Таблица….
Дефицит текущего платежного баланса США (и бюджета????)
Год Млрд.долл. %% ВВП
1998 280 2,5
1999 340 3,7
2000 420 4,3
2001
2002
Источник: IMF World Economic Outlook. April 2000
Сегодня США привлекают капиталы со всего мира и инвестируют их в создание новых технологий и массовую разработку новых технологических принципов, обеспечивая за счет этого постоянное закрепление своего технологического и социального лидерства. При этом примитивные относительно этих видов деятельности и в конечном счете обслуживающие их производства товаров неуклонно выводятся за пределы США (см. параграфы 7.2.3. и 8.2).
Поэтому отрицательное сальдо торгового баланса, покрываемое постоянным притоком капитала, является не только уязвимым местом, но и свидетельством мощи американской экономики. Конечно, внезапное прекращение притока капиталов по тем или иным причинам поставит под вопрос само ее существование. Однако пока американское государство надежно обеспечивает этот приток, осознавая его критическую важность для национального хозяйства.
Решаемая при этом органами государственного управления США локальная задача достаточно проста: обеспечить не процветание американской экономики как таковой, но лишь сохранение в ней устойчиво лучших условий для инвестиций, чем в остальном мире.
(падение в 2002 году - на второе место в мире после Китая - попытались исправить Ираком, но не выходит: пока в Европу).
(от ревальвации доллара к девальвации - новый переход - в соответствующий раздел)
Ожидаемое удешевление спекулятивно переоцененной недвижимости - удар по банковской системе
Принципиально эта цель достигается за счет так называемой «стратегии управляемых кризисов», которые изматывают и обессиливают ключевых конкурентов США, не создавая системных рисков для мировой экономики (и, следовательно, экономики США). На деле это концепция «экспорта нестабильности», экспорта проблем, который обеспечивает приток капитала в США путем формирования у потенциальных инвесторов стойкого стереотипа: какие бы трудности не наблюдались в США, в остальных потенциальных объектах инвестирования дела обстоят и будут обстоять еще хуже.
Инструментом достижения этой цели служат разработки новых технологических принципов, в первую очередь именно в сфере управления обществом, то есть в области информационно-финансовых технологий, качественный рывок в развитии которых и получил название информационной революции.
Существенно, что возможности стратегии экспорта нестабильности (о практике ее применения см. параграф ….) весьма ограничены. Злоупотребление ею нарушает ее «встроенные ограничители»: дестабилизируя мировую экономическую и политическую архитектуру, они повышают глобальную неустойчивость и создают новые, дополнительные угрозы самим США. Это снижает действенность стратегии, так как международные капиталы, напуганные указанными угрозами, начинают искать «оазисы» за пределами американской экономики (об этом свидетельствует, в частности, восстановление роста курса евро и скачок цены золота в 2002 году).
Злоупотребление стратегией экспорта нестабильности привело к «возврату» США глобальных угроз в таких формах, как:
дороговизна нефти, с начала 2001 года вызванная скрытым бунтом членов ОПЕК (в первую очередь арабских) против США;
терракт 11 сентября 2001 года;
длительное сопротивление режима Хусейна стремлению руководства США развязать военную агрессию против Ирака (Хусейн выиграл более полугода);
действенный протест Северной Кореи против одностороннего отказа руководства США от выполнения своих обязательств по покрытию энергодефицита этой страны (руководство КНДР возобновило атомную программу для самостоятельного покрытия энергодефицита, в качестве ответа на давление со стороны контролируемого США МАГАТЭ вышло из Соглашения о нераспространении ядерного оружия, а затем потребовало международной инспекции американских ядерных арсеналов и заявило о необходимости наличия ядерного оружия как единственного средства сохранения суверенитета после нападения США на Ирак).
Таким образом, стратегия экспорта нестабильности при длительном применении не только дискредитирует США, но и сама подрывает собственную эффективность, так как создаваемые США зоны нестабильности за его пределами начинают оказывать дестабилизирующее воздействие и на них самих.
Помимо того, смягчая и отдаляя внешние проявления кризиса американской экономики, стратегия экспорта нестабильности дестабилизирует весь мир и объективно обостряет общемировые проблемы, от которых, просто в силу своих масштабов и ключевой роли, страдают и сами США.
