Эта битва, добавляет Фрейд, составляет "основное содержание жизни", важно не искажать ее всякими иллюзиями и идеологическими сказками, которые постоянно вдалбливают нам "наши кормилицы", пытающиеся "успокоить нас, восклицая: "Эйяпопейя Неба!". Это выражение исходит от дорогого сердцу Фрейда поэта Генриха Гейне, отвергавшего мысль о "вечном блаженстве"; он упоминает "древнюю песнь отречения — Эйяпопейя Неба, которой успокаивали народ — этого большого дурака, когда он начинал хныкать..." Подчеркивая, насколько человек, будучи существом, исполненным детскости, жаден до "утешения", Фрейд пишет: "именно это с одинаковой страстностью говорят все, самые ярые революционеры и самые смелые пиетисты". Расширяя область столкновения Эроса, Танатоса и цивилизации, Фрейд в своем удивительно актуальном заключении открывает перспективу эротической культуре в самом высоком смысле этого слова.
"Люди настолько продвинулись в овладении силами природы, что с их помощью они без труда могут уничтожить друг друга. Они прекрасно понимают это, и этим в значительной мере объясняются их теперешние волнение, несчастье и тоска. И именно сейчас можно ожидать, что одна из двух "небесных сил" — вечный Эрос сделает последнее усилие и победит в битве, которую он ведет со своим не менее бессмертным противником".
... И ВОЗВРАЩЕНИЕ "ЕГИПТЯНИНА"
В 1914 году Фрейд анонимно опубликовал в журнале "Имаго" исследование "Моисей Микеланджело", открывающее сборник "Очерки по прикладному психоанализу" Нужно ли думать, что Фрейд, вложивший, как ему
К оглавлению
240
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
казалось, слишком много личного в интерпретацию работы Микеланджело, решил компенсировать или завуалировать это личное отсутствием подписи? Широко известно, что его отношение к фигуре Моисея было очень глубоким, окрашенным попытками идентификации. Обращаясь к Юнгу в то время, когда Фрейд считал швейцарца "последователем и принцем-наследником", он называл его "Иосифом", для которого сам Фрейд был "Моисеем". И вот, наконец, он посвящает еврейскому пророку последние годы своей жизни; редактированием и доведением до печати книги "Моисей и монотеизм" Фрейд занимается с 1934 по 1939 год. Это последняя "головешка", которую он в возрасте восьмидесяти трех лет бросает в мир культуры. И сегодня этот мир, после сорока лет страшной истории, вспыхивает ярким пламенем от одного соприкосновения с идеями Фрейда, трансформирующего Отца — Основателя иудаизма в египетского священника и рисующего смущающий портрет еврейского народа, который, отягченный убийством Отца — Моисея и Иисуса, — упорно отказывается признать преступление...
В отличие от этой своей книги, где он стремится очистить от шелухи "ядро исторической правды", в небольшом анонимном очерке 1914 года Фрейд интересуется прежде всего эстетической формой: речь идет о мраморной статуе Моисея, выполненной Микеланджело, которую он часто и подолгу созерцал в церкви Сен-Пьер-о-Льен во время счастливого пребывания в Риме и которая, как он вспоминает, является лишь "фрагментом огромного мавзолея, заказанного художнику для могущественного папы Юлия II". К этому новому предмету анализа он применяет так называемый метод "отходов", то есть внимательного и тонкого наблюдения за вещами "скрытыми" или незначительными, невыразительными деталями, по которым обычно взгляд бегло
битвы эроса
241
проскальзывает, а то и вовсе не замечает их, и которые, однако, для психоанализа оказываются в высшей степени значащими.
Весь очерк Фрейда о Моисее Микеланджело построен на двух крошечных деталях скульптуры, оставшихся незамеченными или неточно описанными: погружение двух пальцев правой руки в складки длинной бороды Пророка и небольшой выступ на нижнем крае таблицы Свода законов, которую Моисей поддерживает правой рукой... Как удалось Фрейду рассмотреть этот незначительный рельеф, в то время как статуя расположена в нише, в полутьме, видна лишь спереди, а край таблицы со Сводом законов более или менее скрыт за складками тоги? К тому же, как вспоминает Фрейд, этот рельеф "совершенно не точно воспроизведен на большой копии из гипса в Академии изящных искусств s Вене" и почти незаметен на маленькой копии с подписью "Сантони", которую можно видеть в церкви Сен-Пьер-о-Льен.
Из этих деталей Фрейд с помощью рисунков, заказанных художнику, восстанавливает состояние ярости, охватившее Пророка при виде древних евреев, поклоняющихся идолам. Но вместо того, чтобы разбить таблицу Свода законов, он овладевает собой и ловит ее в тот момент, когда она начала падать, перевернулась и оказалась "вверх ногами". Так скульптору удалось "передать самый замечательный психический подвиг, на который способен человек: победить свою страсть во имя предназначенной ему миссии". Не увидел ли Фрейд здесь движения собственной "страсти", смешавшейся в нем с движением его собственной "миссии"? Не почувствовал ли он, что совершил, как и Моисей, "самый замечательный подвиг, на который способен человек": с помощью разума и знания овладел ощущаемой в себе инстинктивной яростью и спустился в Ад, в царство бессознательного? И не эта ли странная
242
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
глубокая близость заставила его отказаться подписывать очерк, чтобы потом, уже позднее, поставить свое имя рядом с именем Моисея, занять место Героя?
