Как пишет А.Б. Мигдал, "сейчас стремление к единству стало главной тенденцией фундаментальной физики". В поисках "теории Всего" западные физики отваживаются на "безумные" идеи, но, по словам Мигдала, "пока на этом пути сделаны только первые шаги".
Но средствами физики эта задача принципиально неразрешима, поскольку Все немыслимо вне человека.
Целостность "наивной" науки прошлого, такой как наука античная, своими корнями была вплетена в мифологию. Мир для античного ученого и философа был не объектом, а субъектом познания, т.е. включал в себя духовное, нравственное, личное измерение. Так, пифагорейское число было не средством для счета и измерения, а живой индивидуальностью, символом, воплощением определенного смысла: не "Оно", а "Ты". Как видно, это не мешало развитию математической науки. Тот неопровержимый факт, что древняя, античная, средневековая наука, давшая человечеству "объективные" знания о мире, является плодом обращения к нему как к живому Субъекту, заставляет задуматься над вопросом о познавательной значимости такой целостной установки, с одной стороны, и об ограниченности, ущербности "объектной" установки современной науки, с другой. К психологии это имеет сугубое отношение.
Характеризуя средневековое мышление, С.С. Аверинцев пишет о различных познавательных установках, сосуществующих в нем. Во-первых, каждая вещь может рассматриваться в логике причинно-следственных связей (на современном языке - с позиций детерминизма). Во-вторых, как замкнутая внутри себя структура и форма, феноменологически (аналог современного "системно-структурного подхода"). Наконец, и это наиболее существенная характеристика средневекового мировосприятия, "...она попросту есть.., на этом уровне наличность вещи есть само ее бытие"7. Первые две установки можно назвать разновидностями субъект-объектного познания; третья же является субъект-субъектным отношением "Я - Ты". Эти три установки сознания являются общечеловеческими; культурные эпохи различаются лишь гегемонией одной из них.
Если рационалистическая наука нового времени характеризовалась доминированием причинно-следственной установки познания, довольно сильной и в наши дни, то из всего сказанного можно сделать следующий вывод. Тогда как гуманитарные науки "равняются" на физику в качестве эталона "научности", сама физика проявляет тенденцию к гуманитаризации своей методологии и отказу от детерминистской позиции. Иными словами, современная психология позитивистской ориентации стоит на позициях, отживающих свое время. Поэтому справедливо поставить вопрос о пересмотре системы ценностей в психологии и о принципиально иных критериях "научности", соответствующих не механической, а гуманитарной картине мира.
Все вышесказанное не означает, что объективные методы в психологии отрицаются как таковые. Негативные высказывания по поводу этих методов связаны с неадекватностью в познании и диагностике личности. Однако в человеке есть и "объектные" характеристики, и "механизмы" психики, в изучении которых психология достигла многого. Человеку полезно знать о своих индивидуальных особенностях, сильных и слабых свойствах психики, подобно тому, как не мешает знать и о возможностях своего организма, и о состоянии здоровья. Ко всем этим "объективным данным" он может относиться с той или иной степенью разумности и активности как к условиям своей жизни, которые могут быть им так или иначе изменены или использованы. Но ошибочно относиться к ним как к "гороскопу", претендующему на предсказуемость. Объективная психология может быть полезна и интересна, если она занимает свое место и не претендует на познание "глубин" человеческой души, недоступных и неподвластных ей (кстати, то же относится и к гороскопу).
По мысли М.М. Бахтина, первичной данностью всякой гуманитарной науки является текст. Человек, в отличие от других существ, проявляет себя в высказывании. Его нельзя изучать как вещь, как явление природы; невозможно найти к нему иной подход, как только через "создаваемые им знаковые тексты". "Физическое действие человека должно быть понято как поступок, но нельзя понять поступка вне его возможного (воссоздаваемого нами) знакового выражения (мотивы, цели, стимулы, степени осознанности и т.п.). Мы как бы заставляем человека говорить (конструируем его важные показания, объяснения, исповеди, признания, доразвиваем возможную или действительную внутреннюю речь и т.п.). Повсюду действительный или возможный текст и его понимание. Исследование становится спрашиванием и беседой, то есть диалогом". Эти слова автора "Эстетики словесного творчества" как нельзя лучше характеризуют ситуацию практического психолога и ту реальность, с которой он имеет дело. "Там, где человек изучается вне текста и независимо от него, это уже не гуманитарная наука (анатомия и физиология человека и др.)".
