Управляющий Царским Селом жил на углу Садовой и Леонтьевской улиц. С. Н. Вильчковский писал: «За Оранжерейной улицей и вплоть до Леонтьевской правую сторону Садовой занимает здание Большой оранжереи... Собственно для лавровых деревьев предназначены застекленные части здания между так называемыми павильонами. Павильоны, а также надворная часть всего здания за самыми оранжереями заняты квартирами служащих по дворцовому управлению. .. .. .В так называемом 1-ом павильоне, на углу Леонтьевской улицы, со времени императора Александра I живут начальники Царского Села»[42].
Писатель К. С. Сербинович вспоминал о своей поездке к Карамзину в 1820 году: «Пользуясь первым удобным случаем побывать в Царском Селе, я поехал туда 16-го мая. Николай Михайлович жил в небольшом отведенном для него доме, возле старого сада, на углу улиц Садовой и Леонтьевской, против квартиры управляющего Царским Селом»[43].
25 мая 1816 года, уже из Царского Села, Карамзин писал своему другу поэту Ивану Ивановичу Дмитриеву: «Мы приехали благополучно 25 мая в пятом часу вечера и нашли свой домик приятным...» Неделю спустя в письме к Вяземскому он сообщал: «...мы живем по-здешнему в приятном месте. Домик изрядный, сад прелестный; езжу верхом, ходим пешком и можем наслаждаться уединением»[44].
«Обыкновенными посетителями Карамзина,— пишет Погодин,— были граф Румянцев, сын фельдмаршала, помнивший до самых мелочных подробностей весь двор Екатерины... Дмитрий Николаевич Блудов, живая энциклопедия всевозможных сведений и современных известий; князь П. А. Вяземский, остроумный поэт, родственник и друг Карамзиных; В. А. Жуковский и А. С. Пушкин, уже любимые в России поэты, взросшие пред глазами Карамзина; Д. В. Дашков, пылкой приверженец Карамзина, владевший пером человека государственного; А. И. Тургенев, который успевал быть везде...»[45]
12 мая 1820 года случился пожар в Екатерининском дворце. Сгорела дворцовая церковь и прилегающие к ней помещения. Огонь перекинулся на Лицей и кавалерские домики. 14 мая Карамзин сообщал И. И. Дмитриеву: «Пишу к тебе с пепелища: третьего дня сгорело около половины здешнего великолепного дворца: церковь. Лицей, комнаты императрицы Марии Федоровны и государевы. Часу в третьем, перед обедом, я спокойно писал в своем новом кабинете и вдруг увидел над куполом церкви облако дыма с пламенем: бегу к дворцу... Ветер был сильный... Огонь пылал, и через десять минут головни полетели и на историографический домик: кровля наша загорелась. Я прибежал к своим. Катерина Андреевна не теряет головы в таких случаях; она собрала детей и хладнокровно сказала мне, чтобы я спасал свои бумаги»[46].
В письме к П. А. Вяземскому Карамзин, рассказывая о пожаре во дворце, писал: «Дело окончилось убытком миллионов до двух: мирская шея толста»[47].
В 1822 году семья Карамзина переселилась из кавалерского дома в Китайскую деревню.
«Мы уже 10 дней в Китае: чисто и красиво»[48],— писал Н. М. Карамзин 19 мая 1822 года. И. И. Дмитриев, который, приезжая летом 1822 года в Царское Село, останавливался в Китайской деревне, позже рассказывал: «Живущие в домиках имеют позволение давать... для приятелей и соседей своих обеды, концерты, балы и ужины. В каждом домике постоялец найдет все потребности для нужды и роскоши: домашние приборы, кровать с занавесом и ширмами; уборный столик, комод для белья и платья, стол, обтянутый черною кожею, с чернильницею и прочими принадлежностями, самовар, английского фаянса чайный и кофейный прибор с лаковым подносом и, кроме обыкновенных простеночных зеркал, даже большое, на ножках, цельное зеркало. Всем же этим вещам, для сведения постояльца, повешена в передней комнате у дверей опись, на маленькой карте, за стеклом и в раме. При каждом домике садик: посреди круглого дерна куст сирени, по углам тоже, для отдохновения железные канапе и два стула, покрытые зеленою краскою. Для услуг определен придворный истопник, а для надзора за исправностью истопников один из придворных лакеев»[49].
И дальше, вспоминая первые числа июня 1822 года, Дмитриев сообщает: «Я нашел Карамзина в Сарском Селе. Государь... назначил ему с семейством его два китайские домика, которые и были занимаемы с начала весны до глубокой осени...
В Сарском Селе,— продолжает Дмитриев,— мне был отведен для временного житья один из китайских домиков, в ближайшем соседстве с Карамзиным. .. Наши домики разделяемы были одним только садиком, чрез который мы друг к другу ходили. Всякое утро он, отправляясь в придворный сад, захаживал ко мне и заставал меня еще в постели... По возвращении с прогулки Карамзин выкуривал трубку табаку и пил кофий с своим семейством. Потом уходил в кабинет и возвращался к нам уже в исходе четвертого часа, прямо к обеду. После стола он садился в кресло дремать или читать заграничные ведомости; потом, сделав еще прогулку, проводил вечер с соседями или короткими приятелями. В числе последних чаще других бывали В. А. Жуковский и старший Тургенев»[50].