Таким образом, их положение неустойчиво, хотя даже в худшем случае они сохранят положение глобального лидера и единственной сверхдержавы как минимум в первом десятилетии XXI века.
11.2. Европа: пагуба пассивности
Ключевой проблемой Европы является внутренняя неоднородность, высокая не только экономическая, но и культурная дифференциация, имеющая своим естественным следствием сосуществование различных, по-разному функционирующих и далеко не всегда полностью совместимых друг с другом моделей не только государственного, но и коммерческого управления. Стал уже апокрифом циркуляр Европейского центрального банка, в котором его чиновники, перечисляя причины колоссального (почти на треть) падения евро во время войны в Косово, не демонстрируют и тени подозрения в отношении его реальных причин, но зато чистосердечно признаются, официально и без тени стеснения называя это одной из причин падения евро, что ни для кого из авторов и ни для кого из исполнителей циркуляров этого банка английский язык, на котором он был написан, не был родным (что могло привести к взаимному недопониманию регулирующих и регулируемых структур).
Значение внутренней дифференциации Европы как фактора, снижающего ее конкурентоспособность по сравнению с однородными обществами, исключительно велико. Различие, например, французского и немецкого национальных характеров (а Франция и особенно Германия являются наиболее мощными участниками европейской интеграции) предопределяет различную реакцию их представителей на единые общеевропейские меры регулирования, что ограничивает их эффективность, а при недостаточном учете культурной дифференциации - и вовсе делает их контрпродуктивными.
Естественной реакцией на это системы надгосударственного управления становится усиление регламентации; так, специальной директивой Европейской Комиссии определялся даже диаметр помидоров (и это не было инструментом конкуренции, как памятное определение диаметра дырочек в сыре, установленное швейцарскими властями для защиты от американских сыров!)
Не менее естественной реакцией на чрезмерное и далеко не всегда разумное регулирование, понятной жителям бывшего СССР, становится игнорирование директив; внутриеевропейские проверки показали, что, например, Люксембург, формально будучи членом объединенной Европы, выполняет лишь каждую третью из них.
Понятно, что негативные последствия внутренней дифференциации объединенной Европы усиливаются по мере ее расширения. В этом отношении перспективы дополнения 15 стран Евросоюза (в том числе четырех относительно слабо развитых, принятых в него недавно, - Греции, Испании, Португалии и Ирландии) еще десятью бросает Европе сильнейший вызов.
Этот этап расширения носит качественно новый характер, так как завершит процесс постсоциалистической трансформации стран Восточной и Центральной Европы, начатый кардинальным ослаблением СССР, падением Берлинской стены, «бархатной революцией» в Чехословакии и свержением режима Чаушеску в Румынии.
Позитивные результаты расширения Евросоюза очевидны: рост емкости его внутреннего рынка приведет к тому, что, по оценкам западноевропейских бизнесменов, в первые же три года после принятия новых членов корпорации сегодняшних членов Евросоюза заработают благодаря этому дополнительно 10 млрд.евро, а компании вступающих стран - целых 50 млрд.евро. Соотношение этих показателей наглядно показывает как взаимовыгодность процесса, так и ускоренный прогресс новых членов ЕС, связанный в первую очередь с выходом на наиболее емкий и привлекательный в краткосрочной перспективе рынок мира - рынок объединенной Европы.
Вместе с тем расширение Евросоюза отнюдь не свободно от серьезных проблем, которые участники процесса объединения, как представляется, склонны недооценивать.
Прежде всего, присоединяемые страны придется дотировать в значительных даже для объединенной Европы масштабах. Понятное желание руководства Евросоюза полностью отказаться от дотирования представляется обреченной на неудачу, так как тогда новые члены ЕС не смогут даже приблизиться к среднеевропейскому уровню. Понятно, что если даже Испания получила значительную финансовую помощь, менее развитые страны также будут нуждаться в ней.
Кроме того, в силу существующих в Евросоюзе правил и традиций, его новые члены, помимо прямых субсидий, смогут рассчитывать на косвенные финансовые вливания, осуществляемые по многим каналам, не всегда полностью контролируемых брюссельской бюрократией. Это создает предпосылки как для недостаточно эффективного использования этих вливаний, так и для завышения их масштабов относительно реальных потребностей.
