Дневные ощущения голода и усталости, вызвавшие, по-видимому, образы сновидения — кухню, еду, кнедлики, — быстро уступают место картинам большого эмоционального размаха и силы, обусловленным детским опытом. Ассоциации Фрейда связываются с прочитанным в юности романом, причем память сохранила его название — '^Пелагия" и тему: "Герой сходит с ума и непрерывно выкрикивает имена трех женщин, ставших счастьем и горем всей его жизни". Несомненно, центральную картину, сведенную в сновидении к простому присутствию "трех стоящих женщин", Фрейд поясняет в следующих словах: "Эти три женщины вызвали в моем представлении образ трех парк, направляющих человеческие судьбы, и я знаю, что одна из них — хозяйка из сновидения — это мать, дающая жизнь, а также ( как в моем случае) первую пищу родившемуся. Грудь женщины отвечает одновременно чувству голода и любви". Желание успокоить реальный голод вызывает во сне образ матери-кормилицы; но мать для Фрейда представляет собой, по-видимому, вообще самую главную фигуру, что он демонстрирует при анализе темы трех ларцов', мать дает жизнь, она является супругой, и в ней же — смерть. Такова интерпретация Фрейда мифологической темы Трех парк. После матери-кормилицы, тесно связанной с матерью-любовницей и соблазнительницей — руки, лепящие кнедлики, одновременно ласкают и кормят — Фрейд демонстрирует яркую ассоциацию сочетания мать — смерть через приведенный нами выше рассказ об одном
ИССЛЕДОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ
337
своем детском впечатлении: готовя на кухне шарики из теста перед глазами маленького Фрейда, которому в то время было шесть лет, мать потерла ладони одну о другую, роняя с них на пол маленькие кусочки муки — "мелкие черноватые кусочки кожи", как бы стараясь показать ребенку: вот что мы есть — пыль! — и этот урок Фрейд сумел точно истолковать: "Ты должен вернуть свою жизнь природе".
В ассоциациях, связанных со сновидением, возникает ряд слов и имен: Пелагия — плагиат, кнедлик, Брюкке, флейшль (Fleisch — мясо, как слово Fleischknodet) и т.д.» который удовлетворяет во Фрейде жажду мести: •'Это что-то вроде реванша, поскольку мое имя бесчисленное число раз служило объектом сомнительных шуток". Анзье уточняет, каким образом в этих шутках использовалось имя Фрейда: "Как известно. Die Freude, — пишет он в книге "Самоанализ Фрейда", — означает "радость". По-немецки "Freudenmadchen", как по-французски "девушки веселого поведения", означает "публичных женщин"..., с которыми связаны ассоциации Фрейда в сновидении "Граф Тун" и которые появляются вновь в следующем сновидении. В этом плане сон "Три парки" отвечает сцене в публичном доме". Поразмыслив, Фрейд обнаружил бы свое имя переведенным на французский язык в имени героя "Набада" АДоде — господина Жуайоза*.
Турецкий мотив, возникавший уже в случае забывчивости имени Синьорелли, когда тесно переплелись темы секса и смерти, отражает важную сексуальную тематику, о которой Фрейд упоминает лишь вскользь: "Незнакомец с удлиненным лицом и остроконечной бородкой, помешавший мне надеть пальто, похож на торговца из Спалато, у которого моя жена купила очень дорогую
Joyeuse, что в переводе с французского означает "радостный".
338
МЫСЛЬ ФРЕЙДА
турецкую ткань. Его звали Попович — двусмысленное имя...", смысл которого переводчик поясняет в сноске: ""Роро" в фамильярном немецком языке (которым особенно пользуются дети) означает женские половые органы". Гринстейн, в свою очередь, добавляет еще одно значение — "зад или ягодицы" и сопоставляет окончание "вич" с "witz" — в переводе с немецкого — шутка. Фрейд делает следующий вывод: "Одной из мыслей, пришедшей на ум во время сна под воздействием голода, была такая: "Нельзя ничего упускать, нужно брать все, что возможно, даже если это впоследствии будет казаться ошибкой; надо пользоваться любой возможностью, жизнь слишком коротка, смерть неизбежна". Поскольку данная мысль имеет одновременно сексуальное значение — желание не останавливаться перед угрозой ошибки, — это carpe diem* должно опасаться критики и прятаться за сновидением. К этому добавляются все противоположные мысли, воспоминания о времени, когда хватало духовной пиши, все запреты и угрозы особых болезней".
Прокомментировав многочисленные литературные ссылки, питающие и освещающие ассоциации Фрейда ("Поэзия и правда"), "Ифигения в Тавриде" Гете, "Ипатия" Чарльза Кингслея< из которой Фрейд заимствовал "Пелагию"), Гринстейн подходит к более детальной и широкой интерпретации, которую дает в конце своего исследования "Трех парк", опубликованного в "Новом журнале по психоанализу": "Усталый, голодный и мучимый неким сексуальным желанием, Фрейд лег спать. В сновидении сексуальные влечения, не нашедшие "реального выхода", объединились с чувством голода и привели его к ощущению, • Carpe diem (лат.) — "лови день", то есть пользуйся сегодняшним днем, лови мгновение.
ИССЛЕДОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ
339
подобному "ностальгическому влечению ребенка к груди матери". Однако обращение к детству желаний и влечений оказалось пугающим, поскольку требовало запретных объектов кровосмесительного плана, в частности было направлено на сестру. Из-за этих желаний Фрейд опасался самого худшего наказания со стороны одного из родителей или обоих сразу. Ассоциации, связанные со сновидением, заставляют предполагать, что он выбрал пассивную гомосексуальную защиту от этих страхов. Кульминационная точка сна, когда он установил "дружелюбные" отношения с незнакомцем с удлиненным лицом и остроконечной бородкой, отражает его желание того, чтобы его отец был "дружелюбен" и, как следствие, не наказал его за запретные сексуальные и агрессивные влечения".
Можно вслед за Анзье углубиться в данный вопрос еще больше и выявить отношение Фрейда к матери: "Фрейду, — пишет он, — с большим трудом удавалось изобразить мать в качестве разрушительницы, злой и несущей смерть. ...Потребность защитить идеализированный образ матери является доминирующей чертой Фрейда". Но эта черта, возможно, скрывает более главную, более глубокий, если можно так выразиться, узел психики Фрейда, неясный и почти мистический, где связаны мать и смерть; как сфинкс, мать выступает в смертоносном образе: она несет смерть (но не приносит ее!) на своих! могучих и благородных плечах, она идентифицируется" с жизнью и любовью столь мощно, что способна привести, через страх кастрации и смерти, к другой правде, высшей — самой Смерти. Если Фрейд столь редко и скупо прибегает, как мы заметили, к фигуре матери, то это, по-видимому, потому, что считает ее центральным очагом, ядром, не требующим упоминания, через которое получают свои наименования многочисленные теоретические выкладки, через которое удается назвать своим именем, то есть конкретно проследить ее работу, выявить направление атак и
К оглавлению
340
МЫСЛЬ ФРЕЙДА
отступлений, раскрыть ее, разоблачить, объяснить и т.д., чего никому до него не удавалось сделать с такой смелостью и силой, — саму Смерть...
"НЕЖНО ЛЮБИМАЯ МАТЬ И ПЕРСОНАЖИ С ПТИЧЬИМИ КЛЮВАМИ"
Связь матери и смерти находит яркое выражение в детском сне, кратко описанном Фрейдом в "Толковании сновидений", страшном сне, который он увидел в возрасте семи-восьми лет и интерпретировал лишь тридцать лет спустя.
"Он был удивительно четким, — пишет он, — и позволил мне увидеть мою нежно любимую мать спящую, с особенно спокойным выражением лица, которую внесли в комнату и положили на кровать два (или три) персонажа с птичьими клювами".
Крики ужаса маленького Фрейда разбудили родителей, и ребенок успокоился, увидев свою мать живой и здоровой. Полу^еловеческие, полуживотные образы, комментирует Фрейд, идут от Библии Филиппсона: "Я полагаю, это были боги с головами ястребов, изображенные на египетском погребальном барельефе". К мотиву смерти примешивается сексуальный мотив: на немецком жаргоне "коитус", как пишет Фрейд, обозначается словом Vogein от Vogel (птица); это непристойное слово Фрейд впервые услышал из уст своего маленького соседа по имени Филипп.
Погруженный в странный и таинственный египетский свет, с фантастическими и пугающими персонажами и атмосферой смерти, исходящей от лежащего материнского тела, этот страшный сон иллюстрирует сделанное выше замечание об особой связи между матерью и смертью. Для этого нужно произвести обращение в свою противоположность образов сновидения и их взаимоотношений — этот процесс настойчиво рекомендовался Фрейдом как по причине его эффективности для
ИССЛЕДОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ
341
интерпретации, так и потому, что он отвечает логике бессознательного. Следовательно, это уже не мать несут персонажи, имеющие отношение к обряду смерти ("погребальный барельеф"), не она лежит на кровати при смерти; наоборот, она поднимается с кровати, полная любви и жизни, выходит за пределы комнаты и сама несет эти образы смерти, монстров, принявших определенное обличье, которых, конечно же, больше, чем "два или три". Чтобы избежать употребления двусмысленного термина "смертоносная" ("mortifere"), обозначающего несущего смерть, вероятно, лучше дать фигуре матери, принимающей смерть, освобождающейся от нее и несущей ее, имя Морти-фер (Morti-fer), звучащее как отголосок далеких глубин, созвучное имени Люцифера, часто использовавшемуся Фрейдом в его исследованиях.
В конце своего детального анализа Анзье подчеркивает; что сон "Нежно любимая мать и персонажи с птичьими клювами" является "последним личным словом Фрейда в "Толковании сновидений", и предлагает видеть в нем послание Фрейда: "Помещение в конце интерпретации этого сновидения ... означает, что он сказал свое последнее слово о смерти, последнее слово о страхе, последнее слово о расставании с объектом изначальной любви". И поскольку крики ужаса маленького Фрейда уже растаяли вдали, нам остается довольствоваться по-фрейдовски живым примечанием, приводимым в заключение Анзье: "Объекты отрицательного плана, если на них посмотреть прямо, назвать их по имени, представить себе способ их действия, как учит нас Фрейд, комментируя свой сон, можно использовать себе на благо".