Бальмонт часто изображал любовь как стихию земных страстей. Вся его поэзия — это культ страсти, мигов, наслаждения, воспевание того, что в данный момент желанно, вне всяких норм морали, вопреки нередко логике: «Не кляните, мудрые, я ведь только облачко...» Однако в конечном счете эта земная стихийность Бальмонта связывается и у него с «иномирным»: с Богом, Создателем, Солнцем, Светом — все с большой буквы и все как символ «незримой жизни за очевидной внешностью.
Внутреннее единство — единый принцип внешне различных символистских трактовок темы любви — наиболее обнажено в известном стихотворении В. Брюсова «В Дамаск». Дамаск, по религиозной традиции, как и Мекка, — священный город, город искупления грехов, душеспасения.
Так круг замыкается. В единый поэтический комплекс связываются страсть и мистика.
Ту же трактовку темы любви сохранили, по существу, и акмеисты.
Молодой Маяковский изнутри взрывал господствовавшую традицию. Само название «Облако в штанах» декларировало протест против «нежной», келейной трактовки любви, независимо от ее связи с альковом, серафимом или рестораном. Название сатирично. Традиционная любовь — «звезда», «солнце», «алтарь», «облако», «злато-лира», «ананасы в шампанском»... И вот — любовь неожиданно облекается в.... штаны! Поэт как бы говорит: уж если обязательно нужна обсахаренная нежность, «небесность» и т. п., то он согласен уступить, но… сохраняя иронию:
…хотите—
буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а — облако в штанах!
Вместе с тем новое название имело и другой смысл. Соединяя любовь с подчеркнуто будничным («штаны»), поэма предвещала новую трактовку темы. В ней теперь ясно звучит голос повседневной, неприкрашенной жизци.
Связывая любовь с острейшими вопросами господствовавшего строя, с оторванностью жизни от искусства, врывался в самую гущу современной ему действительности.
Композиция «Облака» сложна, осмыслить ее во всей целостности мы сможем только позже. Теперь же обратим внимание на одну лишь ее сторону: на сюжетно-романический узел.
Перед нами история большой, но неразделенной любви. Молодой человек ждет назначенного свидания. Ожидание мучительное — «тряски нервное желе», как позже охарактеризовал Маяковский подобные переживания. Пришедшая наконец Мария объявляет, что «выходит замуж». Девушку «украли».
Осиротевший герой обнаруживает, что он «заболел» любовью. У него «пожар сердца». Одинокий, .он бродит по улицам, в «трактирных углах вином обливает душу», наблюдает «в экипажах... жирных, проевшихся насквозь...»
Мысленно, тем не менее, герой сосредоточен не - на одном своем горестном чувстве. Личная трагедия с обостренной силой сталкивает его лицом к лицу с окружающим миром, со сложнейшими проблемами быта, искусства, политики, религии. Раненое сердце становится предельно чутким не только к собственным, но и к чужим страданиям, и поэт мучительно стремится осмыслить, почему обесчеловечен прекрасный в своей основе мир? Как возникает такая странная действительность, где, с одной стороны, великое множество людей бездомных и обреченных на муки, а с другой — лопающиеся от жира сытые?
Сказанное объясняет основной принцип композиции поэмы.
Лирический герой, выброшенный бурей жизни за борт, казалось, близкого и возможного счастья, не может понять и принять этот почти фантастический в своей несуразности мир. Его сознание предельно возмущено, вздыблено. И вот он то осознает горькую правду своего истинного положения бунтаря и каторжника капиталистического города, то обращается к любимой со словами великой нежности и боли... То мечтает об искусстве, которое врежется «кастетам» в продажный мир, то издевается над кукольной поэзией, которая и любовь превращает в расцветоченную идиллию... То, наконец", призывает и благословляет очищающую революцию или обрушивается на бога, создавшего такой античеловечный мир, такую страдальческую любовь.
'Маяковский периода создания «Облака в штанах» и являл собой пример такого «богатства характера, развитой душевной жизни». Он не боится «глубоких мыслей» и обнаруживает в их образном развертывании «далеко идущий, достойный, благородный дух». Вот почему простой случай, каких бывают тысячи, неожиданно колоссально обогащается. Ибо в центре события — широко воспринимающий мир человек — современник — поэт.
И именно этот сложный духовный мир лирического героя и обусловливает прежде всего сложность композиции поэмы, раскрывающей на обыденных, казалось бы, фактах глубокие и многосторонние переживания поэта, важнейшие явления эпохи.
«В его строках бездна поэтического электричества...»