Сегодняшние надежды на возможность самостоятельного ускоренного развития его новых членов (в том числе за счет перевода предприятий, в том числе автомобильных и особенно ориентированных на российский рынок, из Германии на территорию новых членов Евросоюза, в первую очередь Польши, Чехии и Венгрии с решением для нее проблемы «гастарбайтеров») не вполне обоснованны. Прежде всего, такой перевод будет все же недостаточным для требуемого ускорения развития. Кроме того, он затронет не всех новых членов. А ведь чем слабее экономически новый член Евросоюза, то есть чем выше его потребность в финансовой помощи, тем меньшую поддержку он может получить при помощи механического переноса производств из более развитых членов Евросоюза.
Существенно и то, что страны Прибалтики и Кипр (об особой роли которого как «всероссийского оффшора» при обсуждении расширения ЕС обычно забывают) при вступлении в Евросоюз будут вынуждены усилить таможенные и административные барьеры по отношению к России. Это ограничит масштабы их прибыли и создаст дополнительную, не учитываемую сегодня потребность в финансовой помощи со стороны Евросоюза.
Вероятно, в полной мере осознавая это, представители ряда стран Восточной и Центральной Европы и не думают скрывать, что стремятся к вступлению в Евросоюз и НАТО прежде всего для получения дополнительных субсидий. Это ляжет тяжелым грузом прежде всего на главный «локомотив» европейской интеграции - Германию, а также на наиболее развитые Францию и Северную Италию, затормозит общее развитие Евросоюза и еще более снизит его конкурентоспособность по отношению к США.
Однако присоединение новых стран ухудшит положение не только наиболее, но и наименее развитых «старых» членов Евросоюза, так как новички неминуемо «перетянут на себя» часть достающейся последним финансовой помощи. Наиболее явно разногласия по этому поводу выражаются в так называемой «проблеме статистики»: Евросоюз поддерживает тех своих членов, производство ВВП на душу населения которых на четверть ниже среднего уровня. Принятие новых членов снизит этот средний уровень и лишит финансовой помощи ряд стран, среди которых наиболее влиятельна Испания. Сохранение же поддержки последних при помощи компенсационных механизмов, на котором они настаивают, приведет к пугающему росту нагрузки на бюджет Евросоюза и в первую очередь - на бюджеты его наиболее развитых членов.
Вторая проблема Евросоюза - обострение конкуренции по мере его расширения и формирования единых рынков и особенно интеграции валютных систем, к которой в полном объеме готовы далеко не все даже нынешние члены еврозоны. Несмотря на меньшую по сравнению с глобальной интенсивность, внутриевропейская конкуренция вполне может оказаться непосильной для новых членов. Даже развитые страны Европы, как, например, Швеция по мере обусловленного политическими решениями снятия протекционистских барьеров и введения единых принципов экономической политики (особенно в части приватизации) испытывают экономические трудности и сталкиваются с ускорением инфляции, сокращением социальных программ и даже дезорганизацией работы общественного транспорта. Естественным следствием этого становится возникновение недовольства граждан.
Понятно, что, несмотря на общее ускорение развития при вступлении в Евросоюз, его новые члены также будут сталкиваться с существенными структурными проблемами.
При этом развитые члены ЕС неминуемо попытаются оградить себя от самой возможности конкуренции со стороны новых членов, прежде всего на рынке рабочей силы. Так, при вступлении Словении особо оговаривается, что ограничения на передвижение словенской рабочей силы будут сохраняться в течение как минимум двух лет.
Третья долгосрочная проблема Евросоюза - сложность отношений между национальной и европейской бюрократиями, которая отнюдь не ограничивается последствиями различий в культурных традиций и, соответственно, моделей управления. Основная трудность в ином - в несогласованности действий ключевых уровней общеевропейской системы управления. Создается впечатление, что ряд национальных бюрократий уже во многом снял с себя ответственность за развитие своих стран, а европейская еще не приняла эту «эстафетную палочку».
Развитие Европы по-прежнему направляется в первую очередь национальными бюрократиями (европейская склонна выступать прежде всего в роли координатора), но в их среде, особенно в небольших странах, утрачивающих реальную самостоятельность по мере интеграции, все больше развивается инфантилизм, безответственность, стремление перекладывать принципиальные решения (или по крайней мере ответственность за них) на Брюссель.
