12.2.4. Почему Европа помогала США подрывать свою экономику
Порой приходится слышать, что европейские члены НАТО были втянуты в преступную агрессию против Югославии чуть ли не обманом и поначалу не понимали ее последствий для своего будущего, - а затем-де было уже поздно предпринимать что-либо.
Формально это мнение имеет косвенные подтверждения в виде примеров негативного отношения европейских членов НАТО к агрессии против Югославии. Одним из его ярких проявлений стал прямой и жесткий запрет австрийских властей на пролет через ее воздушное пространство любых военных натовских самолетов, в том числе германских, направляющихся в Югославию. (Дело в том, что, по оценкам ряда специалистов, в силу исторически сложившихся отношений между Германией и Австрией такой запрет, несмотря даже на нейтралитет Австрии, не мог быть наложен как минимум без предварительного согласия германских властей).
Однако это мнение не учитывает особенности европейского капитала и, соответственно, мышления (за исключением Великобритании - поэтому следует говорить скорее о «континентальных» капиталах и мышлении). Ведь в то самое время, когда наиболее влиятельные капиталы США действуют на глобальных финансовых рынках, наиболее влиятельные европейские капиталы более близки к реальному сектору и почти не отрываются от него. Поэтому они действительно могли не видеть глобальных и преимущественно финансовых последствий югославской войны для евро, - но при этом искренне рассчитывать на реализацию с ее помощью своих специфических интересов, касающихся инвестиций в реальный сектор.
Одна из непосредственных причин агрессии США и их союзников по НАТО против Югославии была концентрация на территории Косово примерно пятой части разведанных мировых запасов ряда стратегически важных цветных и редких металлов.
Кроме того, развитые страны Европы жизненно нуждались в объектах масштабного инвестирования - в этом отношении на смену Lebensraum приходит своего рода «Investraum»21. Эта потребность усиливалась, с одной стороны, расширением инвестиционных ресурсов после сокращения внутренних банковских резервов из-за перехода на евро, а с другой - сокращением сферы потенциального инвестирования из-за продолжающейся дестабилизации развивающихся стран, приобретающей вид все более долгосрочной тенденции (подробней об этом см. параграфы … и … (о разрыве и о США)).
В этих условиях новый «план Маршалла», то есть масштабные инвестиции в реальный сектор разрушенной (и этим идеально подготовленной к комплексной модернизации) экономики при наличии полного политического контроля (естественного после военной победы) и баснословной дешевизны (из-за вызванных войной лишений) относительно квалифицированной рабочей силы создавал для развитых стран Европы благоприятные возможности.
Понятно, что объект реализации «плана Маршалла» нужно сначала подготовить. Во Второй Мировой войне механизм такой подготовки во многом стихийно, преследуя совершенно иные (военные) цели, создали именно США (при поддержке Великобритании) - ковровыми бомбардировками и последовательным уничтожением ряда промышленных центров Германии и Японии (см., напр., ГЭЛБРЕЙТ). По этому пути, уже доказавшему свою целесообразность, двинулась не далее как несколько лет назад и современная Европа.
С началом агрессии не вызывало сомнений, что экономическое и политическое уничтожение Югославии, а в перспективе - и завершение ее раскола (путем отделения «демократической» Черногории) ввергнут ее население в такие бедствия, что оно будет благодарно развитым странам за любую помощь. Вокруг каналов ее предоставления немедленно сформируются новые финансово-политические вертикали власти, полностью лояльные и подконтрольные вчерашним агрессорам. Их основным занятием (помимо «освоения» зарубежных финансовых потоков) станет вытеснение «старой» политической элиты (примерный аналог - российские реформаторы, искренне пытавшиеся добиться не только личного блага, но и процветания страны на основе ее подчинения США).
Таким образом, агрессия 1999 года против Югославии стала лишь первым этапом эксперимента по полному перерождению целого общества при помощи продуманного сочетания «кнута и пряника» (а точнее, электрошока и наркотиков). Естественным последствием подобной «социальной терапии» стала потрясающая политическая пассивность югославского общества, продемонстрированная в ходе президентских выборов 2002 года и убийство лидера проамерикански ориентированной элиты, использованное ей для окончательного уничтожения оппозиции при помощи массовых репрессий.
Кроме того, если США развязывали войну для подтверждения и упрочения своего статуса единственной сверхдержавы, то влиятельные силы Германии, насколько можно понять, объективно нуждались в подобной агрессии для подтверждения статуса ключевой европейской державы, достигнутого Германией в результате ее трудного объединения и дезинтеграции СССР.
Однако даже описанные соображения недостаточны для понимания европейской позиции. Ведь эти соображения касались лишь краткосрочных интересов Европы, а ее более фундаментальные интересы, связанные в первую очередь с евро, напротив, прямо подрывались нападением на Югославию! Даже ссылки на эффективное применение американцами информационного оружия против своих союзников-европейцев и «промывание мозгов» всему миру не снимает недоумения, вызванного последовательным и энергичным действием Европы против собственных интересов.
