10.3.3. Самостоятельность спецслужб
как фактор развития международного терроризма
Сегодня уже не секрет, что по крайней мере часть террористических структур скрупулезно создавалась спецслужбами во время «холодной войны» для дестабилизации противника без угрозы развязывания войны ядерной. Они представляли собой частично законсервированные стратегические диверсионные отряды, которым для поддержания боеспособности, обеспечения финансирования и сохранения иллюзий самостоятельности позволялось периодически проводить те или иные операции.
Прекращение блокового противостояния ускорило естественный процесс выхода элементов международного терроризма из-под контроля «материнских» спецслужб. Но и сегодня борьба против него как явления силами самих спецслужб представляется почти невозможной, так как борьба против каждой конкретной группы террористов создает угрозу разоблачения создававших их спецслужб (достаточно вспомнить, как «Талибан» вместе с героиновыми лабораториями, обеспечивающими его финансирование, совместно создавался представителями спецслужб США и Пакистана).
Ситуация усугубляется таким крайне неприятным, но распространенным феноменом, как «самофинансирование спецопераций»: чтобы обеспечить себе некоторую оперативную независимость, многие спецслужбы мира, вероятно, занимались бизнесом. Времена ГУЛага, официально занимающегося широкомасштабной и вполне бесконтрольной хозяйственной деятельностью, канули в Лету, а описанные в голливудском фильме «Люди в черном» буколические порядки, при которых спецслужба получает доходы от патентов на изобретения, так никогда и не наступили.
Пандемия наркомании, волна за волной захлестывающая сейчас практически все относительно демократические страны, не в последнюю очередь, вероятно, связана с тем, что отдельные спецслужбы, как можно предположить, использовали для своего самофинансирования в первую очередь наркобизнес (хотя скандал «Иран-контрас» засвидетельствовал наличие и иных механизмов), развивая наркомафию в качестве контролируемого источника финансирования деликатных операций.
В США ее развитие - вполне вероятно, без предварительного умысла (более подробно об этом см. параграф …) - оказалось «социально-этническим стабилизатором», довольно действенно тормозящим развитие конкурирующих с белыми этнических групп и осуществляющих «выбраковку» асоциальных элементов среди белых. Фактическое отсутствие наркомании в СССР свидетельствует, что советские спецслужбы (вероятно, в силу бюрократизации, от которой и погибла советская система управления) довольствовались преимущественно бюджетным финансированием. Однако «кубинский скандал» начала 80-х годов и многочисленные скандалы, связанные с контрабандой оружия, дают косвенные свидетельства о такой практике (нацеленной, вероятно, на наиболее емкий рынок США и Западной Европы) и в некоторой части «социалистического лагеря».
В общем случае, чем демократичней страна, тем труднее спецслужбам получать официальное финансирование спецопераций и тем реальней для них угроза общественного контроля и огласки. Это неминуемо должно было стимулировать практику «самофинансирования спецопераций» (в том числе и через наркоторговлю) в развитых демократических странах намного сильнее, чем в относительно авторитарных, где спецслужбы толкали к самофинансированию более слабые мотивы - бедность или жадность конкретных руководителей. Кроме того, спецслужбы бедных стран, как правило, не достигали необходимого уровня развития и оставались своего рода «филиалами» спецслужб развитых демократических стран.
Соответственно, связь спецслужб с наркомафией, а значит, - и их зависимость от нее - должна быть в развитых демократических странах по крайней мере не слабее, чем в относительно авторитарных. При этом спецслужбы, используя наркомафию, не могут сами не попадать под ее, хотя бы и слабое, влияние, которое неминуемо распространяется через них на всю политику развитых государств.
Пример 25.
Развитие наркобизнеса
как побочное следствие спецопераций
Классический пример влияния наркобизнеса на политику развитых стран - последовательная поддержка НАТО наркопартизан в Косово, осуществленная с полным игнорированием международного права и ООН и завершившаяся в конце концов масштабными этническими чистками сербского населения, насильственным отделением Косово от Югославии и превращением его в европейский «рай для наркомафии», охраняемый всей силой и всем авторитетом НАТО.
Весьма знаменателен и подлинный бум производства наркотических культур в освобожденном от талибов Афганистане. Талибы, особенно на последнем этапе своей деятельности, последовательно ограничивали производство наркотиков. Причины этого могут быть различными - от стремления улучшить свою международную репутацию и религиозных соображений до стремления поддержать высокие цены на рынках сбыта или не давать возможности дехканам самостоятельно зарабатывать деньги (и обеспечивать тем самым относительную независимость от режима талибов), - но сам факт не вызывает сомнений.
После того, как американцы купили поддержку абсолютного большинства племенных вождей Афганистана, что позволило им говорить о военной победе над режимом талибов и построении демократии, посевы наркотических культур в этой стране выросли в разы - и, соответственно, в разы увеличился наркотрафик в Россию и Европу.