В результате принимать такие решения может оказаться просто некому, и развитие Европы будет направляться не содержательными интересами, а идеологическими принципами, как в свое время развитие СССР. Пагубность последствий этого для конкурентоспособности очевидной.
Даже сегодня Евросоюз - как, впрочем, и НАТО - расширяется во многом под действием формально-бюрократических и идеологических мотивов. В основе этих мотивов лежит естественное стремление всякой организации к расширению (как и всякого живого существа и представления - к экспансии), которое в отсутствие содержательной сверхзадачи становится для нее самоцелью.
Это путь к утрате адекватности и эффективности, особенно опасный в период глубоких изменений внутри и вокруг расширяющейся системы. Между тем руководство ни ЕС, ни его ключевых членов, как представляется, не воспринимает включение постсоциалистических стран в Евросоюз как его качественное преобразование.
Инфантилизация национальных европейских систем управления уже приобрела значительные масштабы. Однако это - не самостоятельный фактор, но лишь частное проявление четвертой проблемы Евросоюза, которая наиболее действенно подрывает его конкурентоспособность: относительно низкого качества управления.
Не может вызывать сомнений, что ключевым фактором конкурентоспособности в современном мире является именно эффективность управления, в первую очередь государственного. Ведь государство - это мозг и, в значительной степени, руки общества. Европейские же системы управления не только по своей современной эффективности, но и, что самое главное, по своей гибкости и способности к самообучению и самосовершенствованию значительно уступают американскому.
Это связано прежде всего с социокультурными причинами, важнейшей из которых является более «социалистическая» мотивация, характерная для Европы. Помимо активной и широкомасштабной социальной и региональной помощи, в чрезмерных объемах тормозящей развитие, европейские ученые и бюрократы получают зарплату в первую очередь за то, что они существуют, в то время как в США - в первую очередь за то, что они делают.
Результатом становится не только управленческое, но и технологическое отставание: несмотря на значительное финансирование науки, ключ к стратегической конкурентоспособности - широкомасштабная разработка новых технологических принципов - сегодня остается практически недоступной для Европы.
Эта социокультурная слабость во многом вызвана историческими причинами. В Европе, на всем протяжении всей своей истории раздираемой разрушительными войнами, силы государства, наиболее полно выражающие силы общества, традиционно направлялись прежде всего на поддержание мира и «баланса сил». Поэтому европейцы склонны к приоритету стабильности, выражаясь в специфически российских терминах - «примирения и согласия», даже в ущерб интересам развития.
В то же время США, развивавшиеся в относительной изоляции, могли поколениями бросать все ресурсы на обеспечение своего прогресса, а затем и глобального лидерства, уделяя второстепенное внимание поддержанию собственного единства. После гражданской войны 1862-1865 годов США просто не сталкивались с характерными для Европы внутренними проблемами.
Поэтому американская бюрократия преимущественно ориентирована на поиск и достижение цели развития управляемой системы, а европейская - на поддержание status quo. В результате соответствующего «силового поля», создаваемого управляющей системой, США ориентированы на прогресс и завоевание новых благ, а Европа - на стабильность и сохранение уже имеющихся.
Совершенно очевидно, насколько по-разному эти устремления влияют на национальную конкурентоспособность.
И по сей день Европа тратит колоссальные силы на объединение, согласование интересов и успокоение разнородных (и при этом самодовольных, гордых и ранимых) национальных бюрократий. Да, европейцы достигли невиданных высот в решении связанных с этим головоломных проблем, - но перед американцами они вообще не стоят: они и на государственном, и на корпоративном уровне с самого начала имеют тот единый управленческий стандарт, который европейцы еще только продолжают создавать.
Другой недостаток европейского управления - его идеологизация. В свое время автора этих строк потрясло, когда вице-президент одного из крупнейших европейских банков, ответственный за исследования, искренне не мог понять целесообразности количественного анализа последствий введения евро для европейских и мировых финансов. «Ведь интеграция - это хорошо», - говорил он.
Опасность идеологизации управления, как мы помним по опыту нашей страны, нельзя переоценить. Она ведет к долговременной неадекватности и сокрушительным провалам при решении самых разнообразных конкретных проблем.