166
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
Опираясь на дарвиновскую теорию, Фрейд в качестве постулата принимает такое "первобытное состояние общества": "Жестокий, ревнивый отец оставляет при себе всех самок и изгоняет сыновей по мере того, как они подрастают". Этого первичного Деспота, который устанавливает в дикой Орде свой Закон, основанный на Страхе, свергают в результате путча. Фрейд так описывает его: "В один прекрасный день изгнанные братья объединились, убили и съели отца, что положило конец существованию отцовской орды. Объединившись, они стали способны осуществить то, чего не смог бы сделать каждый в отдельности. Возможно, новый шаг в цивилизации, изобретение нового оружия внушили им чувство превосходства. Они съели труп отца — и в этом нет ничего удивительного, если учитывать, что речь идет о примитивных каннибалах. Жестокий предок был, несомненно, той моделью, к которой стремился и которой опасался каждый из членов этой ассоциации братьев. Через акт поглощения они реализовали свою идентификацию с ним. каждый получил часть его силы. Тотемическая трапеза, которая, вероятно, является первым праздником человечества, служит повторением и празднованием этого незабываемого и преступного акта, положившего начало таким вещам, как общественные организации, ограничения морали, религии".
Эта удивительная картина, рисующая момент образования человечества, сопровождается разнообразными деталями, которые уточняют и поясняют ее и к которым мы еще вернемся: клан братьев, чувство вины и т.д. Важно подчеркнуть, что Фрейд устанавливает тесную связь между такими антропологическими понятиями, как Деспот, Орда и Первоначальное Убийство, формами тотемизма и экзогамии и основами эдипова комплекса, так что даже невозможно определить, внедрилось ли доисторическое событие в основу психики или же структура психики выразилась в событии. Во всяком
"ПРИДЕТ СМЕРТЬ, И У НЕЕ БУДУТ ТВОИ ГЛАЗА"
167
случае, можно сказать, что эдилов комплекс является неким первичным образованием: "Мы находим в эдиповом комплексе, — пишет Фрейд, — начала одновременно религии, морали, общества, искусства, и это прекрасно согласуется с данными психоанализа, который видит в этом комплексе основу всех неврозов".
Еще до того, как на книгу посыпались критические замечания этнологов и антропологов, увидевших в ней незаконное и полное фантазий вмешательство в область их деятельности, тотемический образ мышления, описанный Фрейдом, получил неожиданное воплощение: "30 июня 1913 года, — вспоминает Джонс, — мы праздновали это событие, давая в честь Фрейда обед в ресторане на Константинхюгель, который рассматривали, как тотемическую трапезу". И, как будто египетский дух постоянно присутствовал во всех ключевых моментах его существования, Фрейд получил от своего бывшего больного в подарок египетскую фигурку, которую он поставил на свой письменный стол — подобно тотему.
"ПРИДЕТ СМЕРТЬ, И У НЕЕ БУДУТ ТВОИ ГЛАЗА" (1914-1926)
Август 1914 года. Фрейд находится в Карлсбаде, где его застает сообщение о начале войны, но оно не вызывает у него особой реакции, которая, как говорится, соответствовала бы важности события. Письмо Абрахаму 26 августа начинается следующей весьма эгоцентрической фразой: "Одновременно с объявлением войны, нарушившим мир в нашем городке, я получил ваше письмо, которое принесло мне, наконец, утешение". Это утешение, как мы догадываемся, связано с избавлением от Юнга и его "приспешников". А в это время разворачивается
168
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
длинная вереница ужасов, убийств, позора, названная историками Первой мировой войной, о которой Ромен Роллан с удивительной страстью поведал в документальной книге "Журнал военных лет" (19141919).
В течение' всех этих событий, резко нарушивших ход истории современного общества, Фрейд, по-видимому, был больше озабочен проблемами психоаналитического "дела", что, однако, не помешало ему через месяц после начала военных действий опубликовать в журнале "Имаго" свои размышления "Современный взгляд на войну и смерть". В процессе редактирования он показывал их Абрахаму, называя "болтовней на актуальную тему... с целью удовлетворения патриотических чувств издателя".
Действительно, говоря о "разочарованиях", вызванных войной, Фрейд делает обобщения, которые можно отнести к достаточно неопределенному разряду "гуманистических". Он энергично обличает находящееся в состоянии войны государство, позволяющее себе несправедливости и жестокости, малейшая из которых обесчестила бы человека", цивилизацию, основанную на "лжи", эффект массы, проявляющийся в том, "что достаточно большому числу, миллионам людей соединиться, чтобы все моральные устои личностей, его составляющих, тут же исчезли, и на их месте остались лишь физические влечения, наиболее примитивные, древние и жестокие". Но он продолжает надеяться, что "логическое ослепление, в которое эта война повергла действительно лучших наших сограждан... лишь вторичное явление, следствие аффективного возбуждения" и что эволюция продолжит "свое движение вперед", если будет "немного больше открытости и искренности в отношениях между людьми...".
