он сравнивает Париж, пользуясь близким ему образом, с "гигантским сфинксом... который пожирает всех иностранцев, неспособных решить его загадки". Удивляет его странное обобщенное, стереотипное впечатление о парижанах: "Это народ психических эпидемий и массовых истерических конвульсий". Хочет ли он сделать