Так начинает свою статью о Маяковском поэт Владимир Корнилов и, словно слегка призадумавшись, добавляет: «...но другое дело — к чему он это электричество подключал». Это вопрос далеко не праздный, но чтобы ответить на него, надо сначала понять, «как, когда, где явлен» Маяковский.
Творчество В. В. Маяковского можно условно разделить на два периода: дореволюционный (1912—1917) и послеоктябрьский (1917—1930). Начало его пути в литературе было связано с группой кубофутуристов, утверждавших в своем творчестве, как вы помните, революционность форм, отказ от поэтических традиций, свободу искусства от содержания и идей. Призыв футуристов — «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и прочих классиков с парохода современности» — Маяковский полностью разделял. Смысл этого лозунга состоял в том, что, оставаясь в границах старых, разработанных и узаконенных классиками художественных средств, невозможно отразить, запечатлеть стремительно меняющуюся новую реальность. Это были поиски новых художественных форм, новой эстетики. Это был бунт, бунт эстетический, и его отпечаток несут многие ранние стихотворения поэта. Однако гений Маяковского не умещается целиком в рамки футуристической теории и практики.
Можно утверждать, что поэзия раннего Маяковского связана с эстетикой неоромантизма, порожденной не только неприятием действительности, но и желанием ее преобразовать. Концепция романтической личности воплощается в том, что образ лирического героя становится центральным и определяющим единство всей системы миропонимания:
«Солнце!
Отец мой!
Сжалься хоть ты и не мучай!
Это тобою пролитая кровь льется дорогою дольней.
Это душа моя
клочьями порванной тучи
в выжженном небе
на ржавом кресте колокольни!
Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!»
Раннему Маяковскому присущ дух отрицания современной жизни, враждебного поэту мира. Отрицание у него приобретает абсолютный, космический характер, это протест против всего миропорядка:
Я над всем, что сделано,
ставлю «nihil»(с лат. «Ничто»).
Настроения ранних стихотворений позволяют говорить о смелой и оригинальной поэтической палитре автора. Это словесные зарисовки с натуры, определяющие контуры картины, содержание которой должно дорисовать воображение читателя:
Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие желтые карты.
Поиски средств художественной выразительности начинающего поэта были чрезвычайно эффективны. Произведениям поэта свойственна лирическая экспрессия, богатство ассоциативных связей и зрительно-слуховых ощущений. Многоликость лирического «я» проявляется в образных мистификациях и в театрализации ситуаций. Пестрота и неожиданная смена лирических масок позволяют говорить о вызове лирического героя, дразнящей иронии, а иногда и о самопародировании. Маяковский, представляя в парадоксальном свете известные вещи, отношения и детали, едва ли не в каждом своем стихотворении бросает полемический вызов литературным канонам.
Молодой Маяковский не приемлет отчуждения человеческой личности от мира. Может быть, поэтому его лирический герой, отмеченный печатью исключительности и избранничества, стремится быть сопричастным судьбам человечества. Лирический герой раннего Маяковского уподобляется пророку, провидцу, обладающему даром в знаках повседневности различать поступь грядущего:
...вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.
Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
В трагедии, названной достаточно символично, — «Владимир Маяковский» — поэт просит «заштопать» душу, чтоб «пустота сочиться не могла», в поэме «Облако в штанах» настойчиво звучит тема подвига и самопожертвования:
...я — где боль, везде;
на каждой капле слёзовой течи
распял себя на кресте.
Раннюю поэзию Маяковского отличает, космический масштаб, лирический герой заполняет собой все мыслимое пространство, возводит себя до предела, превосходящего все представимые степени величия и силы:
Если б был я
маленький,
как Великий океан, —
на цыпочки б волн встал,
приливом ласкался к луне бы.
Где любимую найти мне,
такую, как и я?
Такая не уместилась бы в крохотное небо!
Кульминационным мотивом первых поэм В. Маяковского становится восстание человека против дисгармонии бытия. Критика современности объединяется с настроениями отчаяния, ощущением неотвратимой гибели. Автор метафорически переосмысливает библейские образы, его лирический герой сопоставляется с распятым Христом. К. И. Чуковский, вспоминая начинающего поэта, писал: «В нем уже чувствовался человек большой судьбы, большой исторической миссии. Не то чтобы он был надменен. Но он ходил среди людей как Гулливер, и хотя нисколько не старался о том, чтобы они ощущали себя рядом с ним лилипутами, но как-то так само собою делалось, что самым спесивым, заносчивым людям не удавалось взглянуть на него свысока».