Характерно, что и поддержка наркопартизан в Косово, и развитие наркобизнеса при помощи борьбы с международным терроризмом в Афганистане ударили прежде всего по стратегическому противнику США - Европе. Возможно, именно этим объясняется исключительно спокойное отношение американского руководства к этим проблемам.
Менее явный пример - продолжающаяся и по сей день борьба «прогрессивной мировой общественности» за независимость Чечни, делом доказавшей в 1996-1999 годах свою неспособность к самостоятельному существованию в каком-либо ином качестве, кроме как инструмента транзита наркотиков на территорию России и далее в Европу.
Однако самое опасное в практике «самофинансирования спецопераций» - даже не подпитывание мировой наркоторговли, нелегальной торговли оружием и технологиями, а возможно, и людьми. «Самофинансирование спецопераций» является сильнейшей институциональной угрозой современным обществам в первую очередь потому, что обеспечивает по крайней мере частичный выход спецслужб из-под гражданского контроля (как из-за обеспечения независимости финансирования, так и из страха разоблачения). Это видно на примере Пакистана, где, как отметила Беназир Бхутто, даже президент Мушарраф, захвативший власть в результате военного переворота, не мог поставить под реальный контроль спецслужбы, «создавшие» совместно с американцами Усаму бен Ладена.
В странах с развитой демократией полный выход спецслужб из-под общественного контроля невозможен, но частичный, как показывает изложенное, практически неизбежен.
Выход отдельных элементов спецслужб из-под гражданского контроля превращает их в самостоятельных субъектов не только внутренней, но, в условиях глобализации, и мировой политики. В этом отношении терракты 11 сентября 2001 года действительно знаменует собой новый этап развития человечества (хотя самостоятельность элементов спецслужб проявлялась и раньше - классическим примером являются гипотезы об отсутствии реакции ФБР на информацию о подготовке убийства Дж.Ф.Кеннеди).
Оторванность от объективных общественных интересов и закрытость делают освободившиеся от гражданского контроля элементы спецслужб непредсказуемыми, а пренебрежение к гуманитарным ценностям, наличие слабо ограниченных ресурсов и наработанное в бесчисленных «информационных войнах» умение манипулировать общественным мнением мира и национальных элит, не говоря уже о мнении собственного начальства, - смертельно опасными.
Таким образом, террористическая атака на США, скорее всего, проводилась с по крайней мере косвенным участием вышедших из-под общественного контроля элементов спецслужб, и энергичная реакция развитых стран на террористический акт была призвана в том числе и скрыть этот неприглядный факт.
Раскрытие мотиваций этого злодеяния сегодня практически невозможно в силу недостатка информации и трудности анализа «на стыке» силовой психиатрии, геополитики и мировой экономики, но его последствия, в целом благоприятные для США и Израиля, - признак высокой точности и адекватности оценок.
Самый трагический момент изучения международного террора, как и террора вообще, - объективная неустранимость всех порождающих его факторов. Это относится не только к закономерностям эволюции развитых и развивающихся обществ, но к такому, казалось бы, «техническому» фактору, как частичный выход спецслужб из-под гражданского контроля.
В самом деле: сама природа спецслужб, сама специфика выполняемых ими общественно необходимых функций категорически отрицает полноту подобного контроля.
Как бы ни стыдились этого правоведы и демократы, особенность специальных служб, за которую они, собственно говоря, и получили свое наименование, заключается в неявном делегировании им со стороны общества права нарушать в случае необходимости законы самого этого общества.
Необходимость этого права связана с инерционностью, а возможно - и имманентной недостаточностью демократических процедур, из-за чего общество может оказаться не в состоянии (и уж точно - не в состоянии вовремя) отреагировать демократическим путем (при помощи изменения законов) на внезапно появившуюся новую опасность. Спецслужбы призваны восполнять неизбежную инерционность демократического механизма, в том числе, при необходимости, - и путем его прямого отрицания.
В частности, они неизбежно занимаются реализацией слишком деликатных и не поддающихся огласке интересов методами, не допускающими огласки вследствие своего цинизма и аморальности (причем эти интересы в силу несовершенства общественных механизмов могут носить как национальный, так и частный характер, включая интересы корпораций и частные интересы высших лиц соответствующих государств и самих спецслужб).
Трагизм положения спецслужб (а точнее - всех, кто вольно или невольно соприкасается с их деятельностью) заключается в том, что в условиях неизбежной нехватки времени, ограниченности информации и несоответствия алгоритмов принятия решений (в том числе существующих внутри самих спецслужб) качественно новым ситуациям определение критериев данной «необходимости» оказывается в фактической компетенции самих спецслужб.
