234
БИОГРАФИЧЕСКИБ ОРИЕНТИРЫ
В седьмом из "Новых сообщений о психоанализе" Фрейд, защищая научный эмпиризм с его частными, предварительными, не слишком достоверными предположениями, обрушивается с критикой на тоталитарную и полную обмана "Концепцию вселенной". Описав религию как "иллюзию, черпающую силу в том, что она идет впереди наших инстинктивных желаний", он выбирает в качестве мишени, наряду с другими, философскую иллюзию "теоретического марксизма" и его историческое проявление — политическую иллюзию "русского большевизма". "Безжалостно изгоняя, — пишет он, — все идеалистические системы и все иллюзии, марксизм на практике сам создал новые химеры", и "работы Маркса как источники откровения заменили Библию и Коран". В "Будущем одной иллюзии" хорошо показано развитие структуры иллюзии; она не ограничивается лишь Политикой, а распространяется даже на Сексуальность: "Не должны ли принципы, регулирующие наши политические институты, также квалифицироваться как иллюзии? А взаимоотношения между полами, лежащие в основе нашей цивилизации, не нарушены ли они эротической иллюзией или комплексом эротических иллюзий?" Еще шаг, и исходя из этого принципа французский психоаналитик Жак Лакан сможет сказать, что "сексуальных взаимоотношений не существует".
Главный механизм воздействия религии Фрейд объясняет в работе "Трудности цивилизации" с резкой прямотой: "Что касается религиозных потребностей, — пишет он, — то их связь с детским состоянием абсолютной зависимости, а также ностальгией по отцу, вызываемой этим состоянием, кажется мне неопровержимой... Я не могу найти более сильной потребности, происходящей из детства, чем необходимость защиты со стороны отца... Можно проследить развитие религиозного поведения, обратившись к детскому чувству зависимости. И если что-то еще скрывается за этим, то оно пока что закрыто тучами". Сразу видно, что это слишком
ПИТВЫ ЭРОСА
235
категорическая формулировка, если, конечно, за ней не скрыто нечто большее. Фрейд настаивает на зависимоста от отца, чтобы избежать возражения Ромена Роллана, который с "океаническим чувством" предполагал другой источник, более далекий и размытый, и скорее не религии как системы догм и верований, а религиозности как эмоциональной силы.
Настаивая на фигуре отца, Фрейд придерживается линии "Тотема и табу", где господствовал Отец первобытной Орды. К этой линии он с новой силой вернется в работе, которую можно рассматривать как завещание, — "Моисей и монотеизм". Но он так же внимательно относится к доминанте отеческих ценностей в нашем обществе — в системе права, власти, сексуальности и т.д. Можно сказать, что Фрейд начинает с установления отношений с Отцом — "в ожидании" дальнейшего... Фигура матери "обдуманно забыта": она, на удивление, совершенно отсутствует в его текстах и. как мы полагаем, отнесена за видимый горизонт, в более глубокую область, хранится в резерве, скрыта не за "тучами", по выражению Фрейда, а за неясными и таинственными отблесками, рассеянными по всей его работе.
Как можно относить Фрейда (которого однажды даже назвали поборником "патриархальности" и "патернализма") к сторонникам и защитникам отца, адептам отцовской власти, если он упорно видит в "ностальгии по отцу", в "защите отцом" и "зависимости" от него источник религиозной иллюзии? Что для него "добрый гений" — одна из сторон иллюзии, как не "фигура отца, вознесенная до грандиозных размеров"? И полагать, будто этот отец может "узнать о потребностях человека-ребенка, уступить его мольбам и смягчиться от его покаяний", — это, согласно Фрейду, "настолько очевидно инфантильно и далеко от реальности", что представляется "печальным" и "унизительным". Выражение, чаще всего выходящее из-под пера Фрейда при
236
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
характеристике религии, — "коллективный невроз", обобщенную, но достаточно полную картину которого он рисует в "Трудностях цивилизации".
"Религия наносит урон действию адаптации и отбора, предлагая свои собственные пути достижения счастья и иммунитета против страдания. Ее техника заключается в снижении ценности жизни и в деформировании до бредового состояния картины реального мира, в основе которых лежит устранение понимания смысла. Этой ценой, силой принуждая своих сторонников к психическому инфантилизму и заставляя их разделять состояние коллективной мании, религии удается уберечь некоторое количество человеческих существ от индивидуального невроза, но не более того".
