Э.Т.А.Гофман, относимый Фрейдом к "непревзойденным мастерам" "Unheimliche" — тревожащей близости в литературе, предоставляет ему своей знаменитой сказкой "Песочный человек" ("Der Sandmann"), которая входит в сборник "Ночные истории в стиле Калло", объект максимально пригодный/ для исследований. "Песочный человек" — известный, "семейный" сказочный образ торговца песком, который поздним вечером заходит во все дома и сыплет в закрывающиеся глаза малышей тысячи невидимых зерен, вызывающих быстрое наступление спокойного сна. "Песочный человек" Гофмана, к
415
ЭСТЕТИКА ФРЕЙДА: ИСКУССТВО И ЛИТЕРАТУРА
которому обращается анализ Фрейда, совершенно другого рода. Герой сказки Натанаэль с детства, отмеченного, как пишет Фрейд, "таинственной и страшной смертью его горячо любимого отца", сохранил в памяти ужасный образ человека с тяжелой поступью, приходившего ночью к отцу, песочного человека, страшное описание которого он услышал от своей няни. Вот оно: "Этот злой человек приходит к детям, которые не хотят ложиться спать, и бросает пригоршни песка им в глаза, что заставляет их наливаться кровью и выпрыгивать из орбит. Тогда он бросает эти глаза в мешок и несет на луну на корм своим сидящим в гнезде малышам с крючковатыми, как у сов, клювами. Этими клювами они выклевывают глаза человеческих детей, которые не слушаются взрослых". Застав однажды Коппелиуса, ночного гостя, в доме, Натанаэль ребенком испытал глубокое потрясение. Позднее, став студентом, он, как ему показалось, узнал "эту страшную фигуру из времен своего детства" в странствующем итальянском оптике Копполе. Натанаэль застает Копполу спорящим с профессором Спаланцани по поводу глаз куклы Олимпии — совершенного автомата, созданного профессором, в которую Натанаэль влюбился. Тоща, подобрав "с земли кровоточащие глаза Олимпии", Спаланцани "бросает их в голову Натанаэля, восклицая, что это у него Коппола их украл". В результате инцидента Натанаэль стал жертвой приступа безумия, но после долгой болезни сумел вернуться к нормальной жизни и собирался жениться на Кларе, своей невесте. Но однажды, находясь на вершине башни, которую поднялся осмотреть вместе с Кларой, он, воспользовавшись очками, которые ему когда-то продал Коппола, замечает этого самого Копполу, пронизывающего его гипнотизирующим взглядом. Объятый новым приступом безумия, Натанаэль бросается вниз с башни, песочный человек исчезает.
Напоминая о символическом смысле ослепления, какой оно имеет, в частности, в мифе об Эдипе, и отмечая "непреодолимый детский ужас" от возможности
416
МЫСЛЬ ФРЕЙДА
поранить глаза и потерять зрение, Фрейд видит в этом страх перед кастрацией. Ассоциация "страха за свои глаза" со смертью отца позволяет к тому же установить соотношение между песочным человеком и "отцом, вызывающим ужас, поскольку человек боится кастрации". Фрейд так выражает идею своей интерпретации: "Мы осмеливаемся отнести к детскому комплексу страха кастрации странно тревожащий эффект, вызываемый песочным человеком".
Но в действие вступают и другие факторы, вызывающие "Unheimliche". Эпизод в "Песочном человеке" с куклой Олимпией — точной копией живого существа и тема дублирования, занимающая центральное место в романе Гофмана "Эликсиры Сатаны", позволяют Фрейду сблизить темы дублирования, кастрации и смерти. На языке сновидения, напоминает он, "кастрация часто выражается через дублирование или многократное повторение генитального символа", то есть предмета, удаление которого она предполагает; процесс защиты служит для обозначения угрозы.
Против угрозы смерти, страха гибели субъект, согласно нарциссическому процессу (типичному, по Фрейду, для ребенка и первобытного человека), создает двойник своего Я, вначале под видом "бессмертной" души. Примитивной функцией двойника, как пишет Фрейд, цитируя Отто Ранка, является сохранение "энергии, неподвластной могуществу смерти". Эволюция детского нарциссизма и примитивных верований отдаляет двойника от его первоначального предназначения и даже приводит к смене символа: "Алгебраический символ дублирования меняется и, обеспечиваемый идеей бессмертия, становится странно тревожащим символом, оповещающим о смерти". Оригинальное проявление "Unheimliche' обретает весь свой размах в сравнении, заимствованном Фрейдом из "Богов в изгнании" любимого им поэта Генриха Гейне: "Двойное обращается в картину ужасов, когда боги, после падения религии, к которой они принадлежали, превратились в демонов".