Вторая часть "Современного взгляда..." касается проблемы смерти, здесь формулируется вопрос, который призван сыграть важнейшую роль в ближайших трудах
"ПРИДЕТ СМЕРТЬ, И У НЕЕ БУДУТ ТВОИ ГЛАЗА"
169
Фрейда. Возвращаясь к мысли о том, "что в глубине никто не верит в собственную смерть", "что в подсознании каждого живет вера в собственное бессмертие", и показывая, насколько для современного человека характерно отворачиваться от смерти и набрасывать на нее "покров молчания", Фрейд пишет о необходимости "нового отношения... к смерти". Он задает такой вопрос: "Не лучше ли нам придавать смерти в жизни и наших мыслях место, которое ей соответствует, и уделять больше внимания нашему бессознательному отношению к смерти, которое мы обычно старательно подавляем?" Суть этого нового отношения выражается формулировкой, в которой Фрейд перефразирует старую пословицу:'^! vis расеш, para bellum" — "хочешь мира, готовься к войне", которая в условиях того времени приобретала особую окраску: "Будет время—сказать: если хочешь выносить жизнь, будь готов принять смерть". Слишком развернутый перевод, данный Фрейдом своей формулировке, приглушает резкость и лапидарность ее звучания в этическом, стоическом плане: если хочешь жизни — готовь смерть, или, в еще более сжатом, рискованном и грозном виде: если хочешь жить — умри\
Выступая против иллюзии бессмертия, которая таится в глубине подсознания, Фрейд, этот упрямый охотник за иллюзиями, готовится — "para" — вытеснить прячущуюся за ней мысль о могуществе смерти, вынести ее на свет, подвергнуть анализу, и — как же он может иначе? — свести ее, соединить, спарить с мыслью о "жизни", вывести из нее понятие "влечение к смерти". Именно термин "влечение", с его энергетической нагрузкой, жизненными связями, особой функцией в логическом аппарате учения Фрейда является новым определяющим фактором. "Если хочешь жить", то есть нести и реализовывать в себе самую сильную, жизненную, эротическую энергию, — "умри!": это требование носит резкий характер, но действие его как бы отсрочено. Речь идет не о том, чтобы сразу умереть, пассивно
К оглавлению
170
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
участвовать в детальном развитии событий, не быть предназначенным к смерти, согласно экзистенциалистскому принципу, не нести смерть окружающему миру или кому-то другому, но содействовать развитию смерти в себе, заставлять его длиться, сделать его продолжительным, придать ему всю свою импульсную энергию, являющуюся ядром, основой психической деятельности и жестко связанную через выражение "хочешь" — отголосок шопенгауэровского хотения, возбуждающего мысль Фрейда, — с жизненной энергией. Речь идет, как это сформулировано в работе "Между сновидением и болью", вышедшей из-под пера Ж.-Б.Понталиса, о настоящей "работе смерти".
В центральной работе этого периода — "По ту сторону принципа удовольствия", опубликованной в 1920 году, Фрейд продолжал шокировать тех, кто в доме повешенного боится говорить о веревке. Можно долго изучать эту тему по значительной книге Макса Шура, вышедшей на французском под названием "Смерть в жизни Фрейда". Лежит ли в истоке этой работы смерть второй жены Якоба Фрейда, Ревекки, вызвавшая круговорот памяти и боли? Известно, во всяком случае, как подействовала на полуторагодовалого Зигмунда смерть брата Юлиуса, которому было лишь несколько месяцев, сколько образов, действий, движений мысли она породила. Смерть отца в октябре 1896 года тесно связалась с работой Фрейда над темой сновидений, как он отмечает в предисловии к "Толкованию сновидений". Неоднократно он сам устанавливает для себя сроки жизни, пользуясь расчетами периодичности своего друга Флиесса; какое облегчение он испытал, коща пересек рубеж пятидесяти одного года, отвечающего сумме двух главных периодов, мужского и женского: 23+28! Нет возможности описать все отражения смерти s огромном количестве образов, населяющих сновидения Фрейда...
"ПРИДЕТ СМЕРТЬ, И У НЕЕ БУДУТ ТВОИ ГЛАЗА"
171
Но вот с началом войны, давшей почувствовать дыхание смерти так близко, и вследствие внутренней динамики развития исследований Фрейда, фигура смерти выступила перед ним с особой значительностью, как бы требуя, чтобы он обратил к ней свой взор, слился с ней, вписал ее в свое существо и в существо своей работы. Он отмечает в письме от 1 августа 1919 года к Лу Андреа-Саломе, узнав о самоубийстве Виктора Таска, долгое время бывшего близким другом Лу, а также независимым и блестящим учеником Фрейда: "Я выбрал сейчас в качестве пищи тему смерти". Эту мысль Понталис, размышляя "О работе смерти", особо подчеркивает, говоря, что "никто другой не был проникнут ею так, как Фрейд". Понятно, почему в нашем сознании столь тесно ассоциируются образы Фрейда и смерти: мы смотрим его глазами, старающимися пронзить изначальный мрак, неясность, окружающие эту тему, тему, которую человечество всегда старалось приукрасить своими жалкими кружевами.