Это недоумение снимается, лишь если вспомнить, что непосредственно военные действия начинали и вели не сами страны Европы, а их военное объединение с США - НАТО. Даже если забыть о полном доминировании США в натовских структурах (что, учитывая более высокое качество управления в США, обеспечивает НАТО как организации более высокую эффективность, чем ЕС), следует учесть, что НАТО реализовало в косовской бойне свой собственный бюрократический интерес, в корне отличный от национальных интересов входящих в него европейских стран.
Один из ключевых и наиболее острых вопросов внутренней политической жизни объединенной Европы является определение структуры, которая будет главным организатором и координатором европейской интеграции. Вариантов всего два: ЕС и НАТО.
В первом случае интеграция шла бы в рамках континентальной Европы (с второстепенным участием Великобритании), носила бы экономический характер и, вытекая из собственных интересов европейских стран, была бы, с одной стороны, более эффективной, а с другой - объективно ориентированной на конкуренцию с США.
Во втором случае она - по крайней мере, на организационном уровне - шла бы в рамках атлантического сообщества, то есть не только континентальной Европы, но Канады и США, не говоря уже о Великобритании, носила бы преимущественно военно-политический характер и ориентировалась бы на интересы США, играющих в НАТО доминирующую роль. При этом, как это было во времена «холодной войны», экономические интересы «младших партнеров»-европейцев систематически приносились бы в жертву интересам США в обмен на предоставление последними военно-политической защиты от инициируемых, создаваемых или же придумываемых ими самими внешних угроз.
Ситуация 90-х, да и начала XXI века, отличается от времен «холодной войны» виртуальным характером угроз, которые создаются при помощи технологий формирования сознания.
Борьба вокруг магистрального направления европейкой интеграции далека от завершения. Осознание уроков Косово и завершение валютной интеграции позволило в 2001-2003 годах сделать ощутимый крен в сторону приоритета европейских интересов.
Однако именно агрессия против Югославии позволила не решить этот вопрос в пользу Европы с самого начала, в разумные сроки, то есть сразу же после перехода на единую валюту, который является высшей формой региональной экономической интеграции. Хотя попытки склонить чашу весов на сторону «натоцентризма» - интеграции на основе НАТО, при сохранении доминирующей роли США и подменой европейских интересов интересами последней сверхдержавы, - и терпят поражение, США сохраняют эффективные возможности прямого воздействия на европейскую политику, что иллюстрирует раскол Европы по вопросу об агрессии против Ирака.
Существенно и то, что после Косово Европа фактически отказалась от подспудно зревшей в ней идеи соперничества с США «на равных» и на весь период до приобретения американским структурным кризисом явной формы безропотно приняла модель «дополняющего» развития, при котором она образует следующий после США «этаж» технологической пирамиды.
С точки зрения данной модели слабость евро являлась достоинством, а не недостатком, так как стимулировала товарное производство и экспорт в более зависимых от экспорта странах еврозоны (его доля в Евросоюзе составляет 17% ВВП, а в США - лишь 11%).
О возможности прорыва на следующий, качественно более доходный «этаж», на котором происходит массовое создание уже не товаров, но новых технологических принципов, Европа больше даже не вспоминает. В Косово она была поставлена «на место» и смирилась с этим, отказавшись от необходимой для перехода на новый технологический уровень политики развития финансовых рынков.
Эта пассивность, близорукость и удовлетворенность европейцев сыграла неблагоприятную роль уже через несколько лет. Нарастание структурного кризиса в американской экономике, терракты 11 сентября 2001 года и особенно длительная неспособность США подтвердить способность к глобальному доминированию, раздавив Ирак (первый срок агрессии был назначен, насколько можно понять, на октябрь 2002 года), обратили взоры инвесторов на еврозону, но возможности евроактивов оказались ограниченными.
Смирившись со своим второстепенным положением, европейцы не диверсифицировали номинированные в евро финансовые инструменты, так и не создав по образцу США разветвленную систему разнообразных возможностей, отвечающих самым разнообразным потребностям инвесторов. Это ограничило переток капиталов из США в Европу и поддержало ее конкурентов.
Многие капиталы, при наличии развитой инфраструктуры ушедшие бы в евроактивы из долларовых активов, были вложены в активы (прежде всего валюты) Великобритании и Швейцарии. Значительная их часть так и осталась в долларовой форме, переместившись с американского фондового рынка в сырьевые финансовые инструменты (в том числе в золото и нефть) и в ценные бумаги развивающихся рынков. Наконец, многие капиталы, которые покинули бы американскую экономику при наличии «принимающей инфраструктуры» в Европе, в итоге так и остались на своем месте.
Когда же даже ограниченный объем перетока капиталов из долларовых активов в еврозону привел к ощутимому росту курса евро, Европа не смогла переориентироваться на наиболее эффективный «американский путь» - развитие за счет привлечения капитала, компенсирующего ухудшение торгового баланса, в создание новых технологий, повышающих национальную конкурентоспособность.
В результате она не только не смогла воспользоваться преимуществами удорожания евро, но в и полном объеме хлебнула порождаемые этим проблемы, связанные со снижением конкурентоспособности национального производства и сдерживанием экспорта.