"Стенограмма гуманитарного мышления - это всегда стенограмма диалога особого вида: сложное взаимоотношение текста (предмет изучения и обдумывания) и создаваемого обрамляющего контекста (вопрошающего, возражающего и т.п.), в котором реализуется познающая и оценивающая мысль ученого. Это встреча двух текстов - готового и создаваемого, реагирующего текста, следовательно, встреча двух субъектов, двух авторов".
Единицей анализа текста является "высказывание как смысловое целое". Оно предполагает "ответственность и, следовательно, оценку". Но помимо "второго" адресата, высказывание предполагает "нададресата" - третьего, "абсолютно справедливое ответное понимание которого предполагается либо в метафизической дали, либо в далеком историческом времени".
"Для слова (а следовательно, для человека) нет ничего страшнее безответности". "Услышанность как таковая является уже диалогическим отношением". Но существуют различные степени глубины понимания. Эту глубину понимания Бахтин считает одним из высших критериев в гуманитарном познании.
Подобно экспериментатору в науках экспериментальных, составляющему часть экспериментальной системы (микрофизика), исследователь в гуманитарных науках не является изолированным от исследуемого. Происходит "диалогическая встреча двух сознаний" и "обрамление чужого высказывания диалогическим контекстом". Понимающий составляет часть понимаемого текста. Некоторые высказывания Бахтина полемически направлены в адрес "объективного" понимания диалога научной лингвистикой. Можно заметить параллелизм этой полемики с нашей критикой методов психологии. Это не случайно, ведь психология, как и лингвистика, - гуманитарная наука, и у нее те же методологические проблемы.
Возражая против упрощенного, одностороннего понимания диалога как противоречия, спора, борьбы и несогласия, Бахтин видит одну из важнейших его форм в согласии.
Все ссылки на фрагменты из текстов разных авторов играют роль не "цитат", а собеседников в диалоге. Выражая свои мысли словами других, автор отдает им предпочтение. Кроме того, согласие в мыслях доставляет радость диалога. Там, где говорится о несогласии с автором, его идеи обсуждаются не ради полемики, а ради большей определенности выражаемой идеи, ее обоснования "от противного".
Для психолога-консультанта текстом является развертывающийся во времени процесс речевых и "невербальных" высказываний собеседника в контексте его ответных реплик (как высказанных, так и невысказанных). Каждая ситуация консультирования может рассматриваться как такая единица текста-контекста. Можно говорить о разных уровнях этих текстов, подобно тому, как существуют различные уровни текстов художественных, философских и т.п. И так же, как оценка этих уровней не является собственно задачей писателя и поэта, а критика-исследователя, так и в практической психологии подобная задача должна стать темой специальных исследований и разработок, весьма полезных для практического психолога. Сам же он является своего рода "автором" в его отношении к "герою" (консультируемому). Подобно "автору" у Бахтина9, психолог не является "демиургом", производящим "героя" на свет, а всего лишь "повивальной бабкой" Сократа, помогающей раскрыться сокровенному в человеке. "Роды" могут состояться или не состояться. Когда творческий процесс диалога "разрешился", правомерно говорить о завершенном тексте. Такой текст может иметь достоинство научного факта, открывающего или подтверждающего определенный психологический принцип или закономерность. Существенно подчеркнуть, что "научность" здесь определяется не количеством вопроизведений одного и того же явления, а критерием глубины в диалогическом самораскрытии личности.
Единичный феномен может оказаться представителем определенного типа явлений; в нем могут быть найдены всеобщий принцип или закономерность.
Так, характеризуя особенности теоретического обобщения, В.В. Давыдов ссылается на описанный В.А. Крутецким факт обобщения математических объектов "с места" при анализе одной задачи определенного типа10. Отдельный эмпирический факт может стать определенной закономерностью. Так, упавшее яблоко стало символом закона всемирного тяготения, феномен "горькой конфеты" говорит психологу о пробуждающемся нравственном конфликте у ребенка. И это не просто привычные ассоциации. Метод теоретического обобщения (в отличие от эмпирического) принципиально требует минимального количества объектов для выведения сущностной закономерности, и таким минимумом является единичный феномен. Это - движение от конкретного, единичного к всеобщему.