Через религиозный феномен Фрейд подходит к "сущности" цивилизации. На первый план он ставит "принцип отказа от инстинктивных влечений", имеющий две стороны: с одной, этот принцип выдвинут культурой, которая отвергает или ограничивает удовлетворение влечений, получает в свое распоряжение энергию либидо и с этой целью без колебаний подавляет и притесняет; с другой — реализуется через субъекта таким образом, что "сублимация инстинктов составляет одно из самых блестящих явлений в развитии культуры". Против этого двойного влияния, внутреннего и внешнего, индивидуум располагает силой, которую нельзя недооценивать, — свободой; о ней Фрейд пишет словами, которые кажутся вдохновленными Руссо. "Индивидуальная свобода вовсе не продукт культуры" и может проявляться в двух противоречивых видах: "когда она восстает против несправедливого и разрушительного гнета, то благоприятствует "новому культурному прогрессу"; но способна в виде "сохранения остатков необузданного индивидуализма", по тяжеловатому выражению Фрейда, питать "склонности, враждебные цивилизации".
БИТВЫ ЭРОСА
237
Здесь важно отметить, помимо упомянутых двойственных эффектов, положение свободы относительно культуры, где она смыкается с сексуальностью. Фрейд из без энтузиазма отмечает "тот известный из опыта факт, что половая (генитальная) любовь вызывает в человеческом существе наиболее глубокое удовлетворение своим существованием и составляет для него, можно сказать, прототип всякого счастья; и ... от этого понимания до того, чтобы начать искать счастье жизни в области сексуальных отношений и ставить генитальную эротику в центр жизни, ему остается сделать лишь один шаг". Но этот шаг не делается, поскольку существует культура, наложившая свое вето, и между любовью и цивилизацией начинается "неизбежная... обоюдная вражда", источник затруднений и пагубных эффектов, вроде неврозов, хорошо известных Фрейду, которые заставляют его заявить, что "сексуальная жизнь цивилизованного субъекта ... серьезно нарушена".
В этой точке, где конфликт между Эросом и цивилизацией доведен "до предела" и кажется неразрешимым, Фрейд прибегает к своей технике смещения, заключающейся в том, чтобы выдвинуть в экстремальных условиях ошеломляющую гипотезу, позволяющую нам оторваться от непрерывности текста; он высказывает мысль, что "по самой своей природе половая функция не может ... дать нам полного удовлетворения и вынуждает нас искать другие пути". Где же тогда "культурный отказ", если в "самой природе" половой функции заключена способность ограничивать себя, и она несет в своей собственной структуре путь к отступлению? Не представляется ли с этой точки зрения культура одним из таких путей, используемых сексуальностью для обретения себя? И не стоит ли отметить в антропологических работах Фрейда связь, которую можно выразить поразительной формулой: культура и сексуальность — все та же борьба?
238
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
Культура — столбовой путь сексуальности? Можно так подумать, если придать значение длинному примечанию к "Трудностям цивилизации", вынесенному в конец главы, где Фрейд рисует крупными мазками гипотетический портрет "органической" природы человеческой сексуальности: вертикальное положение корпуса человека, обесценивание и ослабление обоняния, подавление анальной эротики, выставление напоказ половых органов и особенно "опасность для сексуальности в целом ... поддаться органическому торможению". Как можно предположить, продолжая мысль Фрейда, это было бы катастрофой в эволюции человечества, которую культура, возможно, позволила избежать, установив правила, требования и законы, служащие для адаптации. К этой черте структуры сексуальности добавляется, увеличивая сложности, то, что человек является "животным, недвусмысленно предрасположенным к бисексуальности", которая заставляет его искать одновременно с объектом удовольствия и в противоречии с ним удовлетворения своих "мужских и женских желаний".
Сексуальность и культура неизбежно должны заключить союз, поскольку борятся с общим противником — агрессивностью. Следует учитывать "инстинктивные данные" человека, напоминает Фрейд, — "значительное количество агрессивности", которое "стоит цивилизации стольких усилий", образует "самую грозную помеху", угрожая ей "разрушением". Эта агрессивность, разделяющая и противопоставляющая людей друг другу, уничтожающая их, отражает работу влечения к смерти в истории и культуре. И что может лучше противостоять ей, как не сексуальное влечение, Эрос, "объединяющий членов общества либидными связями"? Таким образом, через "сексуальные ограничения", которые выдвигает и устанавливает всякая культура, "становится ясным значение эволюции цивилизации, — пишет Фрейд, —
БИТВЫ ЭРОСА
239
она демонстрирует нам битву Эроса со смертью, инстинкта жизни с инстинктом разрушения так, как они проявляются в человеческом обществе".