417
ЭСТЕТИКА ФРЕЙДА- ИСКУССТВО И ЛИТЕРАТУРА
Двойное является репликой, повторением. "Повторение подобного" в свою очередь в определенных условиях может дать эффект "Unheimliche'', аналогичный раздвоению, который благодаря факту повторения обретает свойства тревожащей близости. Для иллюстрации Фрейд приводит очень личное воспоминание об Италии, в котором тема троекратного возвращения на улицу проституток выступает под знаком "чувства тоски, сопровождающего многие сновидения": "Однажды жарким летним полднем я шел по пустым незнакомым улочкам маленького итальянского городка и попал в квартал, характер которого не мог вызвать сомнения. В окнах небольших домов видны были только накрашенные женщины, и я поспешил покинуть узкую улочку, повернув на ближайшем перекрестке. Но, проблуждав некоторое время без провожатого, я внезапно вновь оказался на той же улице, и поспешность моего нового бегства привела лишь к тому, что я вернулся туда в третий раз, совершив новый круг. Тогда я испытал чувство, которое могу назвать странно тревожащим, и был весьма рад, когда, отказавшись от дальнейших исследований, вернулся к тому месту, из которого вышел".
В этом случае вполне возможно, что "чувство тоски и тревожащей странности", вызванное у Фрейда итальянским приключением, связано как со страхом потеряться — как "коща находишься на высоком дереве, и внезапно спускается туман", — так и со страхом найти себя, то есть обнаружить своего двойника, одного из двойников, одну из тайных сторон своей личности, которая может вдруг возникнуть на повороте улицы. Фрейд использует здесь определение Шеллинга, где ясно утверждается принцип торможения: "Unheimliche" ... это то, что должно оставаться скрытым, но проявилось". Интересно отметить, что воспоминание Фрейда, тесно связывающее сексуальность и "Unheimliche^', находится в центре исследования, в которых доминируют темы двойственности, кастрации, кастрирущего отца, а также
14 Фрейд
418 МЫСЛЬ ФРЕЙДА
смерти. "UnheimlicW отражает то, что мы называем механизмом "могущества мысли", характерным для детской психики, магические и анимистические концепции первобытных людей, от которых в нашем сознании сохраняются неизгладимые следы, так что, как разъясняет Фрейд, "все, что сегодня кажется нам странно тревожащим, связано с остатками анимизма в нашей психике, продолжающими проявляться".
Анимистическая мысль особенно активно развивает разнообразные варианты темы смерти с ее образами приведений, оживших мертвецов, погребенных заживо и т.п. "То, что большинству людей представляется высшим проявлением странно тревожащего, — пишет Фрейд, — связано со смертью, трупами, появлением мертвых, призраков и привидений". Так Фрейд, не помышляя об этом, наметил одно из кинематографических направлений (правда, оставшееся долгое время "непризнанным"), благодаря которому по экрану прошли страшные вереницы вампиров, зомби, оживших мертвецов, мумий и Франкенштейнов.
Этим, по существу, исчерпывается тема "UnheimlicW: "Нам больше нечего добавить, — пишет Фрейд, — поскольку, описав анимизм, магию, волшебство, могущество мыслей, отношение к смерти, непроизвольные повторения и комплекс кастрации, мы почти исчерпали перечень факторов, превращающих в тревожащую странность то, что было просто страшным". Однако, достигнув крайней точки "Unheimliche' с его страхами, мы сталкиваемся с обращением, приводящим нас через поразительное слияние противоположностей к сокровенным глубинам "близкого", основам "heimUch^1. За фигурой кастрирующего отца — главного действующего лица "Unheimlicfie^ вырисовываем я образ древней матери, стоящей у истоков развитие либидо, благодаря которой психика обретает возможность с отвагой и уверенностью порождать и осваивать самые страшные фантасмагории, вступать в полную риска игру с ужасающими фантастическими фигурами. Этот же самый образ древней
ЭСТЕТИКА ФРЕЙДА: ИСКУССТВО И ЛИТЕРАТУРА
419
матери, несомненно, мог бы, и у него есть для этого весомые средства, породить новое направление развития страшной близости, но Фрейд не стремится к этому, и нам представляется более подходящим закончить, дабы избежать "дурного глаза" "Unheimliche?', на приятной перспективе, рисуемой Фрейдом: "Многие люди считают, что наиболее явно тревожащая странность проявляется в мысли быть погребенным заживо в состоянии летаргического сна. Однако психоанализ говорит нам: эта страшная фантазия всего лишь трансформация другой, в основе которой нет ничего страшного, но которая, напротив, окрашена сладострастием и представляет собой фантазию о жизни в теле матери".
"ГРИФ" ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ
В чарующей и таинственной полуулыбке, озаряющей лица женщин, описанных кистью Леонардо да Винчи, Фрейд выявляет сильную, чистую и все же несколько тревожную нежность далекой матери, оставившей в душе художника неизгладимый след. Как напоминает Фрейд в очерке "Детское воспоминание Леонардо да Винчи", опубликованном в 1910 году, Леонардо был обычным ребенком, первые годы жизни проведшим в тесном союзе со своей матерью Катериной, "несомненно, крестьянкой", у которой он был единственным. Отец, в тот год, когда родился ребенок, женившийся на Донне Альбиере, оказавшейся бесплодной, взял к себе Леонардо в возрасте четырех-пяти лет. В доме отца ребенок познал новую и сильную "материнскую" страсть: Донна Альбиера лелеяла его, как собственного сына, а бабушка со стороны отца, Мона Лючия, также выражала ему — "мы можем это предположить" — свою глубокую нежность. Эта множественность "матерей" нашла свое особое отражение в картине "Мадонна, ребенок Иисус, святая Анна", проанализированной Фрейдом.