В Китайской деревне у Карамзина побывал и А. С. Грибоедов. «...Стыдно было бы уехать из России, не видавши человека, который ей наиболее чести приносит своими трудами. Я посвятил ему целый день в Царском Селе и на днях еще раз поеду на поклон»[51],— писал Грибоедов Вяземскому перед отъездом в Персию.
Постепенно сложился салон Карамзиных. «Салон Екатерины Андреевны Карамзиной,— писала в своих воспоминаниях А. Ф. Тютчева — старшая дочь поэта Ф. И. Тютчева,— в течение двадцати и более лет был одним из самых привлекательных центров петербургской общественной жизни, истинным оазисом литературных и умственных интересов среди блестящего и пышного, но мало одухотворенного петербургского света». И далее: «Трудно объяснить, откуда исходило то обаяние, благодаря которому, как только вы переступали порог салона Карамзиных, вы чувствовали себя свободнее и оживленнее, мысли становились смелей, разговор живей и остроумней. Серьезный и радушный прием Екатерины Андреевны, неизменно разливавшей чай за большим самоваром, создавал ту атмосферу доброжелательства и гостеприимства, которой мы все дышали...»[52].
По словам А. И. Кошелева, известного в то время публициста, постоянного посетителя салона Карамзиных, «эти вечера были единственными в Петербурге, где не играли в карты и где говорили по-русски»[53].
«В карамзинской гостиной,— вспоминал Кошелев,— предметом разговоров были не философские предметы, но и не петербургские пустые сплетни и россказни. Литературы, русская и иностранные, важные события у нас и в Европе... составляли всего чаще содержание наших оживленных бесед...»[54]. «Ковчегом Арзамаса»[55] называла салон Карамзиных А. О. Смирнова-Россет, «радушным, милым, высокоэстетичным домом» писатель В. А. Соллогуб.
И после смерти историографа его семья нередко проводила лето в Царском Селе. В частности, Карамзины жили здесь в 1836 и 1837 годах, но, по всей видимости, уже не в Китайской деревне.
Об этом свидетельствует и письмо Софьи Николаевны Андрею Карамзину от 3 марта 1837 года. Рассказывая о том, что на одном из петербургских балов она танцевала с князем Абамелеком, С. Н. Карамзина сообщает брату: «...с моим кавалером, гусарским офицером князем Абамелеком, я договорилась о найме его дома в Царском Селе, напротив Александровского сада; при доме галерея, теп лица, несколько плодовых деревьев и много цветов, и все это — за две тысячи рублей»[56].
В другом письме к брату — от 13 апреля 1837 года — С. Н. Карамзина снова рассказывала о даче в Царском Селе: «Мы будем очень хорошо там устроены в этом году... у нас будет маленький сад, много цветов и ворота парка — напротив нас»[57].
В 1825 году в Царском поселился Пушкин. «Мы здесь живем тихо и весело, будто в глуши деревенской; насилу до нас и вести доходят...» — пишет он П. В. Нащокину[58].
В Царском Селе жил и А. Н. Оленин — президент Академии Художеств. Алексей Николаевич делит свои досуги между Приютиным и Царским[59]. У него любят собираться люди искусства и науки. Он слывет ученым и общественником, — недаром сострил А. А. Нарышкин: «Оленин — член всех ученых обществ, только не архимандрит Александро-Невской Лавры»[60]. Сам Алексей Гумбольд, побывав у Оленина, изрек: «Я объехал оба земные полушария и везде должен был только говорить, а здесь с удовольствием с л у ш а л»[61].
Вяземский об Оленине: «Рассмешил он меня... своим «поколенным портретом», написанным Варнеком. То-то, видно, ленивый живописец: не много стоило бы труда написать его во весь рост»[62].
П. А. Вяземский живет поочередно в Петербурге, Остафьеве, Царском, за границей. Он изредка наезжает в Царское Село, — читаем в его записной книжке 31 мая 1830 г.: «Ездил в Царское Село, обедал у Жуковского. Царское Село — мир воспоминании. Китайские домики: развалины: иногда живет здесь подолгу. Дождливой осенью 1825 г. горько жалуется Вяземский на царскосельскую погоду: «Что там за холод, что за сырость. Какая тряпка небо. это затасканные и за..... портки, которые выжимают над нами»[63].
Под старость Вяземский «звезда разрозненной плеяды» - вновь поселяется на некоторое время в Царском. Здесь у него бывает Ф. И. Тютчев, навещает его почтенный цензор Д. В. Никитенко. 29 октября 1865 г. Никитенко заносит в свои дневник: Обедал у князя П. А. Вяземского в Царском Селе. Мы отправились туда вместе с Ф. И. Тютчевым. Там видел я и дочь его. невесту .Аксакова. Дину Федоровну. Она немолода. но, говорят, очень умна. Вечером пришла вторая дочь Федора Ивановича... Сегодня разговор у князя вертелся на современных происшествиях: как офицеры чуть не побили одну даму в театре, как на театре у нас представляют черт знает какие безобразия, как какого-то Бибикова отдали под суд за книгу, в которой он доказывает превосходство полигамии над единобрачием — все материи важные и привлекательные. Да и о чем же говорить в наше время? После обеда Тютчев отправился к своим дочерям, а я еще посидел немного и побрел на железную дорогу. Но дурно рассчитал время, и мне пришлось битых три часа провести в ресторане железнодорожной станции в приятном обществе двух маркеров, которые забавлялись, катая шары на бильярде. Впрочем, в зале было чисто, и мне подали стакан очень порядочного чаю»[64].