Если "героическая" и "мозаичная" идентификация и существует, то она существенно осложняется благодаря другому фактору — сложному и противоречивому самоотождествлению Фрейда с еврейским народом, которое заставляет его избегать "гневного и презрительного взгляда героя". "Порой, — пишет он, — я осторожно выскальзываю из тени храма, как будто сам принадлежу к сброду, на который направлен этот взгляд, сброду, неспособному на верность убеждениям, который не умеет ни ждать, ни верить, но издает крики радости, как только ему возвращают иллюзорного идола". Несомненно, эта картина Фрейда навеяна отголоском статуса "неверного еврея", который он часто относил к себе. Но нам важно увидеть здесь выраженное от противного утверждение Фрейда о "верности своим убеждениям", которые в течение всей жизни заставляли его отвергать и разоблачать "иллюзорного идола" (идола Иллюзии) даже в своем последнем поступке, последнем движении мысли, направленном против самого Моисея — доминирующей фигуры в иллюзии евреев, идола религиозной иллюзии.
Представляя в письме Джонсу от 3 марта 1936 года свою работу "Моисей и монотеизм" как "опровержение национальной еврейской мифологии", Фрейд ожидает встретить "активную оппозицию... со стороны еврейских кругов". Он оказался прав: с момента появления книги в 1939 году начались негодующие отклики, критики обвиняли Фрейда в антисемитизме, в лучшем случае неосознанном, и заключали, что в глубине души он ненавидит иудаизм. Суждение известного специалиста по библейским текстам и еврейской истории Абрахама Шалома Иегуды обобщает реакцию широкой публики на положения Фрейда: "Мне кажется, что я слышу голос одного из наиболее фанатичных христиан, выражающего свою
БИТВЫ ЭРОСА
243
ненависть к Израилю, а не Фрейда, который ненавидит и презирает фанатизм такого рода от всего сердца и изо всех сил". Для нас вопрос стоит по-другому: действительно ли "Моисей..." является последним мощным усилием Фрейда, предпринятым с целью атаковать и попытаться разрушить фанатизм в его истоке, структуру иллюзии, порождающей и питающей его. Он проделывает это на себе самом, действуя через посредство поразительного выхода в самоанализ: он разрушает, разрушая себя в своем "героическом" отождествлении с Моисеем, в своей "мифологической" сущности еврея, разбивая фигуру Моисея, внося раскол, трещину в еврейскую реальность, что как нельзя более ясно видно из нижеследующих строк: "Чтобы в наиболее лаконичной форме представить результаты нашей работы, мы скажем, что к известным проявлениям двойственности в еврейской истории: два народа сливаются, формируя нацию, два королевства образуются при разделении этой нации, божество имеет два имени в библейских источниках, — мы добавили еще две формы двойственности: образование двух новых религий, одна из которых, подавленная вначале другой, вскоре вновь победно проявилась, и, наконец, два основателя религии, оба по имени Моисей, личности которых мы должны различать". Нелегко блуждать по лабиринтам двойственностей, но если мы последуем за Фрейдом до конца в его мозаичном пути, нас ожидает странное открытие.
Схема фрейдовской интерпретации на первый взгляд достаточно проста: Моисей, великий пророк, фигура которого доминирует в Ветхом Завете, Герой — основатель иудаизма, человек, "создавший евреев", как пишет Фрейд, — Моисей не является евреем, он египтянин. Используя различные источники, Фрейд показывает, что Моисей был священником из окружения Эхнатона, фараона, совершившего грандиозную монотеистическую революцию и удалившего всех древних богов из египетского пантеона ради единственного бога —
244
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
Атона. Но новой религии, выдвигающей новые требования духовности, угрожают возвращением с помощью силы более популярные древние верования. Моисей, решительный сторонник религиозной революции, в которой он сам принимал непосредственное участие и одним из авторов которой, возможно, являлся, решает сохранить ее суть, покинув Египет во главе семитских племен, кочевых и достаточно беспокойных. Он внушает им новые принципы, обращая их в монотеизм; таким образом родилось то, что исторически стало еврейским монотеизмом — новой эрой в истории религии.
Евреи, дикие кочевники, с трудом выносят авторитарный гнет вспыльчивого Моисея, после нескольких мятежей они убивают его. Это — важнейшее историческое событие, как полагает Фрейд, видящий в нем повторение первичного убийства — убийства первобытного Отца Ордой братьев и источник целой серии верований, ситуаций, исторических и психических явлений, содержательность, активность и эмоциональное воздействие которых сказывается до наших дней. Под воздействием сильного чувства вины жертва, еще вчера ненавидимая, превращается в превозносимого Отца, священный предмет уважения и героического культа. '•Мифологическое" действие, призванное замаскировать и покрыть преступление, по случаю использовало двойственности, описанные Фрейдом: второй бог, Яхве, накладывается на Атона — Адоная египетского происхождения, второй Моисей, священник-мидианит, заслонил собой египетского Моисея; все это на время, пока коллективное "торможение" не восстановило первое и определяющее положение египетского Моисея и его единственного бога.