Естественно, это порождает их стремление к расширительному толкованию своих полномочий и рассмотрению любой кризисной (а также и некризисной) ситуации как «чрезвычайной», требующей если и не прямого нарушения, то как минимум игнорирования законодательства. Однако, с другой стороны, как показал опыт СССР, чрезмерное давление на спецслужбы (пусть даже со стороны не общества, а ЦК КПСС), отнимающее у них право самостоятельной оценки степени критичности ситуации, лишает их дееспособности и делает общество беззащитным.
Именно поэтому история эффективных спецслужб даже в демократическом обществе во многом является нескончаемой чередой превышения полномочий, необоснованного нарушения гражданских прав (в первую очередь их собственных сотрудников), скандалов и трагедий. По-настоящему эффективные спецслужбы всегда частично вне гражданского контроля, ибо их основная функция как раз и заключается в восполнении его недостаточности.
Именно поэтому они парадоксальным образом всегда представляют собой угрозу с точки зрения прямого или косвенного стимулирования терроризма. В самом деле: обнаружив, что та или иная опасность обществу может быть устранена только террористическими мерами или с привлечением террористических организаций, дееспособный, ответственный и эффективный сотрудник спецслужб данного общества неминуемо должен совершить действия, объективно способствующие развитию терроризма как такового.
Однако это еще полбеды.
Самое неприятное заключается в том, что управление обществом в условиях доминирования информационных технологий во многом основано не на реальных изменениях, а на формировании массового и индивидуального сознания, осуществляемого весьма широким спектром мер - от публикации статей до, может быть, даже террактов, направляющих мысли и эмоции масс в нужное русло. При этом терракт в силу высокой эффективности воздействия на эмоциональное состояние общества может оказаться «минимально необходимым воздействием» для достижения той или иной общественно необходимой цели.
Конечно, применение для формирования сознания столь интенсивных и разрушительных для не только индивидуальной, но и общественной психики мер, как терракты, возможно только в чрезвычайных обстоятельствах и, как правило, будет свидетельствовать об исправлении допущенных в этой сфере значительных ошибок.
Однако, как было показано в параграфе …., управляющие системы, сформировавшиеся в еще «доинформационном мире», проявляют все меньше адекватности при столкновении с ускорением изменений, с одной стороны, и широкомасштабным и разнонаправленным формированием общественного сознания, с другой. Поэтому количество серьезных ошибок, совершаемых ими, как минимум остается высоким (если не стремительно возрастающим), - и, соответственно, высоким остается количество «запущенных» проблем, требующих для своего разрешения экстраординарных мер.
Следует признать, что гипотеза об использовании террактов для формирования общественного в силу отсутствия информации (по крайней мере, общепризнанной) принципиально недоказуема. Однако ключевое (и наиболее распространенное) содержательное возражение против нее, заключающееся в априорной несовместимости представителей спецслужб и политтехнологов, представляется несостоятельным.
Различия между спецслужбами и политтехнологами действительно глубоки, прежде всего в силу различий в образе действия (первые склонны к максимальной закрытости, вторые - к открытости) и вытекающего из них несовпадения систем ценностей. Однако масштаб и значимость этих различий обычно преувеличиваются.
По-настоящему эффективные спецслужбы и политтехнологи сегодня, насколько можно понять, выступают (или должны выступать), как правило, единым фронтом, действуя по единому плану, дополняя и страхуя друг друга. Ведение современных «информационный войн», принципиальным элементом которых является «глубокое комплексное воздействие на чувства отдельного человека или управляющей системы с целью подчинения их поведения провоцируемым и программируемым эмоциям», попросту невозможно силами одних только спецслужб или одних только политтехнологов.
Можно предположить, что терракты не только применялись и применяются, но и будут применяться для направления в нужное русло общественных эмоций - как за пределами обществ, к которым принадлежат террористы, так и внутри самих этих обществ.
Управление такого рода, как это ни кощунственно, может оказаться эффективным, хотя в силу характера побочных эффектов и не применимым регулярным или массовым образом путем решения отдельных назревших проблем.
В качестве иллюстрации тезиса о принципиальной возможности использования экстраординарного воздействия на общество в форме террактов рассмотрим влияние терракта 11 сентября 2001 года на решение основных стратегических проблем современных США. В силу относительной свежести он представляется менее изученным и менее очевидным, чем, например, влияние на российское общество совершенных чеченскими террористами террактов сентября 1999 года, вызвавших его успешную мобилизацию и сплочение вокруг будущего президента России, а тогда и.о.премьер-министра В.Путина.
Во избежание нелепых искажений, возможных с учетом высокой значимости обоих событий, подчеркнем (хотя это и так не вызывает сомнений), что и в том, и в другом случае позитивное воздействие террактов носило побочный, случайный характер и, вероятно, было крайне неприятной неожиданностью для их организаторов.