В первый же приезд С. В. Перлова в Оптину он пожелал посетить общину сестер шамординских. Ныне, приезжая в Шамордино путешественник видит величественный монастырь, состоящий из множества построек. Тогда же, в 1885 году, обитель состояла из небольшой церкви и четырех-пяти домиков. Перлову небольшая эта пустынька понравилась, он внес первое пожертвование на ее нужды «из любви к старцу Амвросию» и… уехал с тем, чтобы вновь ненадолго вернуться сюда лишь через четыре года, когда отец Амвросий гостил по летней поре в Шамордине.
По прошествии еще двух лет обитель оказалась придавлена тяжкой глыбой несчастья. После Пасхи 1891 года настоятельница обители, мать Евфросиния, тяжело заболела и ослепла. Она хотела подать в отставку, но Амвросий не благословил: «Сама не подавай, а если велит подать начальство, то подай».
А когда через полгода над обителью разразился еще один тяжкий удар – скончался ее основатель, устроитель и покровитель, старец Амвросий, сестры остались круглыми сиротами. Более 300 человек, почти вся беднота, больные, убогие; средств у обители никаких, недоконченные постройки, полное неустройство, лишенная зрения настоятельница, связанная запрещением старца подавать на покой, – вот картина, какую представляла из себя Шамординская община в момент кончины старца Амвросия.
И вот с этого-то времени и полагается начало нового чуда милосердия Божия.
Со дня кончины старца, с 11 октября (по старому стилю) по самое Рождество 1891 года, Шамординская пустынь жила, всецело уповая на милость Божию. Можно себе представить, как трудно приходилось игуменье и монахиням на протяжении двух с половиной холодных месяцев. Кто знает, может, именно смирением сестры обители и заслужили ее будущее процветание?.. С. В. Перлов всю жизнь трудился в поте лица. Для него семейный девиз «Честь – в труде!» был отнюдь не пустым звуком. И Сергей Васильевич поразился тому, что увидел в обители: игуменья не посылала сестер за «сбором», не заставляла выпрашивать деньги или жаловаться начальству. Обитель ждала избавления единственно от Бога − и дождалась. До наших дней дошло свидетельство о большом чуде, изменившем судьбу коммерсанта. Сергею Васильевичу во сне явилась Божия Матерь и велела принять на себя попечение о Шамординской обители. Перлов ответил, что на нем лежит бремя чайной торговли. Богоматерь обещала ему взять эту торговлю на себя. Наутро Сергей Васильевич сказал жене: «Поедем в Шамордино, теперь нам нужно утешить матушку». С тех пор Перлов не щадил сил, помогая Шамординской обители, пуская на нее все свои доходы.
Жизнь Сергея Васильевича стала воплощением не только идеала российского купца, но и христианина-семьянина. Позже Сергей Васильевич признался монахиням: «С тех пор, как я женился, я не знал, как бы и чем порадовать Анну Яковлевну: доставлял ей разные удовольствия, наряжал ее… И вот когда уже состарились мы, я наконец нашел то, чего искал всю жизнь, чтобы доставить ей настоящую радость. Это – Шамордино».
Казанский собор и трапезная Шамординской обители
Итак, взявшись устраивать дела Шамордина, первым делом Перлов позаботится о материальном устроении обители. При нем завершается возведение по проекту архитектора С. В. Шервуда 15-главого собора во имя Казанской иконы Божией Матери, выполненного в «русском стиле». В том же стиле, из красного кирпича, возводятся и другие постройки обители: трапезная палата, храм в честь преподобного Амвросия Оптинского, богаделенный и больничный корпуса.
Если раньше, приезжая в Шамордино, Сергей Васильевич стеснялся монахинь и вел себя на территории обители как скромный гость, то теперь он быстро входит в роль рачительного хозяина. Он не только разговаривает с монахинями, осведомляясь у них о средствах, запасах и нуждах обители, но и сам всюду ходит, осматривает постройки, примечает каждую мелочь. Очень быстро из чужого человека он превращается в «ангела-хранителя» Шамординской обители. Посещения его сделались настолько частыми, что он испрашивает у архиерея разрешения на строительство за оградой монастыря отдельного домика для себя и супруги.
Ведение дел крупной фирмы приучило Перлова подмечать мельчайшие детали, просчитывать необходимость тех или иных нововведений. Так как монастырь располагался на возвышенном месте, монахиням долгое время приходилось в любую погоду спускаться к источнику за водой по крутому склону холма и подниматься обратно по узкой тропинке, с тяжелыми ведрами наперевес. Сергей Васильевич очень скоро исправил эту ситуацию, распорядившись о сооружении водонапорной башни.
Человек по натуре своей практичный, Сергей Васильевич хорошо понимал необходимость такого устройства обители, при котором она могла бы сама себя обеспечить средствами к существованию. Движимый стремлением сделать будущее обители безоблачным, он устраивает при ней разнообразные мастерские: живописную, чеканную, переплетную, коверную, а также фотографию и типографию. Кроме того, он нанимает учителей для монахинь, присылает в Шамордино всевозможные инструменты, пособия и образцы, необходимые для освоения того или иного ремесла.
Наивысшей наградой для Перлова были успехи монахинь. Значительная часть интерьера Казанского собора, освященного в 1902 году, – иконы, позолота иконостасов, иная утварь – были выполнены их руками. Трудились сестры не покладая рук, и не только в мастерских. По свидетельству дочери М. Н. Толстой, сестры Л. Н. Толстого, все работы на монастырском огороде и на поле, за исключением пахоты, исполнялись монашками. Видимо, любовь «шамординок» к непрестанному труду больше всего остального сближала их духовно со своим покровителем. Потому что участие Сергея Васильевича не ограничивалось только материальным содействием процветанию обители. Не менее ревностно он опекал самих монахинь, вникал во все их беды и печали, был им заботливым отцом. В праздничные дни Перлов приглашал к себе в домик детей из приюта, певчих, сестер, поил их чаем (фирменным, перловским, – его было принято пить и в Шамординской, и в Оптиной пустыни) со всевозможными лакомствами и больше всего радовался оттого, что мог доставить своим гостям удовольствие.
Перлов очень любил встречать в обители Рождество и Новый год. Он старался приехать в эти дни в Шамордино, посетить всенощную и новогодний молебен, служившиеся в игуменских кельях, и выпить с инокинями праздничного чая.
С.В. Перлов не чуждался чисто светских увлечений. Так, он увлекался искусством Китая и собрал в доме на Мясницкой целую коллекцию китайской живописи и фарфора. Там же по праздникам домочадцы и друзья Перлова принимали участие в постановках его домашнего театра. Но, пожалуй, сильнее всего остального он любил музыку, особенно духовную, а из светской − произведения Чайковского. Любовь к музыке он принес и в Шамордино. Перлов сам выписал регента для создания хорошего монастырского хора взамен прежнего, сам подбирал для него музыкальные произведения, слушал спевки, указывал на недостатки. А когда о его хоре заговорили как о лучшем в округе, очень радовался и благодарил сестер за то, что они вознаградили его труды.
Помощь обители Перлов совершал с поистине христианским смирением. Торжественных благодарностей Перлов не любил, и в Казанском соборе на службе он стоял не на видном месте, а среди других людей. Кроме того, он нигде не позволял выставлять своего имени в связи с обителью − вплоть до того, что просил переиздать одно из описаний Шамординского монастыря, где была упомянута его фамилия. Даже ближайшие родные не знали подлинных масштабов благотворительности Перлова: многие деяния он совершал тайно, о них стало известно лишь после его смерти. Смирение Перлова заключалось и в том, что он никогда не вмешивался во внутренние дела обители, всегда строго соблюдал распоряжения монастырского начальства.
Отзывчивое на всякое людское страдание, любящее сердце Сергея Васильевича начинает приходить в движение. Своей чуткой душой он обнимает всю полноту и безысходность нужды этой обители. При этом его поражает, что обитель не посылает за сбором, не вымогает, не жалуется, но готова подклониться под испытающую десницу Божию и от Него Одного ждет избавления.
Он снова является в эту обитель. Перед самым Рождеством Сергей Васильевич говорит своей жене: «Поедем в Шамордино, теперь нам нужно утешать матушку». Оставив все близкое своему сердцу, все свои личные радости и утешения, он отдал себя совершенно неизвестным ему людям, но людям скорбным и страдающим, которые через это стали ему близки. Посещения его сделались частыми. Он мало-помалу совершенно сроднился с сестрами, и вот в это-то время и развернулось во всю ширь его великое сердце. Надо было видеть и знать Сергея Васильевича в Шамордине, чтобы вполне понять, что это был за человек. Его не знающая границ любовь и доброта шли об руку с поражающей простотой и скромностью, так что не знал даже чему больше удивляться – тому ли как много он делает, или тому, как мало он себя ценит.
Чего только не присылалось в Шамордино! Всюду проникал его любящий взор и чуть примечал в чем-нибудь недостаток, он тотчас спешил его устранить. Но при этом он все делал с такой деликатностью, с таким христианским смирением, что буквально все преклонялись перед этим человеком. Бывало, заметит Сергей Васильевич, что такая-то постройка пришла в совершенную негодность, он все обдумает, рассчитает и, придя к матушке, скажет: «Матушка, я заметил, что у вас вот такое-то здание нужно заменить новым, позвольте вот так устроить». Матушка, с полными слез глазами, хочет подняться и благодарить, но Сергей Васильевич уж на ногах, удерживает матушку и тоже взволнованным голосом говорит: «Что вы, матушка. Я должен вас благодарить, что вы принимаете мою жертву».