А вот Яна – это совсем другое дело. Привязанность к ней приравнена в сознании Сашки и к преданности Родине, как уже было сказано выше, и к любви по отношению к матери. Эти три образа слиты для него воедино. «Думал о маме и о Яне. Они сменялись в голове, и обеих их было жалко нестерпимо, и обе казались родными настолько, что умереть за них хотелось немедленно».
Яне многое прощается – и чужое имя «Костя» [128], которым она называет Сашу во сне, и то, что однажды она покупает свободу телом [156], ее озлобленность, безжалостность и даже возможные отношения с другими мужчинами: «Он вдруг подумал, что ей вообще все равно и никого не жалко особенно. "Наверное, так даже лучше, - повторил он еще раз. - Действительно, так даже лучше. Она же не сестра милосердия… Может, она спит с Матвеем? - подумал Саша. Но мысль получилась странно отстраненной, бездушной. - Спит, не спит - мне все равно, просто я хочу ее видеть. Гладить ее тонкие пальцы иногда… Нет, часто"» [152]. Очень похоже такое отношение Сашки к Яне на его рассуждения о жене в библейском смысле слова: «Жена - та, которую ты принимаешь. Не исследуешь ее, не рассматриваешь с интересом или с неприязнью: кто ты такая, что ты здесь делаешь, нужна ли ты мне, и если нужна - то зачем, но любишь ее, и уже это диктует тебе, как быть. И выбора в этом случае не остается никакого» [197].
И между тем ни разу у Саши даже косвенно не мелькает мысли о том, что неплохо было бы завести с Яной (да и какой-либо другой девушкой) семью, хотя возраст у него, казалось бы, для этой цели весьма подходящий – «четверть века» [272]. Показательна в этом отношении фраза Яны, сказанная как будто некстати: «Я не люблю детей» [156], да и поведение ее, то, что она не приходит навестить Саньку в больнице, хотя он пострадал большей частью за нее. Для партийцев это очевидно: семья, дети, быт, уютные гнездышки, да и просто любовь – не сочетается все это с образом идейного борца. Легче стать уязвимым, когда есть, за кого бояться. Все они – безотцовщина. Никаких связей. Нельзя обзаводиться новыми, да и старые нужно рвать. Поэтому перейдем к анализу отношений героя с собственной семьей.
3 Раскрытие характера героя в отношениях с семьей
Особого внимания в романе требует отношение Сашки к семье, матери и себе самому. Дед и бабка – те самые, деревенские, которые называют его «Санькя» - так, как имя вынесено в заглавие романа – родители отца. Сашка в какой-то момент задумывается, «ценно ли знание о том, как провели дедушка и бабушка жизнь свою? Или оно никчемно и не нужно?» [50], и не находит ответа. Он – их единственный потомок. Он осознает это, и в какой-то момент добровольно идет на верную смерть, прерывая весь род свой, такой некогда бурный и прекрасный, оставшийся лишь в воспоминаниях да на старых фотографиях. Этого требует дело партии, он предпочитает пожертвовать своим родом во имя всего русского народа. Именно из-за сознания того, что когда-то придется сделать подобный выбор, Саша пытается сбежать от своей семьи, но это дается ему нелегко. Тоска по корням, печаль сквозят в его размышлениях перед семейными фотографиями: «Только один он, Саша, и остался хранителем малого знания о той жизни, что прожили люди, изображенные на черно-белых снимках, был хоть каким-то свидетелем их бытия. Не станет бабушки - никто никому не объяснит, кто здесь запечатлен, что за народ - Тишины. Да никто и не спросит, кому надо. Выбросят новые хозяева иконостас в непролазные кусты через дорогу, размоет лица на карточках, и все. Как не было» [49]. Никому не нужна ни семья их, ни он сам – никаким чужим людям, только родне. И, несмотря на это, Саша делает выбор: партия или семья. Он бежит из деревни, из семьи. Так, Сашка боится узнать о здоровье деда: «не подпуская близко мысли "…как там дед, взгляни…", прошел» [46], а однажды отвечает на вопрос о родителях, что сирота: «он ответил, что - сирота… и буква "с", вылетевшая в дырку от зуба, как-то особенно подчеркнула это сиротство» [183].
Связь с деревней рвется неумолимо, и Саша даже не пытается ее удержать, восстановить: «бабушкино "нешто" пристало к языку. Но, скорей, он произнес это слово, заигрывая со своей мнимой деревенской породой, которая, если и была, то давно сошла на нет. Даже "нешто" не мог произнести спокойно, не ловя себя за лживый хвост» [53]. Герой и внешне меняется, адаптируясь к городской среде: «Когда из деревни уезжал, он тоже был, как все деревенские пацаны, аляным - а в городе потерял этот яркий, редкий окрас, стал темно-русым» [49]. В конечном итоге у него, подобно многим городским жителям, появляется «дурная привычка разговаривать с жителями деревни так, словно они плохо слышат» [316]. В этой фразе заключено последнее отречение Саши от своих корней, своей России, в которой можно было бы еще прижиться. Теперь осталась только та страна, которая слезно просит о революции, которая ее требует.
Другое отношение у Саши к матери, вместе с которой он живет. С одной стороны, он так же стремится отстраниться от нее, старается ничего не рассказывать о партии, сбегает, ничего не объяснив: «"Если ты меня любишь - не мешай мне…" - сказал он матери когда-то. Но она мешала. И он перестал ей говорить что-либо, скрывал от нее почти все» [145]. Мать Саши переживает за него, ее мучит неизвестность, отговорки сына, его скрытность и наигранная бодрость: «Оставил матери записку: "Мам, все хорошо"» [30]. В ответ на это женщина даже не может спорить и просить, ее поглощает отчаяние: это чувствуется в том, что она пишет ответ на записку под словами сына, да к тому же «написанное было лишено знаков препинания, и оттого Саша еще острее угадывал горькие материнские интонации» [58]. Сашу это раздражает, он пытается скрыться, сбежать, не думать, дать себе право освободиться от семейных связей, право хотя бы даже ложное: «Он убрал записку с глаз долой» [58]. Однажды Саша думает, глядя на материнский тощий кошелек: «тьфу, как противно мне» [259]. Неясно до конца, отчего именно противно: оттого ли, что государство, которое он так ненавидит, довело его мать до бедности, почти нищенства, или оттого, что мать жалка сама по себе, как отделенный от него, Саньки, человек из толпы, человек из государства.
И все же, мать он жалеет и очень ею дорожит. «Он никогда не врал матери, и даже сейчас врать не хотел» [276], «"Маму мою кто смеет обидеть? Мать мою кто?"» [305]. Ее мучения и тоска причиняют ему боль: «голос мамы в телефонной трубке звучал обреченно и скорбно. Саша был готов разодрать свое лицо, слыша этот голос» [28]. Терзаемый угрызениями совести из-за того, что забрал у нее последние деньги, Саша идет на преступление. Идет будто даже и неосознанно: «Саша не запомнил мгновения, когда решил сделать это. Не было ни одной мысли вообще» [273]. И после преступления юноша не испытывает сомнений в правильности своего поступка: «Саша шел… ясный и трезвый», «Каждый удар сердца был прям и честен, все было на своем месте, ни одна жилка не дрогнула» [275]. Такая прямота действий – следствие работы партии и одновременно усталости Сашки от жизни, о происхождении которой мы поговорим ниже. «К «союзникам» Саша пришел легко, потому что все остальное уже потеряло к этому времени значимость» [114]. Осталась только страна.
Семья, от которой сейчас бежит Санька, была большей частью разрушена гибелью отца. Тяжелая, почти мистическая сцена похорон, когда возникает препятствие за препятствием на пути в деревню, имеет свое символическое значение отречения. Пути в деревню больше нет, все занесено снегом, там и людей-то почти не осталось – Сашин дед даже спрашивает как-то: «в городе-то есть еще мужики?» [51]. Да, в городе есть. Но и туда дороги тоже нет, и Саша с матерью, мертвым отцом и Безлетовым, которому предстоит еще стать врагом партии, застревает посередине пути. В этот момент он переживает вспышку отчаяния: «"Как все глупо, Господи!" - хотелось заорать» [109]. Эта вспышка, похоже, – единственная за весь роман. Во все остальное время Саша закован в безразличие и усталость. Следствием пережитого кошмара отчаяния и является его страх повторной ошибки, если придется вновь совершать выбор, которая может привести к подобной безысходной ситуации: «"Я все перепутал. Все перепутал. А где? В каком месте я ошибся?"» [109] думает он посреди дороги в деревню. Перепутал именно он, и теперь, чтобы никогда больше не переживать подобного ужаса, юноша решает все для себя определить раз и навсегда. Никакого возврата.
«Саша никогда не мучался самокопанием… Неразрешимых вопросов больше не возникало. Бог есть. Без отца плохо. Мать добра и дорога. Родина одна» [113-114]. Именно так определяет Саша свою жизнь, пытаясь забыть про все остальное. Впрочем, насчет самокопания героя можно несколько и засомневаться. Интересно, что думает об этом Саша как раз в тот момент, когда пытается определить – «какой он». «Добрый или злой» [114-115]? Казалось бы, все в этом мире ясно, где Бог и что такое Родина, как ее защищать – однако же нет, возникают сомнения в правильности своих поступков. Это проистекает от того, что просто запретить себе не думать о чем-то нельзя. И, хотя искусственно Саша создал для себя правила, законы и табу, чувства мешают неукоснительно следовать им. Эта борьба сознательных поступков и требований чувств измучивает героя. В свои двадцать пять он оказывается опустошен, видна нечеловеческая усталость этого молодого человека, который, казалось, только начал жить. «Саша вдруг поймал себя на том, что пытается лицом повторить форму той или иной примеченной им улыбки, - сделать такое же счастливое лицо. И не получается у него» [272], «Буду видеть сны. Чего бы такого увидеть во сне?… Херово, когда прожил четверть века и понимаешь, что уже ничего не хочешь увидеть во сне» [272], «Только Саша не хотел ничего» [218] – здесь чувствуется в некотором роде лукавство. Он не «не хотел», он «не мог». У него просто не осталось сил на радость и счастье, он все бросил, приняв однажды такое решение, на дело партии. Покоя бы ему теперь, но уже поздно – машина завертелась